Она была помощницей по хозяйству у бабушки. Ну как помощница?.. На самом деле она была домоправительницей и командиршей. Ну и заодно ангелом семьи. Поликарповна. В молодости, по ее словам, она служила костюмершей то ли в каком-то доме культуры, то ли даже в театре. Как ее полное имя? Никто не помнит. И я не помню. Поликарповна да Поликарповна!

Рассказывала…

*

– Вот у в стране нашей как: не то чтобы было уж совсем все плохо, а кое-что было даже очень хорошо. Во-первых, мы были молодые. А потом – у нас же ж было чем гордиться. Лучшая космонавтика у нас была? Была-а-а. От я лично очень гордилася космонавтикой нашей. Это ж была какая у нас космона-а-автика! Гагарин. Титов. Терешкова Валентина. Опять же тяжелая же ж промышленность была. Тоже гордилася я нашей тяжелой промышленностью. А какая у нас была гонка воружений?! А? Спрашую я тебя, а? Огромная была гонка! Опять я гордилася. Потом этот… а! «Артек» еще был у нас. Там пионэры собира лися з разных стран, и эта туда приехала, как ее, така рэвольюционэрка амерыканьска приезжала, непричесана вся – Дэвис. Анжелика. Шо, Анжела?.. Ну Анжела! Дэвис. З Америки. А у той Америки гонка воружений поменьше была, потихше, то они не вспевали за нашими семимильными шагами. Та й сильно боялися нас. Да-а-а…

А какие у нас были мужчины красивые. В костюмах – пинжак, брюки – при галстуках. Запонки. Как махнет рукой, как сверкнет запонкой, звездочки как прыснут уво все стороны, аж сердце захолонет. Весе-о-о-олые! Пели в мужском ансамбле: «Ка-за-ки! Ка-за-ки! Едуть, едуть па Берлину наши ка-за-ки!» Не, ну некоторые есть еще. Е-есть. Видела от недавно. Иван Матвеич с собеса есть, потом… а! Филипп Семенович тоже есть, ходит с палочкой, и собачка у ево крикливая. Есть еще. И почти такие же. Поувяли трошки, но весе-о-олые. А костюмы те же – пинжак, брюки.

А певцы?! Какие у нас были певцы. Кобзон! Иосиф. Помнишь, как он пел? Бам-м-м! Бам-м-м! Очень представительный. В костюме – пинжак, брюки. Потом этот, как ево… ну, Кобзон первый, потом… еще этот… забыла, кто второй… Тоже в костюме. Так, шо ж я забыла. Не мешай! Значить, первый – Кобзо-о-он, а потом… Ну ладно. А сейчас хто? Киркоров да Киркоров. Ну Кобзон еще. Только редко че-то…

*

– А эти сериалы... Я уже и не знаю, где хто от кого беременный, позапутывали, а той, от кого все беременные, он же во всех сериалах, шмыгает туда-сюда! А-ха-ха! Не уследишь за им, я уже и сама скоро буду от ево беременная. А-ха-ха-ха!

И что, от смари – я ж так и знала, этого мерзавца, таво, в костюме – пинжак в елочку, брюки – ну таво, точно прикончат в десятой серии. «Почему, почему?» Так он вже в первой серии ходил из дохлым лицом. И так торопился слова свои говорить, ниче непонятно –тыр-тыр-тыр! – так спешил, так спешил. И я сразу сказала: не жилец. И точно!

*

– Я думала, шо то собака. Как выставлю капцы свои пид хатою на пороге старые, шо я на клумбах в их порпаюся, так хтось й утаскивает за баню. И всегда левый. Дед мой сдурел на старости, каже – кумунисты, наверно, шо левый капец крадут. У их все левое. Они любят левое. А я думаю, чем ту политику, лучче я ночью подежурю в окно. Сморю, а капец мой нибы сам идэ. А я така: а ну? а ну? а ну? Пригляделася, а то знаешь шо було? Ласка. Ага. Надела на себя мой капец, та й побежала за баню. А я за нэю, смарю – она з цим капцем граеться – то нападае на ево, то пэрэвэртае! От какая!

И думаю, може подарыть ий той левый капец… Нехай скотинка грается. Кумунистка хвостатая.

*

– Прыизжае он, депутат, кто ево выбрал, бис ёго знае, ну такой пан, по нашей грязюке прыизжае, в такой высокой машине, как танк – блестяща, новенька, лакова, чыста, аж скрыпыт. Так депутат отой никогда «здрасьте» не скажет. Никому. Идет такой здор-р-ровый. И не сам рулит, что ты. У ево этот… у ево… Как ево… Ну как ево? Кучер. О!

*

– Эта Люба, противная такая, новая директорша была. Говорыть мене: «Поликарповна, помой сцену». 

А то ж, во-первых, не моя работа. А во-вторых, ей – скоко? А мене – скоко? О! И я ей говорю «Любовь Михаиловна», на «вы», а она мине – «Поликарповна», на «ты». У нас шо, крепостное рабство, я спрашую тебя?

Так я ей, знаешь, как ответила? Знаешь? Я ей сказала: «Не!» 

А она: «Как это «нет»? Что значит «нет»?»

И я ей кажу: «А это значит, Любовь Михаиловна, от шо: есть с одной стороны слово «да», а навпроты – слово «не». Так я – навпроты. «Не». Отак».

Шо?

Ну помыла я, конечно, сцену ту, больше не было кому. Вси поразбигалыся… Одна Поликарповна должна тут…

*

– А какие там актеры были!.. У их распределялося все. Кто что умел. Знач, кто пел, тот отдельно. Кто танцевал. А герой-полюбовник еще, ему всегда главну роль давали. В костюме всегда – пинжак, брюки.

Потом те, шо детей играют. Малэньки такие две женщины. Уже сорок лет или скоко, воно ж на малэнький не видно, як малэньки собачки – вроде всегда кутята. Воно в возрасти, а выходыть з косками, пищыть. Или зайку представляет. З вухамы. Тьху. Фальшивая.

Ще Евгения Яковлевна была. Называлася «бытовая старуха». Вся в платках, шалях и чепцах. Шаркала ходила ногами.

А самое смешное – называлося, знаешь, як? О, не знаешь. А называлося «мерзавка з гардеробом». Шо? А, да. Амплуа. Да. Так вот эта мерзавка с гардеробом так эту свою амплюю представляла смишно. Я всегда смиялася. Никаких тебе сериалов не надо.

*

– А когда у нас в домкультуре был однажды большой концерт, когда я еще только прийшла молодая на работу, то всем сказали, нарядные чтоб пришли, чтобы кофты белые были. А откуда мне взять? Так у нас было одно трофейное. Я думала, шо то платье, а потом мине уже актриса одна сказала, что красивое, конечно, но не платье, а… той… пенюар специальный для (шепчет на ухо, краснеет)… Во-о-от. А я надела. Не знала. А мне так ничо, до лица было. Я молодая была. Так секретарь Жуковский, в костюме пришел – пинжак, брюки, сказал: «Вы своим видом, в этом синем своем, оскорбляете наш государственный праздник».

И я обиделася и ушла. Токо сначала всем им венки повыдавала. Какие? Та ж украинские с лентами на голову венки. А ты шо подумала? От дурна! А-ха-ха-ха! Да, выдала венки и ушла. Стала дома плакать, что оскорбила государственный праздник. А мамка моя говорит, мол, не слушай, доня, никого, наряд красивый, синий. А синий – цвет Божьей нашей Матери. Ее плаща. И на кого тада твой секретарь рот открыл, а?

Ну они ж тогда в атеизм верили. Теперь только синее себе покупаю. едко. Халатика купыла от. Смари. Щаз… Ну как? А? А? О-о-от. И никого не оскорбляю.

*

– Как они кричат на той площади, музыка гремит, все орут. Сейчас еще биться начнут, не дай Боже. А если тут Божья наша Матерь появится? Не, ну а если? Ну вот, а если? И будет меж их ходыть? Так они ее и не заметят… В синем плаще… Божья наша Матерь Мария.

*

Ой, вспомнила! Ее звали Мария! Мария Поликарповна!

Так ее звали…