Предисловие к тому «Одесский юмор» в «Антологии сатиры и юмора России ХХ века». М.: ЭКСМО, 2004.

Исаак Бабель об Утесове

Обычно подобные предисловия (ну чтобы подчеркнуть солидность и объективность составителя) начинают­ся словами: «Нам представляется...», «Мы полагаем...» либо совсем уж безлично: «Существует мнение...» В данном же случае, когда речь идет о такой зыбкой и ускользающей материи, как юмор, быть объективным и нейтральным крайне трудно. Ведь в юморе нет специалистов — в нем «разбираются» все. То есть отношение к юмору, восприятие его у каждого свое. Тем более если этот юмор «одесский». Одним (как правило, не одесситам) больше нравится его, так сказать, экзотическая часть, то есть жаргон, неправильности речи, утрирование интонации, другим же — афористичность, естественность и соответствие нормам русской грамматики. Я отношу себя к последним. Словом, мое отношение к юмору, в особенности же к одесскому, крайне субъективно. Что, конечно, чревато. Поскольку я понимаю: отбирая нравящиеся тебе тексты, ты как бы навязываешь читателю свой вкус. Так вот, хочу заранее попросить прощения у ревнителей академизма — как раз это я и собираюсь делать! А значит, никаких «мы», «нам» и прочих ухищрений, за которыми можно спрятаться. Все — только от первого лица.

Думаю, кстати, что такой подход оправдывают и мои более чем сорокалетние занятия этим сомнительным делом. Ну, я имею в виду юмор. Пора уже вроде бы себе доверять...

У меня была нелегкая задача. Представляете — собрать в одном томе одесский юмор за сто лет! Нырнуть в это море, конечно, нетрудно, а вот выплыть...

И то, что я все же в нем вроде бы не утонул, объясняется только одним: у меня была отличная спасательная команда. Я имею в виду тех многих, кто помог мне в этой сложнейшей работе…

Продолжая же мысль о необозримом море одесского юмора, произношу по ассоциации слово «компас». Так вот, и с компасом оказалось не так плохо. Ведь за предыдущие годы одесские и другие исследователи проделали колоссальную работу по поиску и изучению литературного наследия одесских журналистов и писателей, работающих в жанре сатиры и юмора. В том числе и представителей так называемой южнорусской школы, в произведениях которых (даже и вполне серьезных) юмор и ирония присутствовали всегда.

Хочется поделиться и еще одним ощущением, связанным с морем. Когда при перечитывании огромного количества архивных текстов, у составителя начинались явные признаки морской болезни, их тут же гасила мысль, что, если бы не труд предшественников, до желанного берега доплыть было бы вообще невозможно.

А чтобы закончить эту затянувшуюся метафору, добавлю только одно: вы обратили внимание, что у слов «море» и «юмор» один корень?

Ну хорошо, не корень, но все равно много общего.

Тут и соль, и блеск, и игра, и оттенки, и даже волны (скажем, волны хохота на вечерах юмора). Но конечно, к сожалению, и пена с мусором...

Я как-то слышал в Москве замечательную фразу. Ее при мне сказал некий редактор надоедливому автору: «Помните, был такой журнал «Литература и жизнь»? Так вот в нем печатались авторы второго и третьего ряда». А теперь поставьте себя на мое место и попробуйте объяснить одесситу, особенно юмористу, что он «автор второго ряда»! Это я уже о некоторых своих современниках.

Словом, я отобрал из всего объема существующих и обнаруженных в процессе работы текстов лишь то, что нравится мне лично. Не исключено, кстати, что это и дало возможность уместить все в один том. К тому же известно, что для одесских классиков — Ильфа и Петрова, а также Жванецкого — в антологии планируются отдельные тома. Нет-нет, в нашем случае они, конечно, тоже представлены. Как же без них? Ведь процесс накопления юмора в Одессе был непрерывным. А они, так сказать, столпы, устои, на которых слава Одессы как столицы юмора в значительной степени и держится.

А теперь о самом понятии «одесский юмор». Тем более что такое название присвоено нашему тому. За годы прошлого века вокруг этого определения было много сломано копий. М. М. Жванецкий, например, писал: «Нет специ­ального одесского юмора. Есть юмор, вызывающий смех, и есть шутки, вызывающие улыбку сострадания». Ну что ж, я с Михал Михалычем, конечно, согласен. Правда, не совсем. Тем более что он сам своими блестящими текстами и феноменальным их исполнением одновременно и подтверждает, и опровергает эту мысль. Ибо без «одесской составляющей» в его текстах и, главное, в его интонациях не было бы, как мне кажется, такого уникального явления, как Жванецкий.

А вот против чего хочется категорически возразить, так это против жаргона и дурной языковой экзотики. И тут я полностью разделяю иронию короля одесских фельетонистов начала ХХ века Власа Дорошевича, фельетон которого «Одесский язык» и открывает эту книгу. Главная мысль фельетона тоже состояла в том, что так называемый одесский колорит вполне можно выразить в пределах норм русской грамматики.

Правда, и тут бывают исключения. Вот Бабель, например. В рассказе «Король» читаем:

— Беня, — сказал папаша Крик, старый биндюжник, слывший между биндюжниками грубияном, — Беня, ты знаешь, что мине сдается? Мине сдается, что у нас горит сажа...

— Папаша, — ответил Король пьяному отцу, — пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей...

Но это Бабель, многие фразы из рассказов которого не зря разошлись на цитаты. Поистине нужно было обладать уникальным бабелевским талантом и снайперским вкусом, чтобы сделать одесскую речь фактом высокой литературы. Словом, с так называемым одесским языком, а значит, и с одесским юмором все не так просто...

И еще одно небольшое рассуждение. Точнее, его попытка.

Известно, что престиж остроумного человека очень высок. А все, что престижно, что имеет успех, рождает немедленное желание подражать. «И я так могу!..» Замечали? Достаточно кому-то произнести остроту или рассказать анекдот, как с ним тут же начинают соревноваться.

Но по-настоящему остроумных людей не так много. Вместе с тем вряд ли кто-нибудь согласится, что у него нет чувства юмора. Это все равно как признаться в том, что у тебя дурной вкус. Поэтому так много в этом деле безвкусицы.

Особенно же подобная опасность подстерегает одесский юмор. И прежде всего в силу его невероятной популярности. Благодаря Утесову, героям Бабеля, Ильфа и Петрова, персонажу Марка Бернеса из фильма «Два бойца» сформировался так называемый одесский канон — образ человека, у которого готовность шутить по любому поводу является определяющей. С тех пор стоит человеку сказать, что он одессит, он тут же становится центром внимания. К нему тянутся, от него ждут: «Вот сейчас он пошутит! Ну же, ну!..» На него смотрят во все глаза, его слушают во все уши. Причем независимо от того, какую пошлую ахинею он при этом несет. Он — одессит!..

Так культивируется то, что является, на мой взгляд, юмором псевдоодесским.

А теперь несколько слов о построении тома. В основе его — хронологический принцип. Как самый простой и естественный. И в то же время весьма условный. Ведь время неразрывно, оно свободно перетекает из одной эпохи в другую, и эта его неразрывность подтверждается еще и тем, что голоса перекликаются, аукаются, темы и сюжеты переходят из одного времени в другое. К тому же возникает вопрос: а что брать за основу — время написания текста или время, о котором он написан?.. Словом, строгой хронологии в этом томе искать не нужно. Я, конечно, старался ей следовать, но когда какие-то соображения заставляли эту самую хронологию нарушать, не очень этому противился.

И что еще, как мне кажется, требует пояснения. Составляя том, я исходил из следующего простого соображения. Для меня «одесский юмор» — понятие очень широкое. Это, если можно так сказать, любой достойного уровня юмор, связанный с Одессой. Прежде всего, конечно, это произведения авторов, родившихся в ней. Причем независимо от того, о чем они писали и где к ним пришла литературная слава. Затем это не одесситы, но те, кто подолгу жил в Одессе и чья литературная деятельность начиналась именно здесь. Далее, это люди, не имевшие никаких одесских корней, но талантливо и весело писавшие об Одессе и одесситах. И наконец, я беру на себя смелость утверждать, что к «одесскому юмору» могут быть отнесены и тексты иногородних авторов, впервые увидевшие свет на страницах одесских изданий (случай «Крокодила» начала века и «Фонтана» — конца). Главное — во всех этих текстах, как я надеюсь, присутствует то, что я называю одесской составляющей, — живая интонация, парадоксальность и при этом особая легкость выражения.

Вот, скажем, миниатюра автора одесского журнала «Фонтан» Вячеслава Верховского из Донецка:

Бабушка оставалась женщиной до самого конца.

— Ба, тебя нужно немедленно показать доктору!

Подкрасила губки:

— Ты думаешь, я буду иметь успех?

И еще. Я глубоко убежден, что юмор должен вызывать добрые чувства. Более того, способствовать смягчению нравов. Так вот, настоящий одесский юмор, на мой взгляд, всегда отличался особой теплотой. Это, наверно, идет от одесского характера, от доброжелательности и открытости, с чем не раз сталкивались и о чем писали многие. Причины этого, думаю, в том, что Одесса всегда оставалась многонациональной. Ведь без открытости и взаимного доверия в такой ситуации было просто не выжить.

Участвовали в создании одесского характера, конечно, и уникальные местные условия. Те самые солнце и море, тот самый запах белой акации, волшебное действие которого так ярко описал в одноименном рассказе Александр Куприн. Не говоря уже об одесских песнях, лучшие из которых выражают суть не только одесского характера, но и одесского юмора. Поэтому, кстати, наиболее популярные из них тоже нашли место на этих страницах.

По этой же причине в том включены и так называемые «одесские анекдоты». Но опять же из тех, что по вкусу лично мне.

<…>

И в заключение вновь о юморе и море. Вообще юмор (надеюсь, вы это заметили) — странно живучая вещь. Впрочем, как и море, которое, как вы знаете, имеет способность к самоочищению. Так вот, я очень надеюсь и верю, что одесский юмор тоже никогда такую способность не утратит...