«Фонтан» №112 (315) – февраль 2024

Энергосберегающие лампочки

Другу Кириллу Куприянову, 

который надоумил меня

рассказать об этом без утайки.

Лежу в кровати, думаю о вечном. То есть всё как всегда.

Вдруг чувствую – ломают мою дверь.

Я затаился. А они ломают. Думаю: а чтó уже? Если так ломают, значит, наши силы не равны. Выходит, трепыхаться уже поздно и, значит, о вечном мне подумать в самый раз.

Но сквозь это грохотание внезапно, вдруг я слышу истерическое:

– Слава! 

По голосу узнал: моя соседка. Задыхаясь:

– Славочка, откройте!

Что делать? Открываю. 

– Что случилось, Ольга Митрофановна?

– Вы знаете такого Бродского? 

– Поэта? 

– Та какого, на х.р, поэта! 

– Художника? 

– Та какого, на х.р, художника! 

– А какого? 

И она благоговейно: 

– Депутата!

Она так закатила глаза, что я подумал, что ей плохо, а оказалось: это ей так хорошо. И она уже пропела:

– Депута-ата!

Я: 

– Откуда? – мол, не знаю, извините. 

С укоризной: 

– А пора бы уже знать! Щас в нашем жэке выдают от него помощь. Чего ж я вам стучу, а вы молчите!

Ну, гумпомощь – это наше всё. 

Я молниеносно одеваюсь и метусь в наш жэк, что по Тургеневской. 

И вправду, привезли и выдают. Вот почему она ко мне ломилась. Жалостливая…

Стою, переживаю, чтоб хватило. И думаю, о том же депутате, что какой он всё же молодец, прикармливает паству на дальнейшее. 

Всё, моя очередь подходит, говорят:

– Так, ваш паспорт!

Откуда же я знал? Бегу за паспортом. 

Возвращаюсь.

– Вас здесь не стояло!

– Меня стояло!

– Мы вас не пропустим. 

Ну, собачиться я не умею, занял снова. Стоял недолго, может, с полчаса.

– Так, ваш паспорт! Стоп, вы ж из Донецка!

Соглашаюсь:

– Из Донецка, ну и что?

– Вот в Донецк и поезжайте, получать.

Я:

– Если я туда поеду, я получу уже по полной: я там враг народа и вообще.

– Как будто здесь вы друг, – и я почему-то задумался.

 – А есть бумага: вы переселенец?

– Да, конечно!

– Так несите!

Возвращаюсь – очередь опять. И опять:

– А вас здесь не стояло!

– Меня стояло!

– Хватит пропускать! 

Собачиться я за время отсутствия не научился, занял снова…

Но пока я бегал, всё закончилось. Вот прямо на мне оно и оборвалось. И из гуманитарной помощи остались лишь календари с пометкой: «Бродский». Большие такие, настенные. Формата А1.

Я пощупал: так, хорошая бумага. Очень плотная. На черновики с той стороны вполне сгодится. Тютчев всё по делу изложил: «А так как мне бумаги не хватило, я на твоём пишу календаре» (к тому же «всё врут календари», но это Фет). 

И тут, о счастье! Слышу – говорят: 

– Что-то из еды ещё осталось.

– Так несите! 

И выносят мне куриные консервы, одну банку, но что внутри, пока не разобрать. Вполне возможно, куриные мозги. Тем более от депутата Бродского. 

А я с детства курицу не ем. У меня с детства с курицей, не про вас будет сказано, идеологические разногласия.

И вот тут я вспомнил про Чумак. Очень хороший человек, ну замечательный! В прошлом – директор Донецкого художественного музея, сейчас в Национальном, что со львами (работы скульптора Элиа Сала). Умница, интеллектуалка. Я ей звоню и так, издалека:

– Галина, у вас с курицей какие отношения?

Отвечает:

– Мир, дружба, жвачка!

– Ну, слава Богу!

В общем, те куриные копыта (или что там) я прямо ей в музей и затащил.

Вот такие у нас депутаты на Тургеневской, дай им Бог здоровья, с календарём формата А1! Кстати, то, что я щас публикую, я накропал на его тыльной стороне.

Проходит день – и снова ко мне ломятся. Опять соседка! Задыхаясь:

– Открывайте!

– Что случилось, Ольга Митрофановна?!

– Вы Гаврика знаете?

– Это что Петя и Гаврик?

С укоризной:

– Вы опять за старое, ну бл…ь, же! Гаврик – это депутат! Причем фамилия! Пора бы уже знать.

– Что-то с ним случилось?

– Да, случилось! Он о вас заботится, а вы…

Оказалось, от имени депутата пана Гаврика нам выдают энергосберегающие лампы* (Получается и Гаврик молодец, тоже подсуетился и тоже свою паству окормляет)… 

Конечно, я бы мог и воздержаться: всегда же хочется быть лучше, чем ты есть. Но если я уже такой, куда мне деться?

В общем, любите ли вы гуманитарную помощь так, как люблю её я? 

Что было дальше. Уже учёный, метусь туда со всеми документами. Даже захватил свидетельство о рождении. И что привит, и что перепривит. И что свинкой хоть и дважды, но здоров…

– Вот, все документы. 

– Все да не все, – парируют они. – Нужна ещё справка.

– Какая?

– Энергосберегающие лампы выдаём мы только инвалидам. А что вы?

– А я не инвалид.

– Что ж вы так? – мол, нехорошо… 

Мне стало перед ними так неловко! 

– Я исправлюсь!

Сжалились.

– Ну смотрите, исправляйтесь.

И десять лампочек мне выдали авансом.

__________

* Производство: Германия (Кассель).

Беседы у фонтана

Блондинка против автосервиса

Быль

У одной умной женщины в новенькой машине нашелся небольшой такой дефект. Серьезно небольшой, любая блондинка поймет… Ну хорошо, не любая, но большинство. Так вот, умная женщина, как полагается, договорилась с автосервисом – устранить. Приехала в назначенное время. Сдала машину. На вопрос о том, сколько времени займет устранение этой небольшой, повторяю, неисправности, ей ответили: «Ну-у-у, часа полтора».

Правильно, вы угадали, умная женщина пришла через полтора часа, и ей стали намекать, что неисправность только с виду такая несерьезная, а на самом деле – лучше завтра приехать.

Умная женщина была не первый раз замужем и знала, когда мужики врут. «Не вопрос, – ответила она, – только завтра я уезжаю на недельку, и машина тогда у вас постоит, пока я не вернусь». И все это с наивной такой, блондининской улыбкой. 

Правильно, опять угадали, починили через десять минут. 

Верно говорят японцы: мягкое побеждает твердое. 

Стокгольм, осень

Всего-то на пару дней – картинку перед глазами сменить. А то все время дождь, серые дома, машины и вода. Съездил. Ну что ж, дождь там такой же, дома, соответственно, серые, машин, правда, меньше, но воды в целом больше. Швеция.

Живая музыка. В принципе, это хорошо, но когда твой номер на первом этаже, а ресторан с этой живой музыкой прямо под тобой… Нет. Все ж таки Швеция есть Швеция – ничего не слышно!

Большая такая реклама, на шведском языке, разумеется. Целуются два мужика. По-взрослому – в губы. Не знаю, что они там рекламируют, но понятно, что Швеция.

Жена попросила показать смену караула у королевского дворца. Говорит – все видели и утверждают, что «ничего особенного». Хочу сама убедиться. Женская логика! Отговаривал – бесполезно. Сходили, убедились – ничего особенного. Швеция.

Вкратцы в рифму

О прогрессе

Прогресс, став всемогущим и тотальным,
И с опытом богатовековым,
Дубину сделал межконтинентальной
А дилижанс простой – сверхзвуковым.

Две любви

И государство любят, и отчизну –
По две любви повсюду наблюдается.
Вот только эти два патриотизма
В одной державе плохо уживаются.

Опасное положение

Тот, кто попадает на язык,
Может быть в любой проглочен миг.

Техника безопасности

Избежать напастей чтоб
От возможного ответа,
Целясь мыслью в медный лоб,
Опасайтесь рикошета.

Стабильность

Стабильность – непонятная пора:
Безмолвствуя, народ кричит «ура!»

Примеряя на себя

Я не летал на дельтаплане,
Комбайн в поля не выводил.
И на подлодке в океане
Глубин и волн не бороздил.

Я даже в шахту не спускался
В защитной каске с фонарем.
Вслед журавлихе не пускался –
Ну, кто догонит, – с журавлем.

Не опирался я на клюшку,
Чтоб удержаться на коньках.
Не поднимал пивную кружку
На слете байкеров в руках.

Пусть без охраны и ОМОНа –
Катался иногда в метро,
Но олимпийских чемпионов
Я не кидал через бедро.

Не пел, играя на рояле,
Я про «картинку с букварем»...
Вот потому и не избрали
Меня пожизненным царем.

Точно женщина!

Дочери мои откопали в сети упражнения с табуреткой, которые, по мнению знающих людей, только женщина может выполнить. Мужчина с этим упражнением с табуреткой в лучшем случае просто не справляется. А в худшем случае – гибнет в страшных мучениях, видимо, от этой самой табуретки. 

В общем, изловили меня дочери на кухне, притащили в комнату, поставили буквой «Г», упёрли лбом в стену. Передо мной – табуретка. Прижимай, командуют, табуретку к груди. И вот так с ней прижатой – распрямляйся. 

Ну, прижимаю я к груди табуретку, принюхиваюсь тревожно к луку, на кухне подгорающему, распрямляюсь. 

– Ура! – кричат дочери. – Разрешите вас поздравить, вы совершенно точно женщина! 

И я, конечно, очень радуюсь, потому что как раз предчувствую, что на днях меня обязательно об этом кто-нибудь спросит. 

И только самую малость обидно. 

– Жаль, – говорю дочерям, – что мне никто 20 лет назад про это доказательство не рассказал. Так-то я в подтверждение своего пола двух детей родила... Кто же знал, что можно было просто вот так, с одной табуреткой? 

Но в целом радостно было, это да. Какая-то окончательная женственность во мне от этого теста с табуреткой определилась, я прямо почувствовала. 

До вчерашнего вечера это работало. 

До момента, когда пришёл муж с работы, дочери ему ту же табуретку сунули – и он тут же без проблем с ней разогнулся, причём гораздо лучше, чем я до этого. 

То есть довольно противоречивые результаты у теста. Ну ладно я – женщина, но с тем, что муж у меня – женщина, я как-то согласиться пока не готова. Пусть хотя бы родит кого-нибудь для начала. 

Он, впрочем, тоже не согласен. 

– Не знаю, как там насчёт тебя, – говорит, – а я определенно не женщина. Просто мы на той стройке в таких извращённых позах со стройматериалами трахаемся, что я теперь уже всё могу, из любого положения! 

Хотя насчёт «всё» – это он, конечно, преувеличивает. Вымыть собаке лапы после прогулки по-прежнему только у меня получается...

На свете нет печальней…

Блоковские мотивы

Перцовка, пиво, «Солнцедар» ―
И мужичок идет под газом.
Ночь, улица, фонарь… Удар ―
И вот фонарь теперь под глазом.

Повязку надо б наложить ―
Ведь жалко все же человека!..
А он давно привык так жить:
Ночь, улица, фонарь, аптека…

Мой живот

(стишок для детей и взрослых) 

Я иду, а мой живот,
Словно пес, спешит вперед, 

Хоть не может он не знать,
Что его мне не догнать.

Эй, живот, ты не спеши
И прохожих не смеши

Твой хозяин толст и хром,
Он и ходит-то с трудом.

Весит он сто пять кило,
Ему бегать тяжело.

Знает: он тебе ― обуза.
Но ведь ты не пес, а пузо,

Не к лицу тебе борзеть,
А к лицу тебе висеть,

Как положено пропиской,
Колыхаясь над пипиской!

***

На ветке птички распевают:
Росу, должно быть, распивают…

***

На свете нет печальней повести,
Чем повесть об утрате совести.

Из цикла «Ноты Бени»

(Продолжение. Начало см. в «Фонтане» №313)

***

Нашей первой машиной в Америке было старое такси. Мы его купили за символических 50 долларов. Перекрашивать машину было не на что, и надпись «TAXI» осталась. Большую жёлтую машину клиенты узнавали издалека. Беня, впервые в жизни севший за руль, осторожно объезжал их. Муж у меня невысокого роста, поэтому с улицы водителя можно было разглядеть не сразу. Беня ездил на интервью. Садясь в машину, он подбадривал себя знакомой фразой: «за каждого задавленного – по рублю!» и исчезал до вечера. Географическим кретинизмом в нашей семье страдали все. Зато Беня прекрасно разбирался в картах и вечером отмечал стрелочками свой скорбный путь. Чаще всего это не помогало: он поворачивал в противоположную сторону и через пару часов звонил, что находится недалеко от Нью-Йорка, потому что «немного заплутал». Меня всегда удивляло, что дорогу домой Беня находил безошибочно. Вскоре стали приходить большие конверты с одним и тем же словом «Insurance» на незнакомом мне тогда языке. Беня невозмутимо складывал их в стопочку, не открывая. В другой стопочке неуклонно накапливались маленькие жёлтые конверты – штрафы за превышение скорости и неправильные парковки. На мои взволнованные вопросы муж безмятежно отвечал: «Не думай, женщина, я разберусь». Оказалось, что за первые несколько месяцев вождения Беня тюкнул штук шесть машин – в основном, со старушками. Судя по горке конвертов, старушек было гораздо больше. В конце концов он разобрался – вернее, пострадавшие разобрались с Беней: страховка повысилась вдвое, мы оплатили долги, и он стал внимательней. 

Но каждый раз, когда муж уезжал на очередное интервью, перед моими глазами возникала картинка из фильма ужасов: несущееся жёлтое такси с невидимым водителем, идиллические звуки песенки: На свете старушка спокойно жила, сухарики ела и кофе пила...» – и внезапно глухой звук удара...

***

Прочтя многочисленные советы известных и неизвестных вирусологов и окончательно запутавшись, не могу удержаться и снова выставляю диалог с Беней. Недавно я писала о том, как Беня, в течение нескольких недель, по рассеянности вместо глазных капель закапывал мне в глаза капли от насморка, а уличённый, небрежно сказал, что состав всех капель одинаков. Вчера принёс из аптеки очередные капли для глаз. На мой настороженный вопрос, уверен ли он, что они соответствуют назначению врача, коротко ответил: «Да, конечно – они от сглаза.» Теперь я чувствую себя гораздо спокойней.

***

Вечерний монолог.

Много лет назад мы купили на кладбище небольшой участок земли. Я подписала соответствующие бумаги для кремирования, а Беня, подумав, решил лечь в гроб, но рядом. Вечером, наткнувшись на эти документы, муж задумчиво сказал: «Пожалуй, с гробом я погорячился. Если я тоже соглашусь на кремацию, мы сможем оставшееся место сдавать.» Желающие – писать в личку!

***

О моей рассеянности давно уже ходят легенды. Как правило, я знакомлюсь с одними и теми же людьми раз пять в году, поскольку не запоминаю лица, не говоря уже про имена. Я не замечаю, кто и во что одет, ждущую меня машину мужа определяю только по цвету и, заходя в неё, каждый раз изумляюсь, видя за рулём чужого человека... Сегодняшний случай подтвердил мои опасения. Повёз меня Беня в госпиталь к глазному врачу. На восьмой этаж поднялись на лифте. После осмотра я пошла по длинному коридору в сторону лифта и, не найдя его, в растерянности остановилась. «Дверь справа» – услужливо подсказал муж. Я толкнула дверь справа и оказалась в больничном шкафу. «Нажми кнопочку на первый этаж, – услышала его ехидный голос, – я приеду на следующем лифте.»

***

Коротко обо мне, Бене и арифметике. Открывается дверь в спальню и в проёме появляется Беня. В руках – большой красивый букет ромашек, из которых стыдливо белеет конвертик. По давней договорённости, на соответствующие события муж дарит деньги, а подарок я выбираю сама. Беня протягивает мне запечатанный конверт и торжественно желает мне прожить столько лет, сколько в нём денег. «До ста двадцати?», догадываюсь я, в очередной раз поражаясь доброте и щедрости еврейских пожеланий. «С тебя восемьдесят сдачи» – безмятежно отвечает Беня.

Разобраться надо в каждом деле…

Бог и атеисты

Целый день у Господа работа:
Выводов не делая поспешных –
Олигарх пришёл или голота –
Принимать и праведных, и грешных.

Разобраться надо в каждом деле:
Кто-то лжив, а кто-то в вере истов.
Подустал. Но вот в конце недели
К Господу явились атеисты.

Постучал в приёмную Апостол –
Без доклада заходить негоже –
И сказал: «С последнего погоста
Атеисты на приём к Вам, Боже».

Бог скривился: Петенька, послушай
Не могу я их с рожденья видеть.
Ну придумай что-нибудь, Петруша,
Только постарайся не обидеть.

И Апостол, глянув взглядом чистым:
Не волнуйтесь, я готов к ответу.
И промолвил, выйдя к атеистам,
Извинить прошу, но Бога нету!

Неразрешимый вопрос

В девицах, помню, весила три пуда.
Откуда два добавилось? Откуда?

На «голой вечеринке»

Полнейший ноль по этике
В малиновом беретике.

Провизору

Какое низкое коварство –
Плацебо выдать за лекарство!

Как преодолевать кризисы

Юля вышла на новый уровень человеколюбия: теперь она считает, что людей нужно любить на расстоянии, при первой попытке приблизиться – посылать на фиг. Юля знает – все люди хорошие, просто ей очень не везет, почти все, кто попадается ей на жизненном пути, исключения из этого правила.

Юля вчера получила зарплату. Она и раньше знала, что деньги – зло, но никак не ожидала, что в борьбу со злом включится бухгалтерия. В этом месяце зла в ее жизни оказалось меньше на целую треть. Юле не хотелось показаться неблагодарной, но все-таки она собиралась самостоятельно разобраться со злом, причитающимся на ее долю, она вполне самостоятельная девушка, и чужая помощь ей была совершенно не нужна. 

Она отправилась к начальству, ей хотелось услышать какие-нибудь слова утешения, вместо этого она узнала о вселенской гармонии. Оказывается, если где-то стало меньше денег, значит, где-то в другом месте денег прибавилось. Юлин директор говорил об этом так уверенно, что было ясно: ему абсолютно точно известно, где прибавилось. Равновесие во вселенной, сказал он, ни капельки не пострадало от того, что у Юли обнаружилась нехватка материальных средств, страдает от этого только ее низменное, приземленное эго. Надо быть легкой, как весенний ветерок, и думать о радуге и ромашках, деньги только отвлекают от прекрасного. Потому что думаешь о том, чтобы пойти и потратить их на мирское. А надо думать о духовном, а не о материальном, сказал он. 

На самом деле о духовном гораздо лучше думается на сытый желудок, Юля интуитивно это понимала. Она сказала, что в обмен на деньги она обещает думать о духовном день и ночь, может, даже еще и следующий день. Тогда директор сказал, что надо абстрагироваться от помышлений о зарплате.

– Вот посмотри на меня, – сказал он. – Я абстрагировался, и меня эта проблема совершенно не волнует. 

Стало ясно, что этот гад любит людей только тогда, когда они оказываются у него в постели, и даже потом непонятно, будут ли деньги в полном объеме. Юля расстроилась, думать о духовном не хотелось вообще, она взяла и написала заявление на увольнение. Директор сначала не хотел ее отпускать, просил не торопиться, все-таки она ценный работник, жалко такого терять. Юля сказала – ничего, мол, вселенское равновесие не пострадает. Если одна организация потеряет ценного работника, значит, другая приобретет. Думайте о радуге, Виктор Петрович. 

В общем, Юля теперь безработная, ей очень грустно. Она хотела пойти, развеяться, купить новые туфли, но денег не было, от этого она расстроилась еще больше. Юля собралась было домой, чтобы там спрятаться под одеяло, доверить подушке свои девичьи слезы, но потом передумала, пришла ко мне в гости, на блины.

Для блинов, я неоднократно это подчеркивал, необходимы всего три вещи: сковородка, продукты и огромный кулинарный талант. Мы отправились в магазин за продуктами, все остальное у меня было.

Я заметил, если уж день не задался с самого начала, то каких-то приятных сюрпризов от него лучше не ждать. Если с утра вы успели лишиться честно заработанных денег, прослушать лекцию о вселенском равновесии и уволиться, то в конце такого дня с парашютом лучше не прыгать. Мы пришли в магазин, там на Юлю набросился охранник, прыщавенький юноша в пубертате. Ему хотелось самоутвердиться за счет кого-нибудь, кто не сможет дать сдачи. Юля пила воду из бутылки, и юноша решил, что Юля воровка. Ничем не подтвержденное обвинение в воровстве само по себе возмутительно, но предположить, что мы настолько глупы, чтобы не догадаться спрятать награбленное, – это уже оскорбление. Я поручился за Юлину честность, я сказал:

– Она принесла бутылку с собой, я был с ней и видел.

Но юноше этого показалось мало. Показания, не подкрепленные свидетельствами как минимум дюжины человек, охранниками в супермаркетах не принимаются.

– А я не видел! – заявил он.

По-моему, если охранник супермаркета строит свои выводы о порочности покупателей на основании того, чего он не видел, это свидетельствует о том, что он зря ест свой хлеб. Я так и сказал юноше, тогда он отступил за овощной прилавок и оттуда тихонько бубнил нехорошие слова. 

Юля очень обиделась на юношу. 

– Всю ауру испортил, гад! – сказала она.

– А ты ему за это в чакры плюнь, – посоветовал я.

Вот так Юля пришла к выводу, что людей нельзя подпускать к себе слишком близко, слишком многие злоупотребляют водой из козлиного копытца. Я исключение, я не обижаю Юлю, а наоборот, кормлю блинами.

В магазине мы купили стандартный продуктовый набор для поднятия Юлиного настроения – вермут, тоник, оливки и сметану. Все, кроме сметаны, нужно смешать и выпить, а сметана нужна, чтобы макать в нее блины. 

Когда-то давно, в детстве, Юлю кормили блинами, но тогда она не сумела проникнуться любовью к ним.

– У моей мамы блины были резиновые, – призналась Юля. – У тебя лучше.

Секрет нерезиновых блинов очень прост: я не добавляю каучук. Только экологически чистые яйца, мука и молоко, плюс немножко сахара и соли, получаются первосортные блины без малейшей примеси ГМО. Мы уселись на диван, включили смешное кино, смешали вермут с тоником и принялись есть блины. Да, я знаю, что подавать вермут к блинам не по фен-шую, но это все равно вкусно, попробуйте мне что-нибудь на это возразить.

Юля сказала, что у нее кризис двадцати трех лет. Существует такой специальный кризис, который настигает человека за две недели до дня рождения. В чем именно заключается кризис, я не знаю, Юля упоминала о нем в самом общем смысле, подробности ей тоже неизвестны. День рождения у Юли в апреле, ей скоро будет двадцать три, это прекрасный возраст. Я страшно завидую Юле. Боже, где мой кризис двадцати трех лет?.. Я по нему очень тоскую в свои тридцать пять.

За просмотром фильма настроение у Юли начало улучшаться, она смеялась так, будто показывали конопляное поле. Про охранника и директора она почти забыла, таково целительное воздействие блинов с вермутом на девичью душу. Юля сказала, что она еще придет в гости, попозже, как только соскучится по блинам.

Кризис – штука серьезная, и пройти через него непросто. Можно конечно, обратиться за помощью к психотерапевту, но я считаю, не стоит пренебрегать простыми домашними средствами преодоления кризисов. Например, купить вермута с тоником и оливками и прийти ко мне в гости, есть блины и смотреть кино.

Помогает отлично, если не верите – спросите Юлю.

Песни без музыки

Бывают песни без слов. Например, композитор Мендельсон (Феликс, если кто не помнит), написал их в количестве аж сорока восьми штук. А у нас тут будет другая крайность – песни без музыки. Если кто-то думает, что это нонсенс, то он ошибается. Бывают и более парадоксальные вещи. Например, всем известный «Собачий вальс» – он и без слов, и не вальс. 

Автор «Песен без музыки», предлагает вам три произведения, относящихся к этому жанру…

Жалко всех

(полька)

У троих моих знакомых
Беды все от насекомых –
Двое Третьему осу
Зарубили на носу,
Первый Третьему жука
Припечатал у виска,
И влепил Второму в ухо,
Где, жужжа, резвилась муха…

Припев:
Жалко мне моих знакомых,
Не щадящих насекомых!..
Жалко мне и насекомых
Пострадавших от знакомых!..

Не везло моим героям
В битвах с комариным роем –
Вразнобой пошли на рой,
Третий, Первый и Второй,
И неравный был урон
У воюющих сторон,
Комаров сто тысяч в рое,
А героев только трое.

Припев:
Жалко мне моих знакомых…

И совсем не как герои
Разбежались наши Трое,
Опозорившись в бою,
Каждый в сторону свою.
И теперь не ясно нам
С кем они воюют там,
По количеству утроив
Ратные поля героев.

Припев:
Жалко мне моих знакомых,
Не щадящих насекомых!..
Жалко мне и насекомых
Пострадавших от знакомых!.. 

Не там

(танго)

Мы так привязаны к родным местам,
Хотя грустим, что родились не там.
Не там всё лучшее у нас прошло,
Нам с этим дьявольски не повезло!
     Нам только снится вкус трепанга
     И город, где танцуют танго.
     Не сбыться голубым мечтам – 
     Там-там, там-там, там-там…

Мы так привязаны к родным местам,
Хотя и выросли совсем не там.
Не там резвились мы в часы утех,
Не там учились мы, и не у тех.
     Нам не открылись океаны
     И не осуществились планы
     Огромные, под стать китам –
     Там-там, там-там, там-там…

Мы так привязаны к родным местам,
Хотя полжизни пронеслось не там.
Смешно и грустно признавать, что мы
На чушь потратили свои умы.
     Судьба, ты тяжела, как штанга!
     Не там мы танцевали танго!
     И были счастливы не там –
     Там-там, там-там, там-там… 

Про этикет

(кадриль)

Если, скажем, вы позвали
Друга на обед,
Соблюдайте в сервировке
Должный этикет –
Вилка слева, ложка справа,
Возле ложки нож!
В высшем обществе без этих
Знаний пропадёшь!

Пишут нам корреспонденты
Из-за рубежа –
Мир давно не ест без вилки,
Ложки и ножа:
Вилка слева, ложка справа,
Возле ложки нож!
В высшем обществе без этих
Знаний пропадёшь!

И теперь мы с другом тоже
Выйдем в высший свет!
Что у нас ножей и вилок,
Ложек что ли нет?
Вилка слева, ложка справа,
Возле ложки нож!
Там у них без этих знаний
С голоду помрешь!

Кардиохирург и Маргарита

Лет десять назад, когда в привычный ровный гул киевской подземки ворвались первые визгливые ариозо, типа «Звиняемось, что приходится до вас обращаться…», с моим гораздо более немолодым коллегой произошла эта история. На него я всегда взирал с величайшим пиететом – столько он в своей карьере прооперировал всяческих тетрад, коарктаций и прочих врожденных пороков сердца. Кардиохирургов его уровня в Киеве тогда насчитывалось человек пять-шесть, и говорили, что даже его шеф, легендарный Амосов, отправлял к нему самых тяжелых детей. Так что материнскими слезами он был просолен, как морской волк штормами.

В тот день мой герой спустился по эскалатору на платформу станции «Площадь Льва Толстого» – и взору его предстала картина, поистине достойная сострадательного графского пера. Прямо на плитах, безнадежно привалившись спиной к мраморной колонне, сидела молодая субтильная блондинка в грязнющей нейлоновой куртке. На коленях ее крепко спал, закинув голову, ребенок в не менее грязном комбинезончике. Рядом на разлохмаченной картонной табличке к благородным и добрым сердцам взывали горькие слова: «Допоможіть ради Христа на операцію. У дитини порок серця».

Если бы неким фантастическим образом следом по эскалатору спустился сам Огюст Роден, он тут же, без сомнения, бросился бы высекать из подручного мрамора композицию «Скорбь матери».

Неудивительно, что кардиохирургу моему несчастная сразу напомнила Маргариту, но отнюдь не булгаковскую любительницу ночных полетов, а согнувшуюся за прялкой Гретхен из «Фауста»: жалко ее было до всхлипа, до сердечного спазма! Но спустя секунду мой герой совладал с эмоциями и с некоторой гордостью подумал о себе словами, словно взятыми напрокат из голливудского боевика: «Я – тот, кто нужен этой женщине». Он нагнулся над сидящей и произнес тихо и четко:

– Простите, я заведую отделением врожденных пороков сердца Института сердечно-сосудистой хирургии. Я берусь прооперировать вашего ребенка, разумеется, совершенно бесплатно. Есть ли у вас какая-то справка с диагнозом?

Золотоволосая Гретхен несколько секунд смотрела на него немигающими глазами изумительного фиалкового цвета. Затем проговорила как бы в пространство голосом ровным и бесстрастным, начисто лишенным каких-либо эмоций:

– Пошел на х…, козел.

И уж, конечно, эта фраза прозвучала куда сильнее «Фауста» Гете. 

Трибуна вкладчика

В коммуне остановка

В Офигеево скоро на смену старым неудобным автобусным остановкам придут новые. На них планируется повесить электронное табло с указанием, сколько часов осталось ждать автобуса, а на карте городка будет отмечено, в каком месте он сломался. На новой остановке предусмотрены десять спальных мест, там же можно будет получить завтрак. Жаль, вход на такую остановку пока будет платным.

Опровержение

Как сообщает пресс-центр мэрии Тяп-Ляпска, несколько чиновников и начальник налоговой службы, задержанные недавно за взятку, были просто участниками учений, проводимых сотрудниками УВД по теме «Задержание взяточников», и взятки были учебными.

Об экологии

Подышала у сопла
и спокойно усопла.

* * *

Едкий стих сегодня редкий, –
То он гладью, то крестом,
Птичкой тужится на ветке
Над немараным листом.

Объявление

Отмываем деньги и совесть.

Выше среднего

Теперь у нас, куда ни придешь, тут же допытываются, какое у тебя ай-ку-ку? Это у них там, за бугром, ай-кью, а у нас ай-ку-ку! Вот у него одно ку-ку, но твердое. У меня – два. И я слышал, что есть такой, что у него четыре ку-ку. Так он в психиатрической больнице в отдельной палате живет.

Причина

– Что же это вы, братец, так медленно соображаете?

– Так платят!

Петечка

Познакомилась я на рынке с прекрасным петухом. Огромный, как сенбернар, мускулистый, пестрый, величественный и крикливый. Он сидел в тесной кроличьей клетке. 

У него был такой вид, будто он сидит на корточках, курит чинарик, сплевывает, руки у него все в татуировках и он уже порвал в гневе свою тельняшку. 

Он сидел и смотрел на всех брезгливо и с ненавистью. И каждого провожал взглядом, не обещавшим ничего хорошего. Я впервые видела петуха, глупую, как принято считать, птицу, с таким осмысленным выражением лица, морды, головы. Если подходил покупатель, глаза и гребень петуха наливались красно-бурым, петух вскидывался и орал. Не кукарекал, а воинственно отчетливо орал. Если прислушаться – матом. 

– Зачем ты продаешь такого восхитительного парня? – спросила я у хозяйки.

– А ты будешь покупать? Если нет, скажу, – странно ответила хозяйка. Галя ее звали.

– Не буду.

– Не, ну точно?

– Точно.

– Ладно, скажу. Понимаешь, он ведь был большой начальник в нашем курятнике. Куры строем ходили. Да что в курятнике! Что куры! Коты сбежали. Красавцы оба. Поселились в соседнем доме, видела, как через забор подглядывали, один, что поменьше, даже перекрестился, ей-ей… Собаку! Собаку, сволочь такая, затравил! Здоровый пес, теленок практически, веришь, на дереве живет… А мы – вообще, – Галя смахнула набежавшую слезу. – А мы вообще. Только бегом ходим. Вразвалочку нельзя. Потому что он, – Галя ткнула пальцем в клетку, – потому что он сидит в засаде и ждет. И как только кто-нибудь появляется, он сначала крадется, скотина, ты бы видела – чисто балерина на цыпочках, а потом как вылетит с криком. И бежит, и топает! Топает! И все мы бегаем, а соседи, прохожие случайные и куры-дуры аплодируют и ржут.

– Прям ржут?

– Ну хихикают, – Галя закурила, а петух прищурился, уставился на Галю недобро, с осуждением квохтнул и свирепо щелкнул клювом. 

– Мы же все цветы и кусты во дворе вырезали, представляешь? Потому что он там прятался и оттуда за нами охотился.

– И что, – спрашиваю я, – больно клевал?

– Клева-а-ал?! – Галя вогнала окурок в пустую сигаретную коробку, а коробку прицельно бросила в урну. И все это под неодобрительные комментарии из клетки. – Если бы просто клевал. Он… Он кусал! И откусывал!.. А потом еще хуже. Он нашел щель в заборе, и стал на улицу вырываться, и гоняться за машинами и велосипедистами… А вчера… Вчера… – Галя помотала головой, отгоняя страшные воспоминания, – вчера он фуражку домой принес…

– Какую фуражку?

– Форменную. Участкового нашего фуражку. Напал. Ото­брал. И принес. 

– Ужас… – представила я.

– Участковый из-за забора так причитал, напугался жутко, он ведь сам страх наводил на весь микрорайон, а тут вдруг такое! Он кричал, что «Беркут» вызовет, что застрелит этого разбойника, этого бандита… Мы когда ему фуражку через забор вежливо перекидывали с… ну… с деньгами, он… Он деньги обратно кинул!!! 

– У-у-у-у-у-у-у-ужас…

– Он когда уходил, фуражку локтем так чистил, а что там чистить, дуршлаг один, а не фуражка… Зубом поклялся, что маме скажет. И папе! А родители у нашего участкового, знаешь, кто они?! Они мясники! Они здесь на рынке торгуют. В мясном павильоне. Здоровые оба. С топорами. У мамы участкового, знаешь, какой кулак! А хватка! Как у бультерьера! Она нашему… Петечке… запросто шею свернет. Нет, надо же, такому и шею! Посмотри, какой красавец…

Петух в клетке, как мне показалось, смущенно и кокетливо отвел глаза куда-то в небо и ласково курлыкнул. 

– Так что вот, честно тебе скажу, отдаю даром, ничего не надо, за просто так. Но в добрые руки. С гарантией, что его не тронут. Ну на суп не переведут… Хотя… – Галя как-то недобро, по-петушиному, квохтнула, – кто ж его догонит? Мы вон весь курятник сетями обложили, когда его отлавливали. Я еще ничего, – Галя показала многочисленные замазанные зеленкой ссадины, – а муж вот – лежит… Ну? Я ведь вижу, что ты животных любишь… Ты ж его жалеешь, а? В глубине души, а? А? А?! – Галя и петух из клетки с надеждой заглядывали мне в глаза… Петух вдруг поник головой, осел большим ярким стогом и горько опечалился…

– Бедняга… – прониклась я.

– Притворяется, – уверенно прокомментировала Галя. – Не верь. Может, все же возьмешь?

Я обещала подумать.

Так я вот о чем. Никому на склад, или секретный завод, или, может, на военную базу охранник не нужен? А? Нет?..

Стоп! А может, в НАТО позвонить? Думаю, туда – возьмут.

Детское время

Про школу и ежиков

Я всегда думала, что буду учиться в школе рядом с нашим домом. Той самой, где в кабинете биологии живут скелет и попугай. Там все девчонки из нашего двора учатся. Но меня, оказывается, не просто так возили на подготовительные курсы в центр города. Родители сказали, что там очень хорошая школа, какая-то особенная. Но в нее не всех берут, а чтобы поступить, надо пройти тестирование. Я не поняла, что такое тестирование, и папа объяснил, что мне будут задавать разные вопросы и давать задания. И что на курсах нас как раз к этому и готовили.

И вот мы с мамой поехали на тестирование. Мама ужасно волновалась. А я как-то не очень. Мы дождались своей очереди и вошли в класс. Там стояло четыре стола в разных углах, за каждым сидела учительница, и к каждому столу садилась мама с мальчиком или девочкой. Двух учительниц я знала по курсам, но мы попали к незнакомой.

Сначала она мне задавала всякие смешные вопросы: как зовут родителей, какой у нас домашний адрес, как называется столица нашей страны. Потом она попросила прочесть отрывок из какой-то совсем детской книжки и рассказать наизусть любое стихотворение. Это все было очень легко.

Потом начались задания поинтереснее. Надо было, например, из нескольких слов вычеркнуть неподходящее по смыслу. Правильно сложить фигурки: треугольники, квадраты, ромбики. Придумать много коротких слов из одного длинного. А потом учительница дала мне пять картинок с ежиками. Она велела расположить их в правильном порядке и составить рассказ. Я очень быстро придумала рассказ, а картинки расположила так:

1. Грустный ежик

2. Мальчик с ежиком

3. Ежик пьет из блюдечка

4. Два веселых ежика

5. Мальчик и два ежика

Рассказ получился такой:

Когда мы вышли из класса, мама сразу на меня набросилась:

– Лелька! Ну что ты такое выдумала?! Какой волшебник?! Какое зелье?! Все же так просто! Только картинки совсем не в том порядке должны быть! Мальчик увидел в лесу двух ежиков и забрал одного домой. Там он поил его молоком, но ежик грустил вдали от родного леса. Тогда он принес его обратно, ежики снова вместе, и им весело! Все! А тебя с твоей фантазией теперь точно никуда не примут! 

В этот момент учительница тоже вышла в коридор.

– Да-а, нестандартное мышление у вашей девочки, – сказала она и улыбнулась.

По дороге я приставала к маме, чтобы она мне объяснила, что такое нестандартное мышление и хорошо это или плохо. Мама сказала, что если много людей смотрят на одни и те же картинки и составляют по ним примерно один и тот же рассказ, значит, они мыслят стандартно. То есть почти одинаково. А человек, который что-то делает не как все, – нестандартный. Хорошо это или плохо, мама мне так и не сказала. Она очень волновалась, что я не попаду в школу.

А через несколько дней вывесили списки поступивших. Мама нашла там мою фамилию и успокоилась. И тогда сказала, что вообще-то фантазия – это не так уж плохо. И даже хорошо. А я подумала: «Бедные ежики на картинках. Если про них все придумывают одно и то же, это ведь с ума можно сойти от скуки. А теперь они, может, радуются, что все так по-волшебному получилось. И мальчик радуется, что им помог. И мама радуется, что я в школу поступила. И папа. И дедушка. И обе бабушки. И прабабушка». И тогда я тоже стала радоваться. Как все. Без всякого нестандартного мышления. 

Вернисаж Михаила Ларичева

Конструктор второй категории

Несколько важных событий моей жизни произошли почти сразу, одно за другим. Я окончил институт и женился. К тому же мне пришлось поменять местожительство, переехав из Иркутска в Москву, где жила моя жена. Естественно, что родители болезненно переживали мой отъезд. А для папы это было просто невосполнимой утратой: рушилась вся система наших взаимоотношений, предусматривающая четкое разделение обязанностей. В частности, он отвечал за решение моих проблем. Я же со своей стороны делал все от себя зависящее, чтобы эти проблемы создавать. 

А тут я взял и уехал. Вместе с проблемами. За пять тысяч километров. Папа был потерян. Чьи проблемы он теперь должен был решать? 

– Как ты? – звонил он.

– Нормально, – успокаивал я его.

– На работу устроился?

– Пап, я же всего три дня в Москве.

– Не тяни с устройством, – просил он.

Отношения к работе у нас были диаметрально противоположными, он без нее не представлял свою жизнь, я же свою представлял. И вполне неплохо. 

Через несколько дней папа снова позвонил.

– Я поговорил со своим старым приятелем. Он обещал помочь тебе с работой. Записывай телефон…

Уже на следующий день я появился в солидном министерском кабинете. Министр, старый папин приятель, встретил меня, как родного.

– Ну что, орел, Москву приехал покорять? – вышел он мне навстречу из-за своего огромного стола. – Правильно, чего молодому в провинции делать? Давно нужно было приехать. Отец звонил, просил тебе помочь. Скажу честно, если ты пошел в него, то у тебя тут большое будущее. А работу мы найдем. Обещаю. Тем более, с твоим опытом.

– Я только что институт окончил.

– Ну, ничего. Как говорится, не боги горшки обжигают. Голова у тебя, вижу, есть, остальное приложится. Золотых гор, конечно, не обещаю… – Он на секунду прервался, решая, сколько пообещать вместо золотых гор. – Зарплата рублей в двести пятьдесят устроит? Сейчас я позвоню о тебе заму.

Зарплата в двести пятьдесят меня устраивала. Еще как устраивала. Молодой специалист мог в то время рассчитывать рублей на сто. В лучшем случае, чуть больше. Окрыленный теплым приемом на высоком уровне, я, уверенный в своей исключительности и профессиональной востребованности, летел по министерским коридорам. Хотелось петь и танцевать, но сдерживала официальная атмосфера ведомства. Хотя, после слов, сказанных в мой адрес министром, думаю, мог бы и пренебречь мнением окружающих. С моей-то головой.

Зам министра встретил меня хотя и вполне доброжелательно, но без особых восторгов по поводу моего появления в столице и у него лично. Пообещал помочь с работой и направил в главк. Оттуда меня перенаправили в трест… Потом в управление… И чем ниже я спускался по ведомственной лестнице, тем дальше оказывался от центра и тем суше был оказываемый мне прием. 

В конце концов, я оказался в полуподвальном помещении жилой пятиэтажки, находящейся где-то в Текстильщиках. Табличка у входа указывала, что в этом полуподвале обосновалось конструкторское бюро. У руководителя этого учреждения, сидевшего в закутке-кабинетике, видимо, не было возможности пересылать меня еще ниже (куда еще-то ниже?!). Сухо кивнув, он назвал сумму моего оклада и отправил меня оформляться в отдел кадров. 

Новая работа вызвала у меня чувство острой подавленности. Но давило не ее место расположения – депрессивная городская окраина с серыми жилыми пятиэтажками и безрадостными промышленными объектами – на Москву в моем представлении это походило мало. Не был основной причиной подавленности и назначенный мне оклад. Хотя, согласитесь, не каждая психика выдержит такое стремительное падение заработной платы: от двухсот пятидесяти рублей, обещанных мне в министерском кабинете, я буквально за пару дней скатился до реальных ста пятнадцати (какая-то издевательская сумма, если подумать – не сто десять, не сто двадцать, а сто пятнадцать, – именно так были оценены мои профессиональные возможности). Но и с этим моя молодая и еще не истрепанная экономическими реформами последующих лет психика худо-бедно справлялась. По-настоящему угнетала меня – да что там угнетала! заставляла страдать от безысходности! – запись, сделанная в моей трудовой книжке. Там было написано коротко и ясно: «принят на должность конструктора второй категории». И дело было вовсе не в болезненном тщеславии, совсем не вторая категория (похоже, согласитесь, на второй сорт) смущала меня, я вообще представления не имел, сколько категорий предполагает конструкторская должность. Пугала именно сама должность. Которая, как я подозревал, предполагала умение чертить. А я этим умением не владел. Не владел до такой степени, что еще в институте преподаватель, с искренним недоумением разглядывая мои каракули на ватмане, не мог поверить своим глазам. Наконец приходил к выводу, что я издеваюсь над ним.

– А что? – недоумевал я. – Что-то не так? Я старался.

– Старались? – хмыкал преподаватель. – А зачем вы тогда рисовали левой?

– Я правой рисовал.

– Вы левша? – с надеждой поинтересовался он.

– Нет.

– А как же, – не мог понять он, – вы собираетесь в будущем работать инженером? Вдруг вам придется чертить?

– Не придется, – успокаивал его я.

– Ну да, – соглашался преподаватель, ставя зачет. – Кому нужно ваше черчение.

И вот оказалось, что мы оба ошибались. Я – спасибо папе! – стал конструктором. 

Теплилась маленькая надежда на то, что все как-то образуется и рассосется само собой, что, несмотря на запись в трудовой книжке, черчение в мои обязанности входить не будет. Но надежда исчезла, когда мой новый непосредственный начальник подвел меня к кульману. Думаю, что меньшую растерянность я испытывал бы, подведи он меня к гинекологическому креслу для принятия родов. Там у меня, по крайней мере, был бы шанс, что роженица как-нибудь справится сама, без моего участия. Здесь же должен был «родить» я сам. 

Начальник развернул передо мной какие-то схемы на кальке и дал первое задание – их нужно было перенести на ватман, в трех проекциях. Углубляться в детали он не стал:

– Думаю, вы сами разберетесь. 

Я смотрел на схемы молча и враждебно. Начальник истолковал мое отношение по-своему:

– Человек, я вижу, вы серьезный и вдумчивый.

Но Бог все же есть. Только этим можно объяснить, что начальник закончил наше знакомство счастливым для меня сообщением о том, что с завтрашнего дня он уходит в отпуск. Правда, предупредил, что через месяц, когда вернется, мы займемся настоящей работой. Я был на седьмом небе от счастья – роды откладывались! Впереди целый месяц!

Из всех оставленных мне заданий, если честно, и так не самых сложных, мне больше всего приглянулся электрошкаф. Мне он понравился своими строгими и прямыми формами, немногочисленностью и простотой деталей. На деле же этот шкаф оказался не так прост. Он проявил коварность и подлость. К тому же изощренную глумливость и склонность к издевательству. При переносе на ватман он обретал самые невероятные формы, то он изгибался, то наклонялся, то вообще переворачивался, его прямая боковина вдруг искривлялась, становясь похожей больше на женское бедро. К тому же на углах откуда-то появлялись волосы.

– Что это за чудище? – поинтересовалась подошедшая сотрудница. – Вепрь?

– Нет, – не согласился я на вепря.

– Бизон! – предположил кто-то.

Тут же по ходу возникло еще несколько версий: «поросшая мхом болотная кочка в лунную полярную ночь» и «вулкан Этна сразу же после извержения»…

Надо было прекращать эту вакханалию болезненных фантазий.

– Это электрошкаф ЭЗПК – 3145/418, – как можно серьезней пояснил я. – Правда, я еще не закончил.

Последние мои слова потонули во взрыве смеха. Все ржали как безумные. Даже пожилой скупой на эмоции мужчина, сидящий в самом углу комнаты, и похожий на измотанного заботами многодетного отца-одиночку, хохотал до слез, стукаясь головой о чертежную доску.

В отделе я получил репутацию остроумного, не лезущего в карман за словом человека. Время за легким общением с сотрудниками, за разглядыванием проходящих за окном женских ног летело незаметно. Я даже ввел собственные стандарты красоты этих ног. Иногда за день таких, попадающих под эти стандарты, проходило до ста пар.

– Слушай, а когда ты собираешься сделать то, что тебе шеф поручил? – из самых лучших побуждений поинтересовался как-то во время перекура один из моих новых коллег. – А то ведь он скоро возвращается. Между прочим, к работе шеф относится серьезно, с ним эти шуточки не пройдут.

– Успею, – беззаботно отмахнулся я. – Неделя еще есть.

Но чем ближе был выход из отпуска моего начальника, тем хуже становилось мое настроение. Даже ноги за окном меня уже не так радовали. Я понимал, что нужно что-то предпринимать. Например, если бы была война, можно было пороситься на фронт. Но войны не было. Зато на мое счастье через пару лет в Москве должны были открыться Олимпийские игры. А сейчас по всему городу ударными темпами шло олимпийское строительство. И я слышал, что через райком комсомола туда можно получить направление. Причем по основному месту работу оклад сохранялся в неприкосновенности. 

– Хочу принести стране пользу, – с порога заявил я в райкоме. – Направьте меня на Олимпийскую стройку.

– Да нет такой необходимости, – отказывались идти навстречу энтузиасту олимпийского строительства.

– Направьте, – умолял я. – Я согласен на любую самую неблагодарную черную работу. Грузчиком буду работать, землю копать могу, выполню любое поручение комсомола. Я, если что…

В райкоме видимо давно не сталкивались с подобным народным энтузиазмом. Думаю, с военных лет.

– Ну хорошо, в Капотне идет строительство нефтеперерабатывающего завода, поедете туда?

– Конечно! Я прямо сейчас.

На олимпийской стройке по путевке комсомола я проработал четыре месяца. Причем брался за любую работу, демонстрируя крайнюю степень трудолюбия. Тамошнее руководство меня ценило, мои же соратники по физическому труду тоже относились ко мне хорошо, но, видя мое нездоровое рвение, снисходительно.

– Чего ты надрываешься? – пытались они из лучших побуждений остановить меня. – Сядь, отдохни. 

– Не могу, – сознавался я. И видя непонимание, пытался объяснить: – Видите ли, стоит мне только сесть, как тут же перед глазами всплывает кульман.

– Чего всплывает?! – не понимали меня. – Больной что ли?

Помимо возведения олимпийского объекта я активно занимался поисками новой работы в качестве инженера. Единственным моим требованием к работе было отсутствие необходимости в черчении. 

Когда же срок моего участии в олимпийском строительстве закончился, и я наконец объявился на основном месте работы – в конструкторском бюро, коллектив встретил меня с видимым любопытством. Всем было интересно присутствовать при моей встрече с начальником. Было понятно, что произойдет столкновение двух личностей, двух характеров, двух непримиримых взглядов на жизнь и работу. В моих глазах была видна дерзость и независимость, в глазах начальника настороженность, почти испуг. Но когда я протянул ему заявление об уходе по собственному желанию, он не смог сдержать вздох облегчения. Он как-то сразу повеселел и расправил плечи.

– Значит, уходишь? – он как мог попытался изобразить сожаление.

– Ухожу, – признался я. 

– Ну что ж… – он не находил нужных слов.

– Я там шкаф нарисовал, – показал я в сторону своего стола. 

– Да я видел, – махнул рукой начальник и успокоил: – Бывает. 

Выдержав небольшую паузу, он вдруг неожиданно поблагодарил:

– Спасибо.

– За работу?

– Нет, просто спасибо. Хороший ты парень

В его голосе чувствовалась радость.

Так мы расстались. Навсегда. А работу я себе нашел. Сам. Без помощи папы. В одном из ведущих институтов страны. С окладом в сто пятьдесят рублей. Не двести пятьдесят, конечно, но для молодого специалиста совсем неплохо. И главное, что чертить мне там не приходилось.