Из записок провинциала

Фантастическая встреча! Вы его не можете не знать! Еду я недавно... 

Нет, не так. В Москве среди продвинутых тинейджеров есть очень интересная игра. Для игры Москва незаменима: здесь концентрация ученых, всяких там артистов, VIP-персон, самых разных звезд и стриптизеров – «элиты разносолы», как заметил некогда поэт. И, конечно, там кишат политики (а куда ж Москва – и вдруг без них?!). А игра такая: кто за единицу времени увидит больше знаменитостей. И не по телевизору – живьем. Кажется, всего-то. А попробуй! Ну а вечером в компании доложит. 

Чем игра мне эта симпатична? Тем, что умным быть совсем не обязательно. Информированным – да. И врать нельзя. Даже есть такая клятва: чтоб не врать. Так, если ты, к примеру, им сообщишь, что в метро ты встретил Путина, – все, ты тут же вылетаешь из игры.

Итак, понятно. Потому что все построено на честности. И, конечно, нужно быть везучим...

Да, умным быть совсем не обязательно – и игра шагнула в массы. Взять меня. Конечно, в мои годы – быть тинейджером? Но игре все возрасты покорны. И мы еще посмотрим, чья возьмет...

К слову, опыт общения с великими у меня уже был. И не скрою: был вполне успешным. 

Например. Иду я по Большому Гнездниковскому и вижу... Совершенно верно! Валерию Ильиничну! Фамилия понятна и без слов. Как всегда, она спешила. Откуда? С митинга. Куда? Опять на митинг. Помню, я еще подумал: такая встреча, грех не пообщаться! Что мне у нее спросить, себе на память? И для затравки Новодворской говорю:

– Здравствуйте!

И вы знаете, что отвечает Новодворская? Она, представьте, отвечает тоже:

– Здравствуйте!

Разговор пошел. А я ж находчив. Помню, непринужденно я еще спросил:

– Который час?

Она поставила меня в известность, что:

– Два сорок!

Это время. Я запомнил. Навсегда. И вы тому свидетели: два сорок! Хоть это было восемь лет назад.

Вот такие содержательные встречи!..

А недавно... Еду я недавно под Москвой. Линия метро – Замоскворецкая: «Войковская», «Сокол», остановка – станция метро «Аэропорт». Наш вагон полупустой. Я у дверей. «Осторожно, двери закрываются!» Уже. И вдруг в последний миг, просочившись между «осторожно» и «дверьми», кто-то быстро – хоп! – шагнул в вагон. И двери съехались. Он опередил! И встал напротив. Поезд с грохотом отправился в туннель. Подняв глаза, я вздрогнул безошибочно, сказать точнее – просто обомлел.

Не прячась, он стоял передо мной. Он же, он, ну как его, который... Поразительно знакомое лицо! Великий человек, писатель он. Но кто – я поразительно не помню. Только помню: он с обложки книги. Как его, которой... Нет, отшибло! 

Его внешность. Украдкой так смотрю во все глаза. Значит, так: в кашемировом мягком пальто цвета остывшего лета. Кожаная сумка. Переброшена через плечо на ремешке. Как полевая, – но не полевая. Видно – модник, элегантный и старательный. Что на ногах, уже забыл. Наверно, обувь. Клетчатые брюки – очень классные. Артистическая кепка набекрень. Кашне, уложенное как бы невзначай. Сам значительный. Спокойное достоинство. И с таким породистым лицом, что боже мой! Нос – как маленьким носам большой укор. Его глаза. И, конечно, его брови – очень адресные, их уже не спутаешь ни с чем...

И тут меня пронзило: вот оно! Передо мной, лицом к лицу – Евгений Рейн! Учитель Бродского и близкий друг Довлатова. Помните «Мне скучно без Довлатова»? Так это скучно не кому-нибудь, а Рейну. Я даже пожалел, что не тинейджер. Этот Рейн! Чтоб так демократично, чтоб в метро... Ну улов! А кому-то скажешь – не поверят. Скажут: может, ты еще и Путина? В метро... 

Как в почетном карауле, я и Рейн – мы по обе стороны одних дверей. Если честно, мне он представлялся не таким... А высоким, зычным и раскатистым. А он... Ехал весь притихший, ни полслова, при росте не сказать чтобы большом. 

Но еще больше удивила эта публика. Нужно ж как-то адекватно реагировать, а никто не реагирует, никто! Не приветствует такого человека. Не подбрасывает в воздух. Не ликует, не кричит ему «ура!». Не бросается на шею, не желает творческих свершений. Все уткнулись... В общем, наш народ! 

Да, мы ленивы и нелюбопытны, вот позор! И придется отдуваться мне за всех...

Живой классик собственной персоной – а его никто не узнаёт. Как будто к нам вошел, ну, я не знаю, дядя Вася из Капотни со своим слесарным инструментом, а не писатель и поэт Евгений Рейн в кашемировом пальто и с легкой сумкой. А вдруг это действительно не Рейн?! Подозрительно легко он мне достался. Впрочем, мало ли похожих двойников? Так чего же я, дурак, благоговею? Во рту все пересохло, будто в засуху. Иди же! Когда еще представится такое?! 

И я сделал шаг ему навстречу. А кто-то ж должен, или я не прав? 

Я кричу ему так доверительно на ухо... Почему кричу? А стук колес. Продираясь сквозь завесу шумовую:

– Извиняюсь, вы – Евгений Рейн?

Он так отпрянул, чтобы оглядеться: это кто ему вворачивает в ухо? И так смотрит: мол, откуда это я? А это он, – это он откуда? Мы здесь ехали уже прилично остановок...

Я осведомляюсь, так корректно:

– Извиняюсь, это вы? – ну и так далее.

Он без особой радости признался:

– В общем, да.

Да, если Рейн – чего тут отпираться. Если он всю жизнь... Привык уже. Главное, что я в нем не ошибся! И от избытка чувства я ввернул:

– От имени вагона... Видеть вас у нас... Безумно рад!

Он разлепил свои уста:

– Ну, тут мне возразить вам просто нечем: меня увидеть – действительно особого ума...

Это он! Так умно мне ответить... Без вопросов! Но, извините, как же без вопросов? И чтоб показать свою осведомленность, я снова прикипаю к его уху:

– Скажите, а «Заметки марафонца» – это вы?.. 

– Это я – «Заметки марафонца».

Не отказывается.

– Значит, «Полбрикета» – это тоже?

Его ухом завладел я не случайно.

– И «Полбрикета» я. И «Пять имен».

А и правда это он, подумал я, хотя... Раньше думал: он большой. А оказалось... Я маленький, но мне хватило стать на цыпочки. На цыпочки, как будто на пуанты. Чтобы достать ему практически до уха. И я, конечно, страстно зашептал:

– И «Однажды ночью», неужели?!

– Тоже я, – и почему-то кисло улыбнулся.

Сердце бьется в груди и... Моя память обострилась до предела: я выдал Рейну все его новеллы, вдоль по книге. И едва ли не уперся в «Содержание». 

Тут мне показалось: Рейн созрел. И пока его уже возделанное ухо от моих расспросов не остыло, я туда же и ввинтил:

– Так дайте мне!..

Полагая, что вопрос уже решенный. Взять автограф – высший пилотаж! Но это ж Рейн, я как-то не учел. И тут... когда уже все было на мази... я получаю… Не автограф, нет! А оглушительную – образно – пощечину:

– В другой раз! – меня отбрил Евгений Рейн. Голосом спокойно-равнодушным. Словно муху смахивая с носа. И глянул так бесстрастно: приклепался. Я все понял, даром из Донецка. Это был намек длиною в жизнь...

Ах ты ж, думаю, «другой»! Когда – другой?! Смотрите сами: Москва огромна, в ней двенадцать миллионов плюс нелегалов около пяти. Плюс три – вообще не ясно кто, и они не поддаются исчислению. По теории вероятности его увидеть – только на том свете, да и то... Один лишь раз бывает в жизни встреча, другой не будет никогда! К тому же завтра из Москвы я уезжаю. 

Но я же сдал экзамен на автограф! «Заметки марафонца» и так далее. А этот Рейн опять ушел в себя... Я расстроился – не передать словами!..

Особой рейновской походкой он сошел. Он сошел себе на «Маяковской». Где стоит одноименный памятник. Ну что же, машинально я подумал весь в тоске, поэты тянутся к поэтам – это верно. И с развороченной душой, опустошенный, я в том метро поехал себе дальше… 

От «автографа» я долго отходил. Каково же было изумление мое на грани легкой паники и, не скрою, с примесью восторга, когда тем же днем, но только вечером... Ровно через пять часов сорок шесть минут и три секунды (с момента встречи с Новодворской – я педант), ровно в восемнадцать двадцать шесть, опять в метро, на станции, представьте, «Пролетарская» (Таганско-Краснопресненская ветка). В час пик. По сути, черт-те где, в другом конце Москвы, где классики вообще ни сном ни духом... 

Первое, что бросилось в глаза... Значит, так: я опять увидел этот кашемир. Все того же лета, что остыло. Спутать кашемиры я не мог. Я его узнал бы даже ночью. Не говоря уже с закрытыми глазами. Кашемир стоял и ждал свой поезд. Клетчатые брюки очень классные. Кожаная сумка с ремешком. Еще не веря, поднимаю я глаза: это он! Снова модник элегантный и старательный! 

«Другой раз»? Не может быть! Не может! Но куда мне деть живого Рейна, здесь, на «Пролетарской», в полседьмого?! 

Я, конечно, тут же растерялся. Учитель Бродского и близкий друг Довлатова, тоже не остался он в долгу: он меня узнал – и отшатнулся. Пронзительно так зыркнул – а еще бы! Он подумал: я за ним слежу. А я вообще подумал, что вообще...

И как в той сказке, детское кино «Варвара – что-то – длинная коса», пальчик там из омута: «Должок!». Вот так и я, потупясь скромненько, с ненавязчивой улыбкой незатейливой, выдаю ему на ухо как пароль. Всего два слова, больше и не надо:

– Другой раз! 

Мол, так вот же он, другой! И что теперь? 

Я точно помню: Рейн о-ка-ме-нел. Как под гипнозом, выпучив глаза, он просто обмер. Я даже испугался: еще немного – и литература понесет... Но нет, ожил Евгений наш Борисович. И меня интуитивно хвать за руку! Друг этого и близкий друг того. Очевидно, полагая: я – мираж. Но миражом не промышлял я никогда. 

Я снова: мол, не обессудьте, «другой раз». Не мстительно, а так, индифферентно. Он говорит... Он ничего не говорит! А начинает шарить по карманам. Думаю: как человек экстравагантный он, чего доброго, меня еще пристрелит!.. 

Наконец в себе он разобрался. И, малость не в себе, дрогнувшей рукой он извлекает. Из сумки на ремне через плечо... Верно, книгу – «После нашей эры». Квадратного формата. Синий томик, выпущенный «Временем». И:

– Ваше имя? – так встревоженно. 

Я тоже не без дрожи. Но, молодец, нашелся тут же:

– Вячеслав.

Примостившись кое-как к стене и подумав: что за наваждение?! – он выводит ошарашенной рукой. И что он пишет мне, Евгений Рейн, на этом титуле? Так, я сейчас открою, чтоб дословно: «Вячеслав! Другой раз?.. – причем «другой» подчеркнуто. – Не может быть? А может!!!» Он пишет мне и боязливо косится: что еще ему я отчебучу. Да, ситуация, конечно же, нештатная. Подумал так немножко, помечтал – и: «Озадаченный всерьез Евгений Рейн». В сладостном предчувствии я ждал. Он подумал и еще проставил дату: «1.XII.05».

Я торжествовал. Он вручил и озабоченно раскланялся. Подали – из туннеля – его поезд.

Тонкий человек, я обернулся. Спиной к вагону. Не реагируя на «Осторожно... закрываются!». Рейн. На меня. Во все глаза смотрел в упор. Подводя черту, он переваривал...

Больше в этот день мы с Рейном не встречались никогда.

С ликованьем я отправился домой, к московской тетке. Отчитываюсь о проделанной работе. С воодушевлением. А она... Она так смотрит на меня скептически:

– Значит, так: брехня! От первой точки до последней запятой! – и ехидно: – А ты случайно Путина? В метро...

Я, конечно, оскорбленно тут же вспыхнул:

– Да, я брехун, а как же! Вне сомнения! 

И молча ей протягиваю книгу. Она читает: «Вячеслав!» – ну и далее по тексту, вплоть до даты. Поднимает на меня глаза, уже другие: 

– Это ж надо! Теория вероятности гласит: такого быть не может никогда! – она, задумчиво. – И только жизнь диктует нам обратное... А Рейн такой... Он уже распишет, не упустит! 

И я ее заверил:

– Не волнуйся!

Я, кажется, его опередил, хотя... Она не поленилась и специально позвонила мне домой, уже в Донецк. Чего-то мнется. Что такое, тетя?!

– Ты написал? А мог не торопиться! – тетя хмыкнула, и я похоло­дел. – Мы по Рейну тут посовещались (а у нее подруги – профессура), и у нас возникли подозрения...

Из груди моей исторглось:

– Что еще?!

– Это мягкое, цвета остывшего лета...

– Ну, остывшего... И дальше, говори!

– Ты не обидишься?

– Ну говори уже!

И она, как на духу:

– Скорей всего, совсем не кашемир!

Ну тетечка! 

И с облегченьем я вздохнул:

– Вполне возможно!..

Клочья

Бдительность

В «ДНР» разоблачён один шпион. 

Казалось, ничего не предвещало. Он просто общался с соседями, с которыми прожил почти всю жизнь, и, между прочим, в разговоре им заметил, мол, он дончанин в двадцать первом поколении. Те пробили – не составило труда, – сам Донецк насчитывает всего двадцать поколений и не более…

Конечно, он потом признался уже сам, что он агент пятнадцати разведок.

Русские

Суются везде, чтоб показать, кто в доме хозяин. Быть хозяином в собственном доме им, увы, не разрешили до сих пор…

Актуально

А вот интересно, нужны ли Путину двойники, если Лжевладимир он сам?

Нетерпимость…

…друг к другу зашкаливает. И бывает, что доходит до курьёзов. В одном из тестов, среди множества вопросов – «Как вы относитесь к спящим?». Среди тех, кто на него ответил, 7% – «резко отрицательно»…

Ужас

А людей на самом деле нет. Даже лучшие люди – не люди, а как известно, белые вороны…

Дума, моя Дума…

Закон подлости, отменяющий закон всемирного тяготения, – это уже слишком!

Короче

Недавно по телефону общался с одной донецкой. Что она мелет! Боже, что она мелет! Устойчивый бред на основе последних российских известий показался мне вообще беспрецедентным! И в то же время я поймал себя на том, что я не гневаюсь, её разубедить я не пытаюсь. Я совсем не обижаюсь на неё. Вот как на тень. Можно на тень обижаться? Можно её презирать? А ненавидеть? Риторический вопрос. 

Долгая ночь

Я боюсь не бессонницы, я боюсь ночного обострения мыслей. Пока за всех не передумаешь – за министров, президентов, за ООН... Да Господи! О, к слову, и за Него!..

Неужели эта ночь опять насмарку?!

Знаете ли вы, что…

 …свою честность легче всего доказать тому, кто пойман на вранье? Мол, не умею врать, вот и попался.

 …сравнение человека и верблюда – не в пользу последнего? В душу плюнуть может только человек.

Отчаяние – двигатель прогресса

Выяснилось, что змейку – на одежде – придумал тот, кто был уже не в состоянии выдерживать, как его назойливо держат за пуговицу.

* * *

Как часто мы слышим:

– Будь человеком!

Увы, мы хотим от человека невозможного.