Начало 90-х. Молодой и необстрелянный, я оказался на одном из телевидений. Если поточнее, – на «Донбассе».

Сюжет сюжету рознь. Если ударный: праздник или что, или, на худой конец, интрига, – там не я. А когда за этим ничего или там переться под Донецк – конечно, Слава! 

Посылали в глухомань. А то и дальше. 

И вот: 

– Верховский, собирайся!

Я: 

– Куда?

– Ты собирайся, вот куда!

Я помню все!

На эту съемку не хотел из нас никто. Заткнули мной. Чтоб снять сюжет про становление гусей, у нас в Донбассе. Поручили взять там интервью. Разумеется, не у гусей – у их начальника. И обнадежили, что это – черте где. А, и добавили, меня благословив: «Не дай же Бог запорешь!» – о сюжете…

Дальше, что я помню. Что нас везут на эту птицеферму, ну где гуси. Что дорога кончилась быстрей, чем мы хотели. Гармонично перейдя в ухабы. Но водитель был уверен, за рулем: где ухабы, там у них дорога. Трясло нас так, что мы могли и кончиться. Но, к счастью, мы к гусям успели раньше! 

И на этом счастье нас покинуло. 

У нас не ошибались никогда: это точно оказалось черте где…

Я нацепил очочки – и открылось: какое-то великое брожение. До горизонта все у них в гусях! Они, казалось, водят хоровод. И, как живое поле, – одни гуси. Но от волненья я уже не замечаю ничего. Плюс этот гомон, он сбивает с панталыку. 

Нам выделили тетку, в кацавейке, что должна давать нам интервью. В сапогах погрудного фасона, там же грязь, когда дожди. А там всегда. И в микрофон я задаю… А ну-ка, что? Умнее не придумать!

– А скажите, что вы здесь выращиваете?

Брякнул! 

Кругом же гуси. «Что вы здесь выращиваете?» Но тетка оказалась с виду бойкой. Она у них как бригадир по связям с прессой. Приосанилась. И прорываясь через этот гвалт:

– Ага-ага! Так, шо мы в нас вырощщуем… – повела рукой до горизонта. И рапортует: – Здеся мы вырощщуем гусей!

Я уточняю, на повышенных тонах:

– Что? – Мешает шум. Чтоб было слышно. – Что вы здесь?

Когда это ж все, оно кругом. И копошится. И если б только под ногами, так ведь нет! Гуси – уже просто подпирают горизонт. 

Вот теперь не слышит и она. Там еще открытое пространство, там же ветер. И она не слышит. 

Уточняет: 

– Га? 

Ну, типа: «Шо?»

Есть и у гусей чему учиться!.. 

А гуси, они уже друг дружке опостылели. Им однобоко видеть лишь себя! А тут и мы понаприехали, снимать. И они все перекинулись на нас, не мигая оловянными глазами. И стали западать на нас, на новеньких. 

Вот они нас дружно обступили. Вот ополчились на треножник нашей камеры, шипят. Вот их – в наш адрес – начинает выгибать. А если кто им даст отмашку, не дай Бог, то и защиплют – не поперхнутся. И что с них взять потом? Они же гуси… 

Мне же главное – интервью. Ответственный сюжет, про становление! 

Кажется, я одурел уже вконец. Но, неуемный, продолжаю домогаться. И вторым вопросом задаю:

– А для чего выращивать гусей? – с любопытством идиота. 

Как всю жизнь мечтал узнать – и вот, дорвался! 

Она мне:

– Га? – прикладываясь к уху. 

Я ей уже кричу. А почему? А гуси всех перекрывают потому что. Ну и она заходится в ответ. Но птицы начинают хлопать крыльями. И теперь не слышу уже я. В общем, оживленная беседа! 

И вот тут она как заорет как оглашенная. Срывая горло прямо мне в лицо:

– Значит, мы вырощщуем гусей! На пух, перо и потрошки! Вам это слышно?

Чтоб так орать! На шее вздулись жилы. Еще кондрашка хватит, не дай Бог! Сама от напряжения зажмурилась. Руки присобрала в кулаки. И уже ка-ак гаркнет:

– Слышно вам?

Гусей, что рядом, – просто посдувало. И что гусей, отпрыгнул даже я. Но тотчас же справился с собой и угодливо ей закивал:

– Ага-ага! – мол, кто бы сомневался, в «потрошках»!

А камера бесстрастно все фиксирует. И меня, слегка уже заветренного, да и чего там, просто очумевшего. И всю эту, извините, какофонию. И «пух-перо». И «Га?». И «Слышно вам?» – когда она зажмурила себя. Все это, с точностью до «потрошка», попало в кадр. 

Кажется, что выспросил я все. Интервью, определенно, удалось. 

А гуси продолжают колобродить и снова переходят в наступление. 

И вот здесь она ни «здрасьте – до свидания»… Я такого от нее не ожидал! Кацавейка, вскрикнув: «Ех-х!», сложившись вдвое, мне отвесила поклон. Ну, это лишнее! 

А то она нагнулась за гусем. И, схватив его в охапку – самого что ни на есть такого, спелого, – хлебосольно попыталась мне впихнуть:

– Я угощаю! 

Я, видать, настолько ошалел… Что, отпираясь, ей бубню, ни жив, ни мертв: 

– Я! Живых! Не ем! 

Едва ли не с мольбой, вполне потерянно. 

А гусь вблизи – еще страшней, чем жаба. Она опять не слышит: 

– Шо не ем?

И гуся снова напускает на меня. Причем наверняка от всей души: я, как собеседник, ей пришелся…

Я уже пытался увернуться. Я панически руками мельтешил, будто отгоняя наваждение. Но она выдалась настырной…

Я отпихивал животное не раз. А вот один раз, видать, не рассчитал и задел его уже по-настоящему! Гусь – оловянный глаз и все такое – он подумал: щас я буду драться. Озверел. И – превентивно – ка-ак долбанет! Его удар пришелся на мизинчик, самый маленький! Непроизвольно хлынула слеза. Мир в глазах поплыл и пошатнулся. Лопнул мир!..

Он гусем оказался еще тем! 

А она руками как всплеснет:

– От собака! Шоп такого человека!.. – мол, обидеть. 

И когда она воздела руки… Гусь рухнул камнем. И, отлежавшись около секунды, нервно дернулся и кинулся к своим. 

Я – сплошной мизинчик, целиком! (Удар был – клювом – просто сокрушительный!) А тетка, на чем свет кляня гуся и дико извиняясь, за него же, безутешно причитала:

– От же лышэнько! – мол, какой афронт для птицефермы! 

И вот тут ее внезапно осенило: 

– Можэ, вы хотели целых два?

Мол, два гуся. Я? Хотел?! Меня забила дрожь… 

Оператор прыснул: 

– Снято, блеск!

Толкнул меня – и я пришел в себя. 

Мы вернулись только к вечеру. 

Вся редакция нас просто извыглядывалась. Они сварганили сюжет в авральном темпе. Про гусей. Их нарезали крупными кусками. Чтоб, едва ли не с колес, успеть в эфир. В выпуск новостей «Информбюро».

Вот мой сюжет. Я затаил дыхание. И весь Донецк, наверно, тоже затаил...

Врать не буду, это был успех. 

Но главное не это, нет, не это! 

Нянчусь я с раскроенным мизинцем. И тут слышу:

– Эй, иди сюда! Ты, ты! Пух, перо и потрошки! Ты молоток! 

Я сразу понял: это обо мне. Это ж кличка? А на кличку нужно откликаться… И понуро к ним поплелся.

Но Пух-пером я проходил у них недолго. Там же головы, там творческие кадры! И к утру довели меня уже до совершенства – Чудо в перьях! 

Ничего не скажешь, так придумать! Чтоб потом уже не вывести ничем!

Пришлось подраться. Кличка отлепилась. 

Ранка зажила довольно быстро, а вот шрамик… Помню, мама, по головке меня гладя, успокаивала: «А шрамы украшают вас, мужчин!»…

Так у нас в Донбассе, в 90-е, проходило становление гусей.