Очередь в мавзолей не кончалась уже который десяток лет.

Она текла, тихо журча, сквозь приземистое квадратное зданьице насквозь, потом гуляла по площади, любуясь высокими статными башнями из красного кирпича. Вид открывался величественный. За крепостную стену никого не пускали, да не очень-то и надо. И так народ радовался, что там, наверху, сидит кто-то, переживает, заботится о нем, ночей не спит.

Если честно, не весь народ так думал. Распоясался народец в последнее время, раздухарился. Выступать начал. Но мавзолей продолжал посещать аккуратно. Интересно смотреть на неживого, так похожего на живого. На такого загадочного и симпатичного, не приносящего ни капельки проблем тебе лично.

Тот, который сидел в башне, поскрипывал зубами, глядя вниз, на аккуратный гранитный кубик, в котором его тезка, не шевеля ни одним пальцем, оставался вождем. И без того узкое лицо его заострялось до неприличия, от рождения небольшие глазки суживались до щелочек, а челюсти от угрюмого сжатия выпирали наружу и двигались, как жабры.

Многие утверждали, что, когда главного обитателя башни показывали по ТВ, от него пахло рыбой.

Будучи лидером нации, главный страшно переживал. Он двадцать четыре часа в сутки не слезал с экрана, работал пилотом, комбайнером, водителем, рабом, премьером, танкистом, умницей, дилером, и, получалось, все зря. Все равно раздражал. А его тезка валялся бездельником, но при этом оставался уважаемым памятником самому себе. 

Терпеть далее такую несправедливость было невыносимо.

Или выносимо?

Вот такая шальная мысль пришла лидеру в голову.

Не ему первому, но решить вопрос сегодня мог только он.

Для начала лидер сходил в мавзолей.

Ему понравилось.

Тихо, спокойно, свежий воздух, постоянная температура, ни сквозняков, ни компьютеров, ни народа, никого. Уютненько.

Посмотрел на тезку.

Тезка глаз не открыл, но лидеру показалось, что он остался недоволен его решением.

Это и придало решению окончательный импульс.

«Выносите!» – прозвучала команда.

Ребята взяли под козырек.

Задача стояла непростая. Освободить помещение дело нехитрое, но где взять мотивировку? А просто так, без причины, – страшно. Нельзя было не учитывать мнение коммунистов и беспартийных, которые, все как один, в свое время умерли в борьбе за это, а тут на тебе.

Но не перевелись еще на Руси умные умы.

Они обнаружили тайное завещание Ильича.

Вождь писал, что интересно, картавя даже на бумаге, и это доказывало безусловную подлинность завещания.

«Гогько и тгудно осознать на склоне лет ошибку, котогую уже не испгавишь. Виноват я пегед миговым кгестьянством. Обещал я ему землю. Так и говогили мы, большевики, стоя на бгоневиках геволюции, землю – кгестьянам! А потом захапали власть и забыли кгестьянушек несчастных к чегтям собачьим! И теперь, на склоне лет, мозг мой, иссушенный непосильным тгудом умоляет потомков моих: восстановите спгаведливость дгузья мои, потомки, сыны великой Госсии. Не дал я землю людям, каюсь, так не будьте звегьми, господа! Дайте землю мне! Мне много не надо. Говно два квадратных метра. Я вождь невысокий, мне хватит. Заганее благодаген. Всегда ваш Ульянов-Ленин».

Искренность вождя поражала настолько, что диктор, читавший по телевизору завещание Ленина, прочитал все остальные новости с ленинской картавинкой, обозвав премьера «пгемьегом». 

После этого все поняли – вынос неминуем.

Событие было обставлено с размахом. 

Для начала почетный караул развернулся в разные стороны и, четко печатая шаг, исчез вдали.

Потом вынесли саркофаг. Тут же грянул салют. Но фейерверк был не праздничный, а панихидный. Огоньки в небе не вспыхивали, а почти незаметно расцветали серым на сером же небосклоне, оставляя в душах безысходную печаль. Даже пушечные залпы звучали как-то глухо. Возможно, потому, что всем присутствующим были розданы беруши.

Прощание прошло тихо, в кругу близких родственников. Поскольку близких никого не осталось, то и прощание вышло коротким. Было тихо. Комья возвращенной вождю земли упали на саркофаг. Похоже, вождь напоследок по старой привычке сделал всем ручкой и угомонился окончательно.

А премьер тут же вселился на освободившуюся жилплощадь.

Сидеть на постаменте, где еще недавно стоял казавшийся вечным саркофаг, было на удивление приятно. Работа спорилась. На душе было хорошо и легко. Казалось бы, еще жить и жить, а он уже в мавзолее.

Теперь за свое будущее лидер нации был спокоен.