Троллейбус

От ночи, как в детстве, и сладко и жутко.
А я по апрелю сегодня дежурю.
Анапесты пестую. Воздух краду.
И в синий троллейбус сажусь на ходу.
Ах, синий троллейбус – летучий арбатец,
Устал на духовность горбатиться, братец?
Последний форпост. Ла-Рошель ля-минора.
Катись! По маршруту от глади до мора
Катись. Пассажирам с высокими лбами
На старенькой скрипочке Моцарт слабает:
Последним – крушенье в ночи потерпевшим,
Простуженным – красное лето пропевшим,
Бумажным солдатам, читающим Пруста.
В салоне уже относительно пусто.
Все делали правильно – за руки брали
Друг друга. И поодиночке пропали.
Лишь надпись: «Здесь были…» – на спинке сиденья.
…Троллейбус вершит по бульварам круженье.

Франц Кафка

Кляч печальных плюмажи.
Спешность траурных фраз…
Вот и Кафка туда же.
Что ж ты делаешь, Франц!
Ты ж – из умников умник,
Так дотумкать сумей –
Ты не умер, не умер!
С каждым днем ты живей.
Ты – бессмертней Кощея,
Агасфера-жида.
Ты в России-Расее
Навсегда, навсегда.
В суете наших буден,
В наших праздников мгле,
Кафка жив! Кафка будет
Жить на этой земле.
В каждом слове и деле,
В каждом здешнем лице,
В новорожденном теле,
В стариковской гнильце.
В городах и селеньях
Кафка вечно живет.
Он живее, чем Ленин,
Раз примерно в пятьсот.
Наше все – это Кафка!
С нами он – на века,
Он – козырная карта
На руках дурака.

Воспоминание об Анжеле Девис

Анжела Дэвис! Там, в России снежной,
Где отчий дом и лучший в мире двор,
Я вас любил так искренне, так нежно,
Что вспоминать неловко до сих пор.
И я хотел, и вся страна хотела,
И не было таких, кто б не хотел,
Чтоб дядя Сэм освободил Анжелу,
Не в шутку занемог и околел.
Я с детства был неравнодушный мальчик,
Борьбой за мир контуженный слегка.
Анжела Дэвис – смуглый одуванчик,
Страдалица с обложки «Огонька».
Смуглянка-хулиганка… Раскудрявый
Божок. Укор буржуйскому врагу.
Ни доблести, ни подвигов, ни славы,
Ни домика на тихом берегу…
За романтизм ушедший жахну «Гжелки»
В своей навеки средней полосе,
Где в свете фар тусуются Анжелки –
Элита Ленинградского шоссе.

Домодедово

В носочках топчусь – продвигаюсь по зоне контроля,
в пластмассовой шайке нехитрый свой скарб разместив.
Часа через два стюардесса на летное поле
меня пригласит. А пока что из всех перспектив
реальна одна: дотоптаться до рамки. Не важно,
по ком эта рамка звенела минуту назад.
Она и по мне зазвенит. И по вам. И о каждом
такое расскажет, что впору потупить глаза,
стыдиться того, что внезапно наличье металла
во мне – размазне – обнаружит мудреный прибор.
А я и не знал! Лишь отчизна-провидица знала,
что есть во мне что-то, о чем я молчал до сих пор.
К примеру, железная воля и хватка стальная,
плюс мускулов бронза, остатка волос серебро,
не руки (уж руки – никак!), но душа – золотая.
И мысли свинцовые, мысли тяжелые про
нашу житуху, про Родину, что провожает
нас звоном вечерним чувствительных рамок своих,
что звон этот множество всяческих дум навевает
и, даже взлетев, оторваться не сможешь от них.