…Что движет миром? Что заставляет работать этот громоздкий, проржавевший и бессмысленный механизм? 

Любовь? Идеи? Деньги? 

Может быть, тяготение к счастью? 

Или неутихающая классовая борьба? 

Да ничего подобного! В основе мирового исторического процесса лежит банальный комплекс неполноценности. 

Проявляется он ежеминутно и на каждом шагу. Наделены им абсолютно все. Боксеры и калеки, ученые и ассенизаторы, преступники и судьи, генералы и рядовые, миллионеры и нищие. 

Комплексом неполноценности обладают государства и материки. Народы и расы. Эпохи и формации. 

Комплекс неполноценности явно заметен у животных. Моя собака Глаша решительно преображается, завидев выхоленную болонку. У нее меняется поступь. Начинают зло блестеть глаза. Мне кажется, я слышу ее ворчливый голос: 

– Подумаешь, Лоллобриджида! Ни кожи, ни рожи! Сплошная косметика!.. 

С лета у меня живут два волнистых попугайчика. Джон и Мери. Джон напористо ухаживает за своей подружкой. То и дело расправляет крылья. Выпячивает грудь. Издает какие-то низкие, шаляпинские звуки. Гарцует как на военном параде. Видимо, хочет сказать: 

– Ты не думай, что я – воробей! 

В душе я – исполинский горный орел! 

… В юности поэт Иосиф Бродский научился ловко чиркать спички о штаны. Конкретно говоря – о задницу. Чиркнет – спичка загорается. 

Боже, как он гордился своим достижением! Как дорожил этим бессмысленным и малоприличным навыком. Как охотно и неутомимо его демонстрировал. Как радовался, если у других не выходило. Как торжествующе хохотал... 

Впоследствии Бродский стал очень знаменит. Переведен на множество иностранных языков. Удостоен нескольких международных премий. Безусловно станет Нобелевским лауреатом. 

Однако таким гордым я его больше не видел. Таким безгранично довольным собой. Таким неподдельно счастливым. 

Видимо, его тяготил комплекс собственной исключительности. Он был незауряден и страдал. Ему хотелось быть таким, как все. То есть, ругаться матом, пить неразбавленный спирт... Чиркать спички о задницу... 

Трудно притвориться гением. Еще труднее гению притвориться заурядным человеком. 

…А вот – иной пример. В Ленинграде я познакомился с неким Марцинкевичем. Это был человек заурядный, как железнодорожная шпала. Стандартный, как токен. Невыразительный, как солдатское белье. 

У него был заурядный костюм, заурядная физиономия, заурядная профессия сантехника. 

Марцинкевич очень тяготился своей заурядностью. Как-то раз мы возвращались из гостей. О чем-то вяло беседовали. Вдруг Марцинкевич таинственно понизил голос и сказал: 

– Я хочу раскрыть вам свою тайну… В моей жизни произошла трагедия… Я стал агентом КГБ... Недавно мне присвоили чин капитана... На моей совести – десятки жертв... 

Разумеется, Марцинкевич лгал. Офицеры КГБ так себя не ведут. Марцинкевич был невинным сантехником. И его ужасно тяготила собственная заурядность. Тяготила настолько, что он готов был выдавать себя за палача. Только бы не выглядеть совершенно заурядным... 

Марцинкевич не всегда притворялся агентом КГБ. Иногда он, путаясь, выдавал себя за гомосексуалиста. А в отдельных случаях – за растлителя малолетних…

…Перейдем к интеллигенции. 

В Ленинграде у меня хранилась двухпудовая гиря. Стояла без особой надобности в углу. При этом в нашем доме бывали самые разные люди. Знаменитый алкоголик Хряпа и не менее знаменитый профессор Жирмунский. 

И что же? 

Простые люди гирю игнорировали. С раздражением через нее перешагивали. Иногда – спотыкались. 

Люди сложные действовали иначе. Моя гиря их буквально завораживала. Они возились с нею часами. 

Сложные люди напрягались и багровели. Скидывали пиджаки, демонстрируя удручающую кабинетную мускулатуру. Делали сдавленными голосами хриплые цирковые выкрики. 

Более других усердствовали самые рафинированные интеллектуалы. Например, талантливый критик Лурье. Человек почти неразличимый от худобы. Способный заслониться бамбуковой удочкой. 

Тот же Лурье и выпросил у меня гирю перед отъездом... 

Из публикации в газете «НОВЫЙ АМЕРИКАНЕЦ», №60, 1-7 апреля 1981 г.

Газета подарена редакции Ниной Аловерт. Фото Марка Сермана (Тоже подарок!)