Пародия на американский любовный роман

День, унесший меня на крыльях страсти, начался в моей скромной нью-йоркской студии. Тридцать ее окон выходили на старый добрый Уолл-Стрит, а одно – прямо на Лазурный Берег. Правой рукой я рисовала картину, левой между тем наигрывала Сибелиуса. Мои цветы, особенно орхидеи и монмартрский чертополох, просто чахнут без классической музыки. А я – без них. А уж они без меня!..

Эту идиллию нарушил телефонный звонок. Незнакомый баритон сказал:

– Мерлинда, это Серж Плейбеев. Вчера в гостях у Дейзи Ротвейлер я увидал вашу картину, и у меня прямо слюнки потекли. Не продадите ли вы мне десяток таких для моего нового старинного замка?

Ох уж эти русские нувориши, скупающие на гараж-сейлах антиквариат, острова и целые материки! Я холодно объяснила этому нахалу, что не смогу его принять, так как сейчас поглощена работой над «Файф-о-клоком рудокопов».

– Как?! – воскликнул он изумленно. – Та самая картина, о которой только и говорят в Париже, Риме и Талды-Кургане?! Умоляю, позвольте мне взглянуть на нее – хотя бы ради моего дня рождения!

В голосе Сержа было столько детской непосредственности, что я разрешила ему зайти через час. О, зачем я это сделала?!

Меня сотрясала странная дрожь. Чтобы немного согреться, я накинула старинное рубиновое ожерелье. На стенах висели мои работы, которым сейчас предстояло предстать перед незнакомым мужчиной. Они заменяли мне детей: из-за безумной занятости у Джорджа все никак руки не доходили до того, чтобы завести ребенка.

Вот мой первенец, натюрморт «Пикник» (масло, лук, картошка, холст). Идея рисовать не красками, а продуктами некогда родилась у меня из желания передать мужу, большому гурману, мою страсть к искусству. Увы, Джордж остался к нему равнодушен. Если не считать случая, когда он по рассеянности уплел морской пейзаж, стоивший мне года работы и ста фунтов омаров. Это едва не привело к разводу и дало толчок диетическому этапу моего творчества. Вершиной его я считаю полотно «Киприда воздает почести Приапу» (тертая морковь, йогурт, витамин С). Подаренное некогда моей подруге Дейзи, оно-то и вызвало столь живой интерес Сержа.

А вот и он сам, с огромным букетом палевых роз. Мой любимый цвет! Совпадение или знак судьбы? Сердце билось, как пойманная птица (кстати, неплохое название для акварели). 

Пока гость жадно осматривал мои картины, я с не меньшим интересом разглядывала его самого. Широкий торс Сержа облегал костюм от Кардена с карманами от Армани. Загорелая кожа, которую так и хотелось нарисовать баклажанной икрой, голубые глаза, бездонные, как горные озера из рекламы «Швейцария. Скидка 50 %!», сильные руки, покрытые копной темно-русых волос, – все это говорило о незаурядной натуре. А длинные тонкие пальцы с ногтями и перстнями выдавали в Серже интеллект и бешеный темперамент. Невольно я сравнила этого юного красавца с лысым, неряшливым Джорджем. Но тут же устыдилась: ведь мы с ним счастливо прожили в браке уже десять (или двадцать?) лет! И все эти годы он неутомимо трудился, чтобы его обожаемая Мерлинда могла творить. Нет, я никогда не предам мужа в ближайшие полчаса!

Когда Серж оторвался от созерцания моих картин, в его огромных сапфировых глазах стояли крупные топазовые слезы.

– Это прекрасно, как… как вы! – воскликнул он, становясь на одно правое колено и благоговейно целуя мою руку. 

Сладкая истома охватила меня. 

– Теперь-то я понимаю, что недостоин владеть даже рамой от вашей картины! – продолжал он. – Что ж, обойдусь каким-нибудь Тицианом… Правда, у меня и так уже вся ванная им увешана. Но мне не впервой сносить удары судьбы!

И гость поведал мне историю своих злоключений. От матери, взбалмошной русской актрисы, он унаследовал лишь глаза и долги. Она бросила сначала мужа-американца, а затем и крошку-сына. Сержа приютил дядя, старый холостяк, который сколотил состояние на облизывании почтовых марок. Юность Сержа прошла в скитаниях по Оксфорду и Гарварду. Неизвестно, сколько бы еще юноше пришлось бродить по свету, но тут его дядя, поперхнувшись пятифранковой маркой с изображением Малларме, неожиданно умер, и его миллионы достались Сержу.

– Так я наконец смог осуществить свою детскую мечту: купить три вафельных полотенца и замок в долине Сюр-ле-Мезальянс, – улыбнулся он. – Возможно, то был голос крови: мой прапрадед некогда сражался в тех краях с Наполеоном и за храбрость был произведен в почетные потомственные крепостные. Но я отдал бы свой титул и богатство за счастье видеть эти картины… и вас!

Зов его взора властно влек меня. Моя упругая грудь высоко вздымалась. Цветы отчаянно махали мне: опомнись, Мерлинда! Напрасно – страсть была сильнее рассудка. Я сняла со стены свой автопортрет «Обнаженная натура», переливавшийся всеми цветами пиццы. Надписав «С днем рождения!», я протянула его Сержу. 

– Моя добрая фея, я не могу принять столь щедрый дар, – сказал он, крепко прижимая картину к груди. – Вот чек – впишите любую сумму. И давайте отпразднуем этот чудесный день!

Дальше все было как в волшебном сне. Наскоро облачившись в маленькое черное платье для коктейлей, подпоясанное двумя-тремя бриллиантовыми колье, я села в умопомрачительный лимузин Сержа. Там размещались два теннисных корта, симфонический оркестр и плавательный бассейн с шампанским и вышкой для прыжков. Когда мы вошли в лимузин, вертолет, севший на крышу, доставил Сержу огромный тюк с поздравительными открытками от президентов, королей и римских пап. Затем мы въехали на своем суперлимузине прямо в зал «Ритца» и стали танцевать. Все, включая полицию, ахнули: «Какая пара!». 

Сильные руки Сержа, унизанные великолепными веснушками, бережно касались моих точеных плеч. Наши сердца бились в такт, заглушая музыку и мотор лимузина. На облаке блаженства мы перенеслись в особняк Сержа и сплелись в древнем, как мир, любовном танце. 

…Под утро он заснул. А я все никак не могла налюбоваться его плечами, ушами и трогательной родинкой в форме стодолларовой купюры. Меня пленял даже мелодичный храп Сержа, по тональности так похожий на «Вокализ» Сен-Санса. Лишь одно не давало мне покоя: разница в возрасте. Да, Серж поклялся мне в вечной любви – но что такое вечность? Через каких-нибудь сто лет мне стукнет уже сто тридцать семь, а ему будет всего-навсего сто двадцать пять! И как быть с Джорджем? Он и дня не проживет без меня!

Примчавшись домой, я объяснила мужу, что всю ночь рисовала макаронами лунный свет. Он почувствовал мою нервозность и повел меня в модный ресторанчик. Едва мы сели за столик, как бокал выпал из моих рук: вошел Серж с какой-то вульгарной девицей. У нее были до неприличия длинные ноги и бюст, попиравший все нормы нравственности. Заметив меня, Серж густо покраснел. Я представила его мужу как коллекционера живописи. Джордж тотчас утратил к нему всякий интерес и разговорился с его спутницей. 

– Это Натали, мой пресс-секретарь, – пробормотал Серж. 

Та капризно надула пухлые губки (уверена – силиконовые!) и промурлыкала:

– Милый, ты забыл сказать, что я «Мисс Бруклинский Мост» и твоя невеста.

– Поздравляю, – сказала я, роняя жаркое ей на платье. 

Пока она бегала в дамскую комнату отмывать пятна, Серж взволнованно прошептал:

– Мерлинда, любимая… Я только что собирался вернуть Натали кольцо, купленное для помолвки, и сказать, что…

– …хотите вернуть мой автопортрет, – перебила я. – Если, разумеется, вы еще не успели подарить его этой очаровательной крошке. Прощайте навсегда!

Он побледнел и выронил из рук вернувшуюся Натали, которая кокетливо льнула к нему. Я вышла, провожаемая восторженными взглядами посетителей.

И лишь дома я дала волю своему горю. Цветы утешали меня своими нежными лепестками. Бедняжки, я совсем забыла о вас! Поливая их слезами, я вдруг обнаружила, что на анютиных глазках вскочил ячмень. Боже, как я могла променять эти прелестные создания на какого-то смазливого вертопраха?! Боль и стыд разрывали мне душу. Я выхватила кисти и гневно открыла мольберт. Горчица, уксус, перец так и кипели у меня в руках. Не знаю, сколько времени прошло – дни? годы? столетия? Наконец я закончила свою лучшую картину «Измена» и без чувств рухнула на паркетный пол, инкрустированный серебром.

Когда я очнулась, передо мной стоял Серж. На его лице, одежде и обуви была печать страдания. Он молча протянул мне коробочку. Там было обручальное кольцо с огромным изумрудом. Как долго я ждала этой минуты! Но теперь что-то оборвалось в моей душе и со звоном закатилось под буфет. 

– Я не могу снова предать любящего меня мужа! – твердо сказала я.

Серж молча протянул мне свежий номер «Нью-Йорк таймс». Там была фотография Джорджа и статья «Босс надувных одалисок». 

Кровь бросилась мне в лицо. Оказывается, мой муж по дешевке скупал в России наивных резиновых девушек и, посулив им престижную работу на Западе, поставлял их в гаремы! Мало того: с одной из этих надувных секс-бомб Джордж прижил близнецов-пупсиков!! Он, который и слышать не хотел о том, чтобы мы завели ребенка… Да, теперь моя совесть чиста, сказала я себе, и упала в объятия Сержа, пахнущие дорогим дезодорантом.

Мы провели ночь, полную ласк и утонченной музыки. А утром отправились позавтракать в самый роскошный ресторан Нью-Йорка – «Уолдорф-Пиццерия». Я поцеловала Сержа в его оригинальную родинку и шепнула ему:

– Как забавно, милый: точно такая же есть у моего мужа… бывшего мужа.

Серж изменился в лице:

– Это правда?!

– Да, – ответил Джордж, подсаживаясь за наш столик. – Вот, смотри.

Он распахнул смокинг и показал родинку в форме стодолларовой купюры. Секунду все были в оцепенении. Потом Серж бросился ему на шею:

– Папочка! Сколько лет я мечтал встретить тебя!!

– И вот ты видишь отца с погубленной репутацией, брошенного женой… – с горечью промолвил Джордж. 

Серж вскочил и крикнул:

– Будьте вы все счастливы! А я... я утоплю свое горе в благотворительности!

Он бросился прочь, но в дверях столкнулся с Натали. Скромно одетая, без малейших следов макияжа, если не считать синяка под глазом, она ничем не напоминала вчерашнюю вульгарную девицу. В сдержанной улыбке, изредка смягчавшей строгую линию губ, чувствовалась глубоко скрытая душевная красота.

– Натали обещала позировать для моих новых резиновых… э-э… кукол, – сказал Джордж. – Мы бесплатно пошлем их беднякам. Кроме того, Натали станет моим партнером по бизнесу…

– …и женой, – мягко добавила девушка. 

Джордж виновато обнял меня:

– Прости, дорогая Мерлинда! Ты и я, мы оба инвестировали в наш брак столько чувств! Но, видно, пришло время инновации. За нашу и вашу любовь!

– Неужели теперь уже ничто не разлучит нас с Сержем?! – вырвалось у меня.

– Ничто и никогда, – сказал он и властно заказал десерт. 

Мои пальцы машинально стали лепить из мороженого барельеф «Сердца четырех». Слезы радости вскоре растопили его. Но я ничуть не жалела об этом. У меня под сердцем билось мое лучшее произведение: маленький Серж-Рубенс-Тициан. 

– У нас в замке и так полно Тицианов, – мягко напомнил Серж. – Давай лучше назовем его Джорджем-младшим.

– А нашей дочурке очень пойдет имя Мерлинда! – сказала Натали, слегка порозовев.

И все-таки для полного счастья мне недоставало еще чего-то. Ну конечно! Я подозвала метрдотеля и заказала ему самую большую порцию удобрений для цветов, какая найдется в меню. И вскоре услышала, как на весеннем ветру нежно звенят колокольчики орхидей, напоенные солнцем и свежим ароматным навозом.