– Ты не любишь людей! – объявил Черкизов.

– А за что их любить?

Осточертел мне Черкизов со своими проповедями, так бы и бросилась кошкой ему в глаза.

– Ты не любишь людей – и это бросается в глаза.

– Как это бросается в глаза? Кому это бросается в глаза?

– А хоть бы Любочке-лаборантке! Что ты ей такое сказала? У нее весь день глаза были на мокром месте!

– Так ей и надо! Глаза на мокром месте! А кто ее за язык тянул? «Наташенька, мне не нравится ваш кашель!» А чей кашель ей нравится? Я не для того кашляю, чтобы ей нравиться!

– А я о чем говорю? Ты не любишь людей – люди не любят тебя. Поэтому тебе так трудно жить.

Это правда. Мне трудно жить. Очень трудно. Нелюбимой.

– Могу тебе помочь. Я раз­работал свою систему медитации. Ты можешь перешагнуть через себя. Сделать определенное усилие. И обретешь свою дорогу к людям. Через понимание.

Нашел, понимаешь, ключевое слово! Понимание. Я именно что не понимаю. Не понимаю – зачем Черкизов приперся ко мне в пятницу, в конце недели, когда можно наконец оставить за спиной идиотскую работу, дур-лаборанток, козлов-начальников, коллег-инвалидов. Устроиться в кресле под лампой, читать детектив и с наслаждением ненавидеть любимую авторшу. Агату Кристи подмосковную. Нормального убийства придумать не может. Вот я бы убила…

– Ты будешь медитировать или нет?

А может, и правда? Если не полюбить, то хоть научиться притворяться. Изображать хорошее отношение. Карнеги я читала – не помог. Вдруг Черкизов поможет?

– Ладно, – говорю, – могу полчаса помедитировать. 

– Предварительно признайся, – психотерапевтическим тоном говорит Черкизов. – Кого ты больше всего не любишь?

– Савченко, Логофета и тебя, – отвечаю не задумываясь.

А что? На правду не обижаются.

Черкизов не обижается на правду. Они просто незнакомы.

– Вот на самых неприятных объектах и потренируешься. Заходи! – кричит он в окно.

В дверях тотчас же объявляются Савченко и Логофет.

– Мы пришли спасти тебя от себя! Черкизов посвятил тебя в методику? Нет? Ну, это быстро. Сейчас ты научишься усилию любви. И полюбишь. Сначала нас, а потом каждого отдельного застигнутого врасплох человека.

Сектанты. Не иначе сектанты. Ненавижу секты. Не поддамся. Или сначала частично поддамся, а потом подвергну их уничижительной критике. Пусть подотрутся.

Черкизов объясняет методику. Она неоригинальна. Однако я ее еще на себе не испытывала. Попробую. Сделаю усилие.

В составе группы.

Группа придвигает стулья к столу. Мой стол нравится Черкизову, потому что круглый. Очень подходит для медитаций и спиритических сеансов. В центре клеенки с полустершимися изображениями яблок и груш водружается стеклянный сосуд. Его окружают четыре стеклянных сосуда поменьше. Эта конструкция помогает сосредоточить внутреннее око только на хорошем и раскрепощает энергию любви.

Первый медитативный шаг дается мне с некоторым трудом. Ощущение непривычное.

Черкизов. Нужно полюбить Черкизова.

Чем уж он так плох, Черкизов? Заботится обо мне. Воспитывает. Хочет, чтобы я была лучше. Чтобы мне было лучше. Кто обо мне еще позаботится? Никому я не нужна. Черкизову вот нужна. Люблю Черкизова. Получилось! Получилось!

– А теперь – еще одна короткая групповая медитация. И – твое личное усилие. Постарайся полюбить Логофета.

После второй групповой медитации Логофета, как обычно, понесло. Тектонические сдвиги, вихревые потоки, «Роза мира», «Тайная доктрина», синусоида мирового зла… Псих!

Делаю усилие.

А кто еще, кроме психов, задумывается о мировом зле? Кто еще носим вихревыми потоками? Кому еще внятна «Роза мира» – и вкупе с нею «Тайная доктрина»? Логофет – последний из могикан. Духовность без него практически бы погибла. Он делится с нами сокровенным – а мы посмеиваемся. А ему бы в ножки поклониться. В обе.

Получилось. Я полюбила Логофета. Более того, я перед ним преклоняюсь.

– Делаешь успехи, – целует меня в лоб гуру Черкизов.

– Ну, медитируем? – тороплю я процесс. Мне не терпится полюбить Савченко.

Савченко тормозит медитацию – лезет в холодильник. В мой, естественно. Вот бесцеремонная рожа!

– Что ж ты, мать, такие сокровища прячешь от лучших друзей? Забыла, что ли? – басит Савченко. Он мечет на стол мои жалкие сокровища: крабовые палочки, двести граммов копченого когда-то сала и непонятно откуда взявшийся соленый огурец.

Засунуть ему этот огурец в глотку – и вышвырнуть за дверь! Не терплю вмешательства в мою личную жизнь, особенно в холодильник.

Зоркий Черкизов замечает отклонения от намеченной линии и немедленно инициирует двойную групповую медитацию.

Параллельно с медитацией Савченко успевает нарезать сало, разделить на равные части огурец и очистить своими клешнями от полиэтиленовой упаковки крабовые палочки. 

Усилие любви почти уже не требует от меня усилий.

Савченко. Он незамысловат, практичен. Прост. Я должна оценить это. Ведь кто не понял простоты, не поймет и величия. Не помню, кто это сказал. Может, озарение?..

Я полюбила Савченко.

Я полюбила Черкизова и Логофета.

Мне странно, что они воздерживаются от усилия полюбить меня. Может быть, они даже меня не уважают. Я прошу уважения. 

Я требую уважения, в конце концов! И немного любви.

Пусть медитируют как следует.

– Хорошо пошло, – констатирует успех предприятия гуру Черкизов. – Пожалуй, медитацию можно продолжить. Нас ждут великие открытия в области человеческой психики!

Наш маленький кружок единомышленников готов к новым усилиям. Еще немного – и все человечество будет включено в общий поток безостановочной любви.

Медитацию прерывает длинный требовательный звонок в дверь.

На пороге трудной задачей поставлена жена Черкизова. Не знаю, как гуру смог ее когда-то полюбить – да еще настолько, чтоб оформить отношения, – но от меня потребуются очень дополнительные усилия. Очень.

Я приглашаю гостью к групповой медитации.

Но она реагирует как-то неадекватно. Хватает Черкизова за шиворот и начинает трясти.

Я когда-то давно тоже не любила людей, но чтобы так неприкрыто, как эта… Непредставимо! Непредставимо! 

Не сделать ли ей усилие? Не помедитировать ли? 

Странная женщина напрочь отказывается. И при этом еще и выкрикивает слова, лишенные всякого смысла:

– Думал, я тебя не найду? Явки меняешь? Пароли? Адреса? Марш домой! И этих с собой забирай! Быстро! Алкоголик!

И потом – уже лично мне:

– Женщина! Как я вас пронзительно ненавижу!

Дверь за коллегами по медитации захлопывается. В стеклянном сосуде остается совсем немного. На одно маленькое усилие. Вполне достаточное, чтобы пронзительно полюбить Черкизову.

Ведь все-таки так трудно быть женой гуру.