В Китае не все жители китайцы. Саксофонист Володя на гастролях в Пекине своей собственной ручкой гонконгского производства дал автографы четырем русским графиням и одной пожилой кавказской княжне, большой любительнице нью-орлеанского джаза. На следующее утро Володя встретил княжну на маленьком пестром базарчике. Она торговала скрюченными жареными креветками и не уступила джазисту ни юаня, хотя тот торговался, как одессит на Привозе. Впрочем, он и в самом деле был одесситом и торговаться любил с детства. Однако же мы ничего не знаем о генах княжны, кроме того что китайцы ее очень уважают и прозвали «мадам Кри Чит». Ну и пусть себе кричит. А Володя пошел дальше, с трудом протискиваясь среди китайцев. Все-таки их очень много. Особенно в Китае. 

Говорят, если поставить китайцев пирамидой – одного на плечи другому, – они свободно доберутся до Луны. И она примет их как родных – большая желтолицая Луна. Китайцы вполне на это способны: однажды ночью Володя видел, как двенадцать акробатов большого пекинского цирка лезли на шестой этаж отеля в окно к русской барабанщице из джазового оркестра, вытянувшись вот в такую лунную пирамиду. А спускались через полтора часа вообще вниз головой, держа друг друга руками за ноги: аттракцион «воздушная лестница». Ловкие люди, никакая стена, даже Великая Китайская, их не остановит, – не то что распоряжение администратора гастролей: «Циркачей к барабанщице не пускать! Она потом не в такт барабанит». 

При таких способностях наши бывшие братья навек могли бы давно оккупировать Луну. Глядишь, и плотность населения на все равно тесных просторах уменьшилась бы. Но умом китайцев не понять. Извилистая восточная душа подсказала им другой путь. В незапамятные времена он назывался Великим Шелковым. По этому пути китайцы со своими китайскими штучками безо всяких церемоний расползлись по всему свету, обосновались в Чайна-таунах и торгуют чем ни попадя. Например, часами. А уж в Китае-то этих часов! Даже больше чем велосипедов. Володя – человек творческий, а творческие люди в отношениях с часами и секундами впадают в две крайности: либо приобретают необыкновенно дорогие хронометры со всякими наворотами, оттягивающие руку, словно кошелка в базарный день, либо обходятся вообще без часов, отчего всюду опаздывают и получают потом по ушам от администратора гастролей, не говоря уже о барабанщице оркестра. 

Толкаясь без определенной цели по базарчику, Володя ухом настоящего музыканта уловил необычное стрекотание. 

«Сверчки? Сверчки в маленьких клеточках? – подумал он. – Вот купить такого сверчка и подарить…»

После воздушного путешествия Киев – Пекин Володя знал, кому он мог бы подарить сверчка. Вот только не знал, куда прийти с подарком. 

Впрочем, стрекотали вовсе не сверчки. Стрекотала малюсенькая лавчонка, вся сплетенная – словно маленький шалашик – из часов: электронных, кварцевых, механических. Электронные светились и подмигивали, кварцевые и механические трещали на тысячу голосов – словно кузнечики на последней станции Большого Фонтана в середине августа. Володя вспомнил родные края и в ностальгическом порыве стал торговаться так отчаянно, что купил часы даже не за юани, а так – за юаньчики. 

Часы оказались необычайно чувствительными, приспосабливались к новому хозяину буквально как собака: Володя шел – и часы шли, Володя останавливался – и часы останавливались. Саксофонист почувствовал, что день не задался. Мало того, что потерпел фиаско, торгуясь с обломком аристократии, так теперь еще и эти часы! Реванш можно было взять, только основательно попортив настроение лукавому лавочнику. Однако на восточных рынках так легко заблудиться. Где его теперь искать – шалаш испорченного времени? Володя настроил свои музыкальные уши – и вскоре уловил знакомый стрекот. Налево, налево, направо, опять налево… Вот оно!

На этот раз стрекотали действительно сверчки. В затейливых клеточках, сплетенных из листьев бамбука. 

Про сверчков Володе рассказала соседка по самолету Киев – Пекин. Ах, какая была соседка! Володя внимал пению насекомых и вспоминал эту необыкновенную женщину. Миниатюрная, тоненькая, с экспансивной жестикуляцией и неправдоподобным бюстом. Просто фантастическим бюстом. Очень, очень большим. Володя непроизвольно поглядывал на этот бюст, пока соседка, то и дело всплескивая руками, рассказывала ему про несчастных китайцев. 

– Представляете, у них такая теснотища, такая теснотища! Детей им не разрешают иметь больше одного – больше не помещается. Ни в квартире не помещается, ни в стране. Ужас, ужас, правда, ужас?.. И главное: с домашними животными проблемы! Собак не позволяют держать! В деревне еще ладно, а в городах – просто драконовские законы! Нет – и все! Ужас, ужас, правда, ужас? 

Володя кивал: «Правда, ужас» – и, упрекая себя, украдкой опять и опять косился на грудь соседки. Грудь волновалась – то есть буквально ходила волнами. Это ж надо так переживать из-за чужого, в принципе, народа! Какая впечатлительная! А соседка все тараторила: 

– Бедные китайцы, тоскуя по домашним любимцам, заводят себе таких специальных сверчков в клеточках и выносят эти клеточки на прогулку. Но сверчок – это же не собачка, его же не погладишь, в нос не поцелуешь. Хотя я бы и от сверчка не отказалась, но только в дополнение к моим пекинесам. Просто обожаю животных! У меня дома – два пекинеса. Мальчик и девочка. То есть муж и жена. У них такие прелестные детки! Элитные, элитные детки! Таких даже в императорских дворцах не было! Прелесть, прелесть, правда, прелесть? 

Володя кивал как заведенный. Грудь волновалась непрерывно. Волны не только вздымались вверх-вниз, но еще и как-то странно перекатывались вправо-влево. Девятый вал! И вдруг чувствительная соседка начала тоненько поскуливать. Глаза расширились, словно от ужаса. Истерика, что ли? Володя успокаивающе взял ее за руку. Чуткое ухо лабуха уловило: скулеж идет непосредственно со стороны штормящего бюста. Соседка прервала свой монолог на полувсхлипе и прошептала Володе в самое ухо: 

– За мной, в туалет, быстро! С портфелем! 

Володя повиновался, как зомби. Пассажиры провожали спешащую в туалет парочку противно-понимающими улыбочками – небось, вспоминали «Эмманюэль», сцену грехопадения, ну да, как раз в самолетном WC. 

Соседка втянула музыканта за рукав в тесное помещение, защелкнула задвижку и наконец-то представилась:

– Я – Лена! И у меня – вот!

Она расстегнула молнию на кофточке – таким жестом русские моряки перед смертельным боем рвут на груди тельняшку. Под кофточкой оказался необъятный бюстгальтер, а в бюстгальтере – шестеро крохотных рыжеватых щеночков с приплюснутыми мордочками. Четверо мирно спали, а двое проснулись и пытались выбраться на волю, все громче скуля и загребая лапками. 

– Разрешили! Два дня назад в Пекине разрешили держать мелких собачек! А именно – пекинесов! – объяснила Лена. – А откуда у них пекинесы? Раньше же было нельзя! А у меня как раз детки… Я раз-два – билет на самолет, щенкам – снотворное, понятно? Ну, такой пекинский десант. На рынке буду первой! С руками оторвут! Не все же китайцам нас терроризировать! У нас тоже товар – еще поискать! Вот только таможня…

Щебеча все это, Лена освободила бюст от двух бодрячков, напоила их снотворным молоком из вытащенной из кармана соски и без спросу устроила в Володином дипломате с нотами. 

– Если я начну их обратно запихивать, остальные тоже проснутся! – объяснила она свистящим шепотом и выскочила из WC, на ходу поправляя кофточку. 

Пассажиры-мужчины провожали красного от волнения музыканта завистливыми взглядами. Женщины брезгливо поджимали губы. Лена сидела в своем кресле прямая, как спица. До самой посадки она не произнесла больше ни слова, кроме «Встретимся за таможней!» 

Таможенный контроль они проходили параллельно. Подозрений ни Ленин бюст, ни Володин портфель не вызвали. На всякий случай джазист держал наготове саксофон: «Если вдруг кто опять проснется и заскулит, – буду играть!» Но и так пронесло. 

Обмен щенками произошел в темпе престиссимо, на обмен адресами и благодарностями времени не было – Лена унеслась прочь с каким-то представителем китайской торговли, отдаленно похожим на Джекки Чана. Как-то она теперь? Скучает, наверное, по своим «деткам»… 

Подарить бы ей сверчка – скрасить разлуку. 

Над ухом раздался знакомый голос, приказывающий на ломаном английском:

– Мне двенадцать штук, плыз! Нет, этого не давать, он какой-то дохлый, дэад, дэад или дэад квикли, скоро сдохнет, понимаешь? 

Музыкант оглянулся через плечо: его оборотистая авиаспутница приценивалась к сверчкам. 

– О, Володька! Ты куда так быстро исчез? Или это я исчезла? Прости, малявок надо было откачивать и пристраивать! Все живы, все! Твои «дипломатические» – самые здоровые, круче всех улетели, с большим подъемом! Я теперь сверчков решила закупить: экзоты, говорят, у нас хорошо идут, у новых русских. Смотри, о! Последняя модель: потайной бронежилет на двенадцать отделений!

Лена безо всякого стеснения знакомым жестом распахнула кофточку и показала новый бюстгальтер, простроченный как стеганое одеяло. 

– Все продумано! Звукоизоляция! И кстати: вот тебе твоя доля… – и она принялась совать музыканту в руки зеленые бумажки. – Бери, бери – заработал!

Китайцы с молчаливым удивлением наблюдали странную сцену: женщина сначала устраивает топ-стриптиз, а потом сует за это деньги насмерть перепуганному мужчине. Да… Не понять Востоку Запада. 

– Ну пока! – пекинская десантница все-таки всучила музыканту бакшиш, загрузилась сверчками и отбыла в неизвестном направлении – стремительно, как и в прошлый раз. 

Володя постоял некоторое время в оцепенении, потом посмотрел на свои новые часы – они стояли. 

– Ну пойдем, – вздохнул лабух и поплелся на репетицию. 

И по дороге предавался раздумьям: кто же она все-таки – милая любительница животных или безбашенная торгашка с необыкновенным везением? И какой же у нее все-таки бюст на самом-то деле? И не все ли ему равно? Ведь вряд ли они когда-нибудь еще увидятся…

На вечернем концерте он был в ударе. Особенно поразила слушателей импровизация «Вечерняя песнь сверчка». Китайцы бурно аплодировали и даже вызывали на «бис». Кто-то в зале орал громче всех. Саксофонист вгляделся – из третьего ряда ему махала рукой она, Лена. 

…Давно это было. Теперь по Пекину опять бегают пекинесы, а поющих сверчков на пространстве от Ивано-Франковска до Одессы можно увидеть даже в школьных кабинетах биологии. 

И вот опять гастроли. Володя летит в Австралию. В салоне крутят фильм про австралийского дождевого червя – четыре метра в длину! Во время ливня он от счастья ухает и стонет, словно подвыпивший гном. Таких нет больше нигде в мире. Вывозить с континента строго запрещено. А нашлись бы любители, нашлись. 

Но Ленка и тут наверняка что-нибудь придумает. Недаром она сидит рядом с таким загадочным видом.