Малышу было уже под тридцать. Однако весь поселок Чапаевка называл его Малышом. 

Заработок у него был странный, непостоянный – то густо, то пусто. Массовик-затейник нового времени. Организация юбилеев, свадеб и корпоративных вечеринок. То он косил капусту косой, то варил в своем флигельке гороховый супчик на электрической плитке. Флигелек достался ему от дедушки, а то он так бы и мотался по друзьям, спал на собачьем коврике в углу, сучил во сне ножками – хрупкий изящный блондин, мастер дифирамба и комплимента.

О, как он мог постичь натуру клиента! Даже такого, который сам не знает, чего хочет, но требует, чтобы – о! А что – о? Как он себе представляет это «о»? Может, вообще квадратным? Чув­ствовать надо. Малыш чувствовал. 

Умение влезть без мыла в душу сделалось вторым «я» Малыша – и он был в поселке «душкой-хлопотушкой», пластырем на любую царапину. Просто по-другому уже не мог. Бегал для соседей в аптеку за лекарствами, выгуливал и кормил чужих собак – если вдруг кто уезжал в командировку. Добрые слова рассыпал за собой – как инверсионный след: «О, Николаич, у тебя калитка новая!», «Глебовна, откуда такие тапки? Зашибись!» На рыбалку его сопровождало не менее пяти-шести ребятишек – не мог отказать, хотя предпочитал посидеть над водой в одиночестве. 

Рыбалка, грибы, просто лес, озеро, река – страсть человека, которого тошнит от ресторанов. Нет, выпить он был не прочь – но в тихой семейной обстановке. 

Тихую семейную обстановку ему создавали две крепкие пожилые – лет шестидесяти – женщины: баба Вера и баба Катя. Малыш попросту называл их бабуинами – и они не обижались. По вечерам Малыш, если не было нужды обряжаться в смокинг и галстук-бабочку, приходил к соседкам поиграть в дурачка и угостить их разговорами и притыренными с очередной свадьбы спиртными напитками. Около полуночи то с кухни бабы Веры, то с балкончика бабы Кати раздавались душевные народные песни – «Цыганка гадала, за ручку брала…» Малыш вел теноровую партию, бабуины солидно басили в терцию. 

В молодости Вера и Катя пахали на стройке, а выйдя на пенсию, сколотили строительную бригаду «Обе-две». Ходили по домам, клеи­ли обои, красили полы. Малыш це­ловал им шершавые руки и дарил на Пасху их любимые сладкие духи. 

В апреле для Малыша настала свадебная страда. Все беременные спешили зарегистрировать брак, потому как в мае замуж выходить – всю жизнь маяться, а в июне будет слишком видно. 

Месяц никто затейника «на поселке» не видел. Вернулся он бледный, но гордый – с распухшими лицом и кошельком. Подошел к своему флигельку – и ахнул! Стены выбелены – как украинская хата на Полтавщине. Во­круг окон намалеваны цветы и птицы, глазки да лапки. 

– Як яечко! – гордо сказали бабуины. Это было их рук дело. 

Внутри на стенах красовались новые шпалеры, явно «сэкономленные» у кого-то из клиентов, а на полу – представьте! – даже ламинат (из того же источника). Вернее, ламинат был из двух источников: «под дерево» и «под мрамор». Но хитрые бабуины расположили его крупной «шашечкой», так что вышло очень креативно. 

Старое дедушкино кресло застелили новым самовязаным ковриком. Малыш упал в кресло и зааплодировал. Похвалы и благодарности забили из него фонтаном. Потом он полез в карман за кошельком. Но шершавые руки тружениц остановили его. 

– Так просто ты не отделаешься! 

– Чем могу служить? – по-офицерски осведомился затейник. 

– Отвези нас на природу! – потребовали строительши. – Что мы видим? Пол – потолок, пол – потолок, пол – потолок… Стенка! А мы хотим рыбку половить, грибы-ягоды пособирать, соловьев послушать… А ты… Ты места знаешь… И вообще – нам одним страшно! 

Малыш сильно сомневался, что бабе Вере и бабе Кате может быть когда-нибудь страшно. Не тот материал. Но с другой стороны – мест они действительно не знают. И потом май – святое время, свадебный штиль, разгул цветенья. 

– Девочки! – ахнул тамада-природолюб. – Окститесь! Какие в мае ягоды? Да и рыба… Нерест у нее в основном… Не клюет. Любовь же – тут не до клева. 

– А мой любил, помнится, после этого дела борщеца навернуть… – рассиялась баба Вера. 

– И мой тоже… Да под рюмо­чку… – затуманилась баба Катя. 

И они обменялись ревнивыми кинжальными взглядами. 

Малыш, во избежание погружения бобылок в дела давно минувших дней, немедленно согласился вывезти их на природу. А будут ли грибы-ягоды – там по­смотрим, лишь бы соловьи пели… 

Бабуины намариновали бидон мяса с луком – без шашлыков они себе природу не представляли. Потом живенько упаковали рюкзаки и поклялись, что с Малыша – только общее руководство и палатка, а все остальное – они сами. 

…Молоденький милиционер Валерик одиноко маялся на своем посту – охранял дорогу, ведущую в некие загадочные коттеджи. У коттеджей была своя охрана – и даже с собаками, но Валерику все равно было предписано торчать и не пущать. Некурящему Валерику совершенно было нечем развлечься. Поэтому он даже обрадовался, когда (ага, в сиреневых сумерках мая) на дороге показалась троица диверсантов. Странная это была троица, неожиданная: две плотные старухи с набитыми рюкзаками и мальчик со свернутой палаткой и бидоном. 

Валерик заступил диверсантам дорогу. Но рта открыть не успел – его опередил этот странный мальчик – не мальчик. И Валерик, поддавшись непонятному обаянию, выдал все секреты: как пройти по камешкам на небольшой островок, где и птички поют, и травки цветут, насчет грибов он не знает, раков ловить строго запрещено – линька у них, а вот, говорят, под корягой прячется вот такой сом… Килограммов на тридцать! Старый, не до нереста ему, обжоре… Валерик, увлекшись, стал размахивать руками. 

– Вот если б его поймать… Да не вытянешь! …Там и кострище есть. Но вы ж костер заливайте сразу как… 

– Не боись! 

Мальчик рассыпался в благодарностях, старухи изобразили нечто вроде книксена, и диверсанты удалились в сторону заповедного островка. Из старушечьих рюкзаков раздавался нежный стеклянный звон. 

Часа через полтора над островком стал подниматься дымок. Валерику показалось, что запахло мясом. Грустно, грустно на посту одинокому милиционеру свежей майской ночью… 

Неожиданно раздался топот. Это шлепала о землю заслуженными кроссовками баба Вера.

– Сынок, я тут тебе покушать принесла…

Она протянула служивому солидную порцию шашлыка на пластиковой тарелочке и водочку в пластиковом стаканчике. Не забыты были соленый огурец и кусок белого хлеба. 

Как шустрая старуха ухитрилась не расплескать водочку – бегом ведь добиралась! – непонятно. 

Валерик шашлык принял, а от водочки отказался – на работе ж. 

Баба Вера выдохнула, лихо опрокинула стаканчик, откусила от огурца и растворилась во тьме. 

Малыш установил палатку, забрался в спальник и тут же уснул. Разбудил его громкий шепот:

– Вера, Вера, шо ж не спится-то мне? Дома только перед телевизором сяду – и уже сплю… Вот сплю – только сяду… 

– А ты сядь, – захихикала боевая подруга. – Сядь, Катя… 

Тамада на отдыхе закрыл глаза. В сонном его мозгу носились украденные туфельки невест, пляшущие вприсядку шафера, рыдающие тещи… 

Проснулся он на рассвете. Старух в палатке не было. Раздевшись, Малыш выскочил из палатки и ухнул в прибрежную воду. Как ухнул – так и выухнул! Холодно! Растираясь и одеваясь, он разглядел в озере непромокаемую бабу Катю. Она лазала по пояс в воде, совала руки под коряги и громко шипела:

– Врешь, не уйдешь!

Баба Катя ловила сома. Обернувшись, она крикнула:

– Ты мяса пока поешь, мяса! И отдыхай!

– А Вера где? 

– А Вера по грибы пошла… 

Малыш пожелал подруге удачи, в самом деле поел мяса и растянулся в спальнике под тенистым деревом. 

Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко. Баба Катя, хекая, рубила топором огромную черную тушу. Килограммов двадцать в рыбине точно было. Баба Вера сидела на траве перед кучей грибов и опасливо поглядывала на Малыша. Ей уже хотелось его разбудить и спросить, можно ли это есть.

– Гигрофор белый! Съедобен! – определил заслуженный грибник-любитель. – Варим, солим… 

Могучие старухи торжествующе переглянулись. 

...Через пять дней Валерик увидел все ту же группу, отправляющуюся в обратный путь. 

Малыш продемонстрировал стражу порядка здоровенный мешок собранного на месте стоянки мусора:

– Все собрали! Донесу до ближайшей помойки! Вот те крест! 

Мусор был довольно однообразен: стеклянные бутылки и многократно использованная одноразовая посуда.

Добычливые бабуины скромно молчали. В их рюкзаках мастерски были уложены соленые грибы в пластиковых пакетах и куски копченого в самодельной коптильне сома. 

– А вы… это… Вы друг другу кто? – запоздало полюбопыт­ствовал постовой. 

Баба Вера неожиданно хихикнула и высказалась загадочно:

– Бабуины мы, а это – наш вожак. 

Валерик долго смотрел вслед удаляющейся троице.

И вдруг ему подумалось: «Это любовь…»

Так неожиданно...