Недавно случилось радостное и удивительное – столкнулась на улице со своим автоинструктором Виктором Петровичем. Радостное потому, что, несмотря на всякие экстремальные ситуации, у меня сохранились о нём самые тёплые воспоминания, а удивительное потому, что десять лет назад, когда я училась вождению, мы оба проживали в противоположном конце Москвы. А теперь чудесным образом оказались одновременно в одном месте на этом конце города. 

Виктор Петрович, конечно же, не узнал меня. Таких начинающих водителей, как я, у него был легион. Зато я своего автоинструктора узнала сразу. Потому что разве можно такой подарок судьбы забыть?

– Здравствуйте, Виктор Петрович. Вы меня учили машину водить, – кинулась я к нему чуть ли не с распростёртыми объятиями..

– Это когда?

– Десять лет назад.

Виктор Петрович посуровел лицом и спросил:

– За рулём?

– Да.

– Видать, хорошо научил, раз до сих пор живая и за рулём.

Совсем не изменился. 

Помню, при первом знакомстве он повёл себя странно – вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылочку с валерьянкой, мощно отпил.

– Третья баба за день. Прут и прут. Садись!

Я, конечно, была озадачена таким приёмом, но виду не подала. 

– А на какой машине вы меня будете учить? 

– Вооон та бордовая пятёрка, – Виктор Петрович махнул рукой в сторону сильно побитого жигулёнка с жёваными боками. Рядом с нашей пятеркой вальяжно развалились три достаточно новые и вполне импозантные на вид машины – семёрка, девятка, и даже Форд.

– А почему наша такая старенькая? – расстроилась я. 

– Постареешь тут с вами, – хмыкнул Виктор Петрович.

Он сел на пассажирское сиденье, глубоко вдохнул, а потом  медленно, с чувством выдохнул.

– Сейчас я буду объяснять тебе, как заводить машину. На пальцах. Вот на этих,– пошевелил он перед моим носом растопыренной пятернёй левой руки. Удостоверившись в том, что полностью овладел моим вниманием,  он сложил большой палец и мизинец, оставив торчащими указательный, средний и безымянный.

– Смотри сюда. Это педаль газа, ей мы газуем, – пошевелил он указательным пальцем. – Это педаль тормоза, ей мы тормозим, – тут он подёргал безымянным. – А это педаль сцепления – пошевелил средним. Знаешь, зачем она нам нужна? – Виктор Петрович сделал многозначительную паузу.

– Чтобы демферы в поднятом положении держать? – пошутила я.

– Я тебе дам демферы! – рассердился Виктор Петрович, но сразу же смягчился, – пианистка?

– В некотором роде. В музыкальной школе училась.

– Я тоже учился в музыкальной школе. Правда, давно и недолго.

– Так вот, когда я буду шевелить пальцами, ты должна будешь все это делать: газовать, тормозить и жать педаль сцепления. Запомнила?

– Наверно, – пискнула я.

Ладно, давай машину заводить. 

Несмотря на его терпеливые объяснения, ни с пятой, ни с десятой попытки завести машину мне не удалось.

– Неужели так трудно запомнить? – взрывался после каждого моего фиаско Виктор Петрович. – Поднимаешь ручник, надавливаешь на педаль сцепления и поворачиваешь ключ! Поняла?

– Ага, – кивала я точь-в-точь как девочка из мультика «Фильм-фильм-фильм».

– Раз поняла – заводи.

То ли я ничего от страха не соображала, то ли педаль сцепления меня невзлюбила, но пятёрка кашляла, чихала, чадила и наотрез отказывалась заводиться.

Когда машина каким-то чудом, наконец, завелась, я готова была сплясать от радости на ее капоте канкан. 

– Какое счастье! У меня получилось!

– Погоди радоваться, – охладил мой пыл автоинструктор, – теперь будем учиться ездить.

Ездить?! К такому повороту событий после знакомства с педалью сцепления я была не готова.

Первые три выезда в город совсем не помню. Судя по чёрным провалам в памяти, творила несусветное. Однажды обнаружила себя заглохшей поперёк трамвайных путей. С одной стороны надрывался один трамвай, с другой, извините за тавтологию, другой.

Рядом тихо закипал Виктор Петрович, бывший, между прочим, танкист.

– Заводи машину, – прошипел он.

– Не заводится! – заскулила я.

– Значит, останемся тут. На веки вечные!

– Виктор Петрович, миленькыыыыыыый!

– Не смотри на меня такими глазами! Всё равно не куплюсь. Заводи говорят!

– Ыаааааа! – заголосила я. 

– Слышь, мужик! – свесилась из окна вагоновожатая – могучая женщина в бандане и оранжевом жилете. – Ты чего над девушкой издеваешься? Ну-ка убери машину с путей!

– Щаз! – вызверилася Виктор Петрович. – Кругом бабы, спасу от вас нет!

– Вот и убирай машину, раз спасу нет. Ишь раздухарился!

Виктор Петрович побухтел, но высадил меня и  машину все же завел. Пока он отъезжал в сторону, вожатая улыбалась и делала мне успокаивающие пассы руками. От умиления я обильно прослезилась.

Женская солидарность – страшная сила!

Нужно признаться, что в первые дни я доводила Виктора Петровича буквально до белого каления. Поэтому в особенно критические минуты он переходил на иностранный русский:

– Я тебе говорю тормози, или я тебе говорю газуй? Я тебе говорю что? – надрывался он.

– Говорите что? – пугалась я.

– Ну и ехай, раз говорят тебе что! И смотри у меня, ещё раз переключишься с первой скорости на четвёртую – урою!

Но однажды, всего лишь лишь однажды на улице Виктора Петровича случился праздник – в нашу группу бешеных амазонок (одна медсестра, два филолога, инструктор по плаванию, преподаватель географии, химик, студентка и авиадиспетчер) затесался молодой человек Аркадий. Аркадий ездил уверенно, даже залихватски, тормозил с визгом. Виктор Петрович отдыхал с ним душой, провожая, едва сдерживал слезы. Я же нашего инструктора очень даже понимала и жалела, но ничем помочь не могла. Доводила до исступления идиотскими вопросами, упорно путала рычаги. На каждом повороте, например, шерудела дворниками – якобы поворотник включала. Виктор Петрович терпел-терпел, а потом взрывался. В минуты гнева в нём просыпался бывший танкист, требовал от меня невозможных вещей – например, тормозить задней ногой. Я старательно искала в себе задние ноги. Не найдя, искренне расстраивалась.

Но успехи у меня, несомненно, были. К шестому занятию, например, я научилась крадучись ехать по правому ряду за рейсовым автобусом, терпеливо останавливаясь на остановках. Умела также пунктиром разогнаться и затормозить за пять метров до светофора – боялась проскочить на красный. Но особенно прекрасно мне удавалось замереть на подъёме. А чтобы опять тронуться в путь, оборачивалась к машинам, и показывала рукой, чтобы подали назад. Иначе, мол, за себя не отвечаю.

Виктор Петрович в какой-то момент смирился с моим стилем езды, и даже пытался между состояниями аффекта, в которые я его постоянно вводила, рассказывать истории из своей жизни. Про какую-то Варюшку рассказывал, мол, красавица была неимоверная, глаза раскосые, сама стройная, тонконогая. Боясь спугнуть его лирический настрой, я мчалась в неведомые дали за рейсовым автобусом номер 275. «Только бы не заезжал в депо»,– кручинилась.

– Ласковая, ручная, – вздыхал Виктор Петрович.

«Ручная, – передразнила я про себя. – Ишь, сатрап какой!»

– А расстались-то чего, раз такая ручная была?

– Как это расстались? С кем?

– Ну, с Варюшкой вашей. Почему не поженились?

Виктор Петрович чуть не поперхнулся сигаретой. Долго кашлял. В общем, оказалась Варюшка лошадью, с которой ему в детстве пришлось расставаться по причине переезда из деревни в город.

– Вот ведь горе горькое! – ругался Виктор Петрович. – Ни ездить, ни слушать не умеешь. Кто тебя такую замуж возьмёт?

– Так ведь уже! – встопорщилась я.

– Бедный твой муж!

Расстались мы ласково. Виктор Петрович пожал мне руку, пожелал удачи.

– Это. Не поминай лихом.

– Хорошо.

– Мужа береги!

– А то!

Оставшись без родного инструктора, я какое-то время ездила с коллегой Ленкой. Ленка упиралась быть моим штурманом, мотивировала отказ наличием сына, мамы и тёти-шизофренички.

– Кто о них позаботится, если не я? – била себя в обширную грудь Ленка.

– Ну как хочешь, сама справлюсь, – вздохнула я.

В конце рабочего дня я застала её возле машины.

– Поехали что ли?

– А как же тётя-шизофреничка?

– Поехали говорю.

Штурманила Ленка две недели. Всё это время мы проездили в машине с запотевшими стёклами – не могли кнопку кондиционера найти. Рисовали ладошкой узоры на лобовом стекле.

– Торгази! – кричала Ленка, обнаружив в опасной близости габаритки другой машины.

– Так тормозить или газовать? – огрызалась я.

– С тобой заикой станешь!

Однажды мы с Ленкой видели женщину. Такую, знаете, всю из себя ухоженную, в дорогих туфлях, узкой юбке и декольте. Мы её аккуратно объехали, припарковались и вышли утешать. Потому что женщина плакала посреди проезжей части, облокотившись о капот своей машины. Прям рыдала. Мы решили, что человека постигло страшное горе, и она выскочила, душевно расхристанная, на перекрёсток.

Оказалось, что женщина только позавчера села за руль. А кругом ездит такое количество чёрствых мужиков! Так и норовят матом рассказать маршрут, по которому ей надо на своей машине проследовать.

– Девочки, а вы когда перестраиваетесь, куда смотрите? – сквозь слёзы поинтересовалась она.

Я села в машину, стала показывать, куда смотреть, когда перестраиваешься. Ленка наглядно прыгала то справа, то слева. Изображала из себя проезжающие машины. Проезжающие взаправдашние машины крутили пальцем у виска и посылали нас матом в разные места. Нам было почихать. Мы творили благое – спасали человека от нервного срыва.

Женщинам действительно сложнее даётся наука вождения. Но если мы её постигаем – это уже навсегда. Нас никакими коврижками от руля не оттащить и обратно в пешеходы не загнать. Потому что женщина-водитель – это не просто счастье. Это состояние души. Я знаю женщину, преподавателя русского языка и литературы, которая долгие годы работала дальнобойщиком. В ней было сто шестьдесят сантиметров росту и  сорок пять килограммов весу – она водила стоя, а на поворотах всем телом наваливалась на руль, чтобы удержать его. Проездила двенадцать лет. И, кстати, ни одного ДТП! 

Это я к чему рассказываю? А к тому, что через два месяца я уже ездила достаточно сносно, и даже научилась уверенно парковаться. Сначала парковалась десять минут, потом пять, а однажды настал благословенный день, когда я воткнулась за несколько секунд в махонькое пространство между двумя машинами.

А всё почему? А всё потому, что хороший у меня был инструктор, мировой! Виктор Петрович, бывший танкист…