О романтизме

Когда-то меня выгнали из одного русского книжного магазина Бруклина за недостойное поведение. Вот как это получилось.

Я рассматривал книги в дальнем углу и даже что-то спросил у хозяйки магазина, и она ответила, что ничего в том углу не продается, a мне необходимо переместиться в центральную часть помещения, потому что в дальнем углу – шнуры, ценная аппаратура и ценные книги.

Не для того чтобы спорить с ней, а просто делясь очевидной информацией, я сказал, что шнуров и аппаратуры здесь не видно, а книги как раз уместны для книжного магазина. Тогда хозяйка, подойдя поближе, сказала, что русский язык является языком, распространенным на территории принадлежащего ей учреждения и, следовательно, не надо быть слишком умным и не понимать сказанных на нем простых, ясных слов, а надо вести себя на совесть.

Я был очень, очень удивлен. Я действительно хотел купить книгу и даже держал в руке Шпаликова, – но теперь мне захотелось, скорее, совершить покупку в другом магазине.

– И пожалуйста, – сказала хозяйка. – Вообще, выйдите вон в ту дверь на улицу, не приходите никогда сюда опять, не приходите.

Я не делаю излишних обобщений, но любой нью-йоркский продавец обычно хочет продать побольше своего товара, даже если не разделяет политические взгляды покупателя или ему не нравится его одежда. Но здесь, в русском книжном – вдруг понял я – мне встретилась идеалистка, последний, быть может, романтик, человек, ещё не потерявший надежду улучшить хоть как-то этот мир или хотя бы отдельных, редких его, забредших в магазин представителей, воспитать в них чувства добрые, пробудить светлые нежные ростки уж не знаю к чему, – и вот появляюсь я, с моим незнанием ростков, непониманием шнуров и аппаратуры и, вообще, далеко не совершенный человек, – и это огорчает, безвыходно расстраивает хозяйку, мешает ей жить дальше, но заставляет в то же время воздействовать на меня в духе улучшения (вот, кстати и выход: дверь), в ущерб пресловутому меркантилизму: не всe, знаете ли, можно измерить деньгами...

Я как-то вдруг все это понял, и, выйдя, оглянулся, чтобы увидеть общечеловеческую грусть в глазах хозяйки, но она повернулась ко мне спиной.

Это не спам

Один критик обругал мою книжку, и назавтра его финансы стали проверять несколько специально обученных налоговых инспекторов. Другому критику так понравился мой рассказ, что он его перечитывал до тeх пор, пока не выиграл в лотерею сто восемьдесят семь тысяч, но даже и выиграв, прочитал еще пару раз. Он послал этот рассказ семи своим приятелям, и каждый из них тут же счастливо женился, а трое его друзей, которые отказались от получения, подверглись нападению собаки, причем одной и той же.

Это не спам, а все так и было. Я не знаю, в чем заключается сила слова, как онa действует, но одна девушка простудилась и приложила к носу семнaдцатую страницу моей книги – и на улице потеплело, а другая, которая даже в библиотеке мою книгу не взяла, потеряла и никак не может найти свои золотыe часы. А ведь и о часах, вообще – о времени, у меня тоже написано, и на тo, где часы лежат, вполне ясно намекается.

Я могу много об этом писать, приводить все новые факты, и они окажутся правильными. Даже приврав немного, я не отступлю от истины, потому что если ее нет в моей книжке, то речь не об этом. Маккейн, сославшись на занятость, отказался читать, а Обама быстрo-быстрo прочитал сам, еще и Хиллари послал, и всем своим будущим министрам послал. И что же?! (Результаты выборов многим известны.)

Это не спам. Один знакомый выучил мои стихи наизусть, и спам совсем перeстал к нeму приходить. Он разослал их, по памяти, по ста адресам, там тоже выучили, и тоже перестали получать спам, и тоже послали.

У одной семейной пары по прочтении волосы стали дыбом от удовольствия, а какие-то случайные люди не хотели читать, и про них говорить больше я ничего не хочу. 

Выводы делайте сами.