…как птица для полета

Вместо наблюдения за людьми хорошо и правильно следить за животным миром в Центральном парке. Вот уточки плывут, рассекая воду и крякая от удовольствия. Вот воробушки купаются в песке и мило чирикают. Чёрная белка гоняется за белой. Играет, наверное. Ой, поймала, царапает.

Или даже лучше – растительный мир. Веточки колышутся на ветру, шуршат, шуршат. А вот птичка пробежала под кустиками, разбежалась, чтобы взлететь. Очень старается.

Людям не дано. Вон тот голубь не обладает ведь расовыми предрассудками или рефлексией, не стучит сапожищами по потолку нижних соседей и не выписывает штрафные квитанции буквально ни за что. Тот соловей ведь не морщит клюв при встрече и не делает охлаждающую паузу в телефонном разговоре уже при первых трелях звонка. Он ведь, сукин сын, не пишет любовные стихи о своих чувствах: «В плену у вечера, пока стоял восток И мысль любви ещё под лифом билась, 

О чём-то ей понятном и простом Душа уму негласно говорила».

Вот, кстати, такса – длинная, как чужой праздник, – ищет что-то в земле и ушами шевелит в такт одной ей слышимой мелодии. Она, к тому же, это пошловатое сравнение с чужим праздником и не имела никогда в виду – просто ушами шевелит.

Вот – хоть их и не видно – множество всевозможных не вредных почти, невзрачных зелёных насекомых, мириады их. Но они не страдают в юности от одиночества, а возмужав – от родственников, знакомых и просто копошащихся рядом. Нет. Они сами копошатся, и всё. Ну может, слегка подвинувшись.

Они смотрят на мир реально. Им и в голову (у кого из них она есть) не придёт идеализировать людей, как я сейчас – всякую живность. У них тоже борьба видов и полов, трагедия, если на них наступают случайно или с научными целями – ругань. Просто мы этого не слышим или не понимаем. Нам ведь тоже есть что скрывать. Счастье – это когда тебя не понимают.

Новости науки

Бормотология бывает теоретической (академической), прикладной (политехнической) и многоствольной (площадь Мужества). В многоствольной действует семнадцать ответвлений, восемь различных трактовок и двести шестьдесят три класса. Между ними, однако, нет никакой разницы, поэтому рассматривать их мы не будем.

Адепты прикладной и теоретической бормотологий переносить друг друга не могут (только на небольшие расстояния) и при встречах обычно плюют слюной в сторону друг друга или делают характерные жесты. Есть ещё травматическая бормотология, заниматься которой запрещено беременным женщинам, детям и литературным критикам.

Бывали годы, когда бормотологи преследовались властями. Репрессии против бормотологов были бы ещё сильнее, если бы эта наука существовала во времена преследований. К счастью, это было не так.

Многие считают бормотологию не просто наукой, а конгломератом на стыке искусства, культуры, спорта, программирования и на пересечении Пятьдесят седьмой и Шестой авеню (где прачечная). В круг интересов бормотологов входит практически всё, что может туда поместиться. Это зависит от площади. (Напомню: обычно площадь круга равна пи-эр квадрат пополам).

У бормотологов, как правило, нечёткая дикция и тихий голос. Тем не менее на выступления ведущих представителей бормотологии невозможно достать билеты, просто невозможно. Поэтому, кстати, залы остаются пустыми.

Раз в месяц бормотологи собираются на свои ежегодные слёты, где определяют пятилетнее направление развития в рамках ближайшей недели. Места встреч, чтобы избежать ненужного ажиотажа, обычно не сообщаются заранее. Ну а потом это и вовсе не имеет смысла. (Как видим, в бормотологии существуют свои проблемы).

Бормотологи издают журнал, во избежание недоразумений никаких статей и графиков не печатающий. Зато если из такого журнала соседский чумазый ребёнок сделает кораблик и запустит его в луже, то кораблик этот будет весьма быстр и поплывёт шибче остальных. Над этим парадоксом и бьются сейчас бормотологи всех стран.