Давно это было. Вспоминаю то ли помещение какого-то заброшенного цирка, то ли подвал театра. Трамваи там еще ходили, снаружи.

Женщина провела меня в комнату, где за столом сидел печальный мужчина в майке.

– Вот, вы им интересовались.

– Ничего я им не интересовался!

На столе стояла открытая бутылка красного вина.

– Тогда пусть идет? – спросила женщина, показывая мне, что скрывает улыбку.

– Давайте сюда, что там у вас, – сказал мужчина. – Первый-то экземпляр, надеюсь?

– Он довольно лапидарно пишет, – сказала женщина. – Вот, про разговор двух идиотов. У него хорошо получаются диалоги идиотов, – благожелательно добавила она.

– Спасибо, – сказал я.

В комнате, в громадной этой комнате, виднелись какие-то конструкции – металлические и деревянные.

– Мы здесь временно, как всегда – временно, – объяснила женщина. – Нас скоро…

– Гадко, гадкая жизнь, – говорил мужчина, трогая принесенные мной листы. – Гадкая.

Я решил, что это тоже комплимент тому, что он читал, и опять сказал:

– Спасибо.

– Не за что, – буркнул мужчина, вытирая своей синей майкой красное лицо. – Это у меня у сына… Залетел он.

– Александр, он же чужой человек! – сказала женщина. – Что ты перед всяким раскрываешься?

Я плохо понимал происходящее. Я обиделся. Я сказал: 

– Меня прислал Ильич, вы сами просили материалы. Он сказал, что вы просили. У меня тексты, я их заберу – и все, ничего страшного, но я ж не силой к вам.

– Понимаешь, – сказал Александр, – должно быть или смешно, или не смешно. Особенно со сцены. Эти гады ведь думать не будут, разбираться.

– Какие гады? Цензура? – с надеждой спросил я.

Они оба засмеялись.

– Зрители, – пояснил мужчина. – Цензуре-то что? Уже и про евреев даже можно, и про армию. 

– Но мне у него кажется приемлемым про тех двух идиотов, – сказала женщина. – Там есть за что зацепиться.

– Нет у меня никаких идиотов, – сказал я. – Где вы их нашли? Если вы об этих говорите, – сейчас я покажу, – то они не идиоты, а просто…

Я стал отбирать у Александра листы, чтобы показать, где не идиоты на самом деле.

Какая-то балка стала медленно опускаться на нас с потолка. На каких-то тросах. Тяжелая.

– Бежим, Александр! – крикнула женщина, схватив и меня за руку тоже.

Мы снесли дверь с петель и, все трое, оказались лежащими в коридоре на пыльном полу. У женщины задралась юбка.

– Гады, – не сразу сказал Александр. – Техника безопасности, сволочи.

Женщина плакала, а Александр гладил ее по волосам, вытирал ей своей майкой слезы и матерился. Нервной струйкой в коридор стекал красный винный ручеек. С улицы доносился лязг трамвая. 

«Даже в опасную, трагическую минуту, – думал я, – она обратилась к нему полным именем: Александр. Уважает. Любит даже, наверное».

– Идти-то сможешь? – спросил меня Александр. – Передавай Ильичу привет. Про идиотов-то твоих мы еще подумаем, чтоб взять. Хотя вряд ли. Сволочи! Иди и запомни одну важную вещь. 

Но что это за важная вещь он не сказал.