В отношениях между супругами возникла трещина. Жена связалась с компанией матерей-одиночек, ездила с ними на каких-то пригородных поездах, тайком брала молоко на фермах и жадно, много пила. Муж увлекся поиском решений шахматных задач с огромным, отнимающим много времени количеством фигур и вступил в сообщество юных натуралистов, куда его взяли со скрипом из-за возраста.

Она полюбила ходить в музей первобытной настенной живописи и компьютерного дизайна, а он занялся вышиванием и тяжелой атлетикой. Все новые и новые блины нанизывал он на штангу – и часто поднимал их, а если не мог поднять, то ему все равно нравился общий настрой мероприятия, атмосфера спортивного зала.

Жена стала писать стихи, и из журналов ей приходили ответы с отказами, и почтовый ящик не выдерживал их веса, ломался, а муж в это время был занят шахматами или частным извозом: он брал такси, помогал водителю находить пассажиров, и небольшие комиссионные были ему подспорьем. 

Трещина росла и ширилась, и никто этому не был рад, но – что делать? Отказаться от подруг, шахмат, блинов, такси?.. Взрослые же люди. Жизнь сближает людей, она же и пытается отдалить их друг от друга. 

У мужа прорезался сильный оперный голос, вопреки надеждам соседей, а жена стала собирать марки, и одна марка приклеилась к языку, не отдиралась никак, вызвав большой переполох.

Они, бывало, вместе ужинали – и даже за столом их вкусы теперь разнились: она предпочитала творог, гренки с сыром, а в беседе – республиканцев и финансовую независимость, а он – мясо с картошкой и демократов. Про деньги у него тоже было свое мнение.

– Смотри, снег на улице, – говорил муж.

– Как же снег, когда дождь, – говорила жена, и оба они были правы: такая уж переменчивая погода. 

Чуть ли не двадцать лет жили они вместе, и вот решили познакомиться получше, позвали в гости трех его сослуживиц и трех ее начальников, однако беседа получилась резкая. В конце концов включили телевизор и молча танцевали, пока не начался выпуск новостей и музыка не кончилась.

«Кончилась музыка, – думали супруги. – Да была ли музыка-то?»

Он купил ей цветы, а у нее от них началась аллергия. Она как-то принесла в дом семь галстуков, на каждый день недели – так и называется: неделька – но уже во вторник галстук оказался слишком тугим, вызывающим у него чуть ли не бешенство.

Трещина, трещина. 

«Не надо сдаваться», – говорили они тихо сами себе и друг другу вслух. Но даже и в этом – вслух – не соглашались. «А зачем?» – отвечали они друг другу, а потом уже и тихо сами себе: «Действительно, зачем?»

Однажды они встретились дома – правда, оба спали, – и муж проснулся, подошел к окну, оглянулся и увидел пятку под одеялом. На пятке виднелись трещинки. Мизинец жены шевелился в такт сну, и это было смешно. Только пятка была видна в комнате и даже в целом ночном мире.

За окном не было ни снега, ни дождя – ясно, тут уж не поспоришь. Молоко в холодильнике, членский билет общества юных натуралистов – среди важных документов, журнал с напечатанным наконец стихотворением – на книжной полке, марки – в кляссере, штанга – в спортзале, телевизор с дикторами – выключен и молчит, а непонятно откуда доносится музыка... 

Он дотронулся до ее пятки. 

– Не щекотись, – сказала жена беззлобно и хихикнула. – Мы оба – фанатики бадминтона, – вдруг вспомнила она.

– И регби любим оба, – сказал он. – Закат у моря, рыжих котят, группу «Голову снесло»...

– И кипяченое молоко... – продолжила она.

Вот молоко он как раз не любил.