* * *

Чайник кипит под закрытою крышкою,
кот побежал за компьютерной мышкою,
мысли его коротки.
Длинные тени мелькают на лестнице –
что еще в эту минуту поместится,
кроме трески и тоски?
Выйду на кухню – чей чай разливается?
Стол этот песней у нас называется,
до-ре-ми, до-ре-ми, до,
и помидоры лежат не на скатерти,
и коридоры по леcтнице катятся,
горе мне, горе мне, но
пар над плитою – чеширcкой улыбкою,
кот наблюдает за жареной рыбкою,
когти колючи его,
и замирают ступени на лестнице,
и продолжаeтcя пеньe – поместится
вcе – ничего, ничего...

* * *

На границе тихо и светло,
справа дом, а слева – зреет рожь.
Группа под названием «Свело
ногу» – есть, а голову не трожь.
Сколь ушами рот ни закрывай,
в зеркале улыбкой ни маячь –
но по рельсам движется трамвай,
не утонет снова в речке мяч.
Даже траектории планет
в Думах обсуждают головой,
а в ногах, как раньше, счастья нет,
правда, мяч вернулся – голубой.
Футболист готовит свой удар –
город весь затих, и спит село,
и по рельсам ходят поезда,
но кого-то снова – не свело. 

Встреча

Я прищурился, гляжу – Пушкин.
Это ясно и бомжу: Пушкин!
На скамеечке сидит Пушкин.
Слушает свое cи-ди Пушкин.
Книжка у него в руке (Пушкин)
с посвященьем: «Анне Керн. Пушкин».
Он читает про себя, Пушкин.
Обниму тебя, любя, – Пу-у-у-шкин...
А за ним следит другой Пушкин.
Он молчит, ни в зуб ногой Пушкин.
Грозный, будто канделябр, Пушкин.
Это даже не верлибр, Пушкин.

А в кафе сидят опять – Пушкин
и другой, ни дать ни взять Пушкин.
Нить поэзии они, Пушкин,
все стремятся сохранить, Пушкин.
От врагов своих устав, Пушкин,
шепчут, приоткрыв уста: «Пуш-ш-ш-кин».
В литераторском кафе, Пушкин,
каждый третий под шофе – Пушкин.
Каждый, кто надел пальто, – Пушкин.
А платить-то будет кто – Пушкин?
То ли дело мой сосед Тютчев.
Он действительно поэт – Тютчев!