За окном

Простудился и теперь сижу дома, замотанный в разные кофты и шерстяные носки. За окном метель метет и метет. Ветер такой, что снег летит горизонтально. Деревья качаются в разные стороны. Кажется, что дом едет куда-то. Может, и правда – едет. Что-то поскрипывает, постукивает, погромыхивает в подвале. Дом старый, едет медленно. Куда только едет – непонятно. Ходят по Москве такие слухи, что эта езда не просто так. Не один дом уже так уехал, как в воду канул. Говорят, что московские власти разные ненужные им старые дома, хрущобы какие-нибудь, заманивают за МКАД и там сносят безжалостно, даже в извращенной форме. Выбирают такое время, чтобы все на работе были, и начинают дом приманивать. А уж как они его приманивают – никто не знает. Может, шифером новым, побелкой или трубами канализационными. Только дом окна развесит и едет. А те старушки да кошки, которые в нем безысходно живут – они или спят, или не знают, не умеют, как сигнал какой подать. Так все и пропадают почем зря. И меня вот с ними заносит нелегкая… К вечеру-то все как с работы придут – а тут уже место ровное или даже котлован с рабочими. Они бегают, кричат, ругаются на разных языках. Строят что-то вавилонское – башню банка или торговый центр. И следов от бывшего дома никаких. Только бутылка пивная в кустах валяется, в которую я записку положил о том, что простудился и теперь сижу дома, а за окном метель метет и метет.

Последние лет двадцать…

Последние лет двадцать своей жизни мой папа соблюдал строгую диету сахарных диабетиков. Конечно, когда мама не видела, он не очень ее соблюдал, даже и вовсе наоборот, но мама видела всегда. И потому ел он вместо настоящих конфет только специальные диабетические батончики, вместо белого – черный хлеб и все остальное, что при такой диете полагается. Правда, кроме диеты, папа таблеток никаких не пил и уколов не делал. Он бы и диету… но с мамой лучше было не связываться. Все дело было в том, что у папиной мамы и моей бабушки таки был диабет. И мама решила, что береженого Бог бережет. И берегла так, что папе мало не казалось. 

За год или около того до своей смерти папу обследовали на предмет совершенно других болезней. Собрали, как водится, все анализы, и папа пошел с ними на прием к какому-то старому и мудрому Шапиро. Этот самый Шапиро был до того стар и мудр, что спрашивал у пациентов об их самочувствии. Нынешние-то врачи сразу утыкаются в бумажки и начинают писать, писать и писать, пока пациент не заскучает и не уйдет к другому – такому же врачу, но по знакомству и за деньги. Так вот, папа ему все и рассказал. Среди прочего упомянул свой сахарный диабет, от которого он спасался диетой. При этих словах Шапиро приподнял бровь, пошелестел анализами, пожевал губами, задумчиво подвигал в разные стороны немаленьким носом, а потом сказал папе:

– У вас нет никакого сахара. И диабета нет. По анализам – нет. – помолчал и тихо спросил: – А кто вам поставил такой диагноз?

– Жена, – еще тише ответил папа. 

Я эту историю услышал только на прошлой неделе, спустя девять лет после смерти отца. К чему мне ее рассказала мама? А к тому, чтобы я понимал: таких настоящих мужчин и мужей теперь днем с огнем не найдешь. И мужа моей дочери надо искать именно такого. Между тем как я… Мама не договорила, махнула рукой и полезла в буфет за шоколадными конфетами к чаю.

На рынке

На рынке, в мясных рядах, загляделся на продавщицу, которая стояла за прилавком с морожеными курами, утками, гусями и запчастями к ним в виде потрохов, крыльев, ног и шей. Сама торговка была немногим уже прилавка, с толстыми золотыми серьгами, толстой меховой шапкой, толстым носом и губами. Покупателей было мало – человека два. Но и они отошли. Продавщица стояла, любовно оглядывала разложенное на прилавке и беззвучно шевелила губами. Казалось, она обращалась к курам и уткам с приветственным словом. Или со словами поддержки. И то сказать – за что их ругать-то? Этаким манером говорила она со своим товаром минут пять и смотрела, смотрела на него во все глаза, «как души смотрят с высоты на ими брошенное тело», а в конце своей речи взяла да и легонько похлопала по животу толстый пакет с куриным фаршем. 

Я не знаю, какой надо быть после этого отмороженной курицей или уткой, чтобы немедленно не продаться.