Я им говорила, давайте ее стерилизуем. Но мама… Она у меня правозащитница. Она говорит:

– А ты кошку спросила? А может, она хочет стать матерью?!

– А с котятами что будем делать?

Мама вздрогнула и сказала:

– Ну подожди, еще ведь не скоро, еще не пришла пора. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Пару дней назад утром на моем пороге стояла бледная испуганная мама:

– Быстрей! Побежали! Скрябин заболела!

Спрашиваю чем. Мама говорит, Скрябин сидит на своем корытце орлом по пятнадцать минут, отклячив хвостик. А взгляд у нее… И мама рукой показывает Скрябинин хвостик и лицом показывает, какой у Скрябы взгляд: сосредоточенный, неподвижный и глаза круглые-круглые, как будто она проглотила палку твердой сырокопченой колбасы целиком.

Ну я же специалист. И мама мне доверяет. Я кричу:

– Немедленно отменяй сухой корм. Немедленно! Это у нее МКБ. Это МКБ!!!

– И-и-и-и-и-и… – ужаснулась мама, и тень страшного МКБ пробежала по ее прекрасному лицу. – Что же делать? Как же быть? 

Мы стали советоваться и – я же специалист – решили поить Скрябу медвежьими ушками и кукурузными рыльцами, и я побежала в аптеку, и мы заварили травки, и стали остужать, и вдруг услышали протяжный утробный вой. 

Оказалось, это было не МКБ. 

Это было другое. Это было «пришла пора» и те проблемы, которые надо решать по мере поступления. Проблемы поступили.

«Пришла пора, она влюбилась», причем влюбилась сразу по уши во всех и во все. Она ласково приставала к дедушке, она нагло преследовала маму, развратница пыталась снять на ночь голубя за окном, робко и мечтательно заглядывала в глаза утюгу на гладильной доске, она делала кокетливые намеки всем диванным подушкам, она нагло и разнузданно донимала старое кресло и пыталась пристроиться под свернутый и сложенный в чехол английский плед. Время от времени она урчала и громко требовала: 

– Дайте не знаю что, но что-нибудь и побыстрей.

Мама плакала и жалела Скрябин, а я помчалась к Фиме, к Сэру. Ну к Серафиму – нашему ветеринару. Тот дал капли и велел капать. Обещал, что полегчает. Скрябин в отчаянии царапала себе лицо и рыдала:

– Вы зве-е-е-ери, господа! – и добавляла из Пушкина и так страдающей от сочувствия маме: – Ах, няня-няня… 

Кто-то посоветовал дать Скрябин сырого мяса. Мама, моя добрая мама, была готова догнать и завалить весь крупный рогатый скот Украины и Румынии, лишь бы Скрябин полегчало. Принесли парную телятину. Скрябин даже не взглянула, даже не понюхала. Она повела глазами и сказала:

– Полноте! До того ли мне…

Сказала и куда-то пошла…

– Куда ты? – с тоской позвала мама. 

– Я к вам пишу… – завыло в соседней комнате…

Бедная моя мама! У нее много лет жила Карлиша, французская болонка, похожая на белую распатланную хризантему. И уже в преклонном возрасте, уже почти беззубая, Карлиша все равно в определенное время вдруг становилась мечтательной, проявляла острый интерес к противоположному полу и тягала маму за поводок по городу в погоне за кобелями. И хотя ничего из этого не получалось, зато домой они приходили взбодренные, подтянутые, с приятной усталостью в мышцах и в отличной спортивной форме. А вот наш кот Тяпа по фамилии Сьюткейс (то есть «чемодан» по-английски, он был британский кот) в обычные времена был так спокоен невозмутим и неподвижен, что дети моих друзей принимали его за игрушку. Когда он засыпал, а засыпал он частенько на книжной полке у детей в комнате, он так расслаблялся, что валился с полки прямиком в аквариум. Но когда по радио вдруг объявляли март, Сьюткейса было не унять, он не гнушался приставать даже к небольшим собачкам и к старой почтенной ручной выдре, много лет живущей в реке рядом с нашим домом.

– Все! Ищи кота! – приказала мама и крикнула мне вслед в лестничный проем, что дает за Скрябин солидное приданое, только пусть предоставят кота из хорошей семьи.

Отдельная тема, как я (помните легендарную Хануму?) моталась по квартирам, сваталась, намекала, сводничала, сулила и блудливо играла бровями.

Короче, кто хотел нашу Скрябин, не подходил нам, а кого хотели мы, был красив, толст, мордат, но совершенно бесполезен в нашем нелегком деле – кастрирован.

Мы продолжали давать невесте капли, но бедняга Скрябин не переставала биться в истерике и вопить в окно юному воробью:

– Вообрази, я тут одна… И молча гибнуть я должна...

«Ничего себе – молча»… – думал воробей.

Позавчера рано утром я прибежала к родителям и застала нарядную маму в шляпке с похотливой Скрябин на руках в прихожей.

– Вы куда? – поинтересовалась я у подозрительной пары.

– Мы сходим… Тут недалеко… Нам надо… – забормотала мама

– Идем! Быстрей! Ыа-а-а-а!!! – выла Скрябин и скребла мамино плечо.

– Не поняла, куда это вы собрались?

– Тут недалеко… Мы туда и назад… – пряча глаза, ответила мама.

– Куда?!

– Ну это… Ну на помойку, – смущенно призналась мама.

– Что?! – ужаснулась я

– Ну там… там же большой выбор. Там – коты… А потом сразу дадим ей глистогонное и прокапаем ей противоблошиное, искупаем… А что делать? Мне ее так жалко, так жалко…

Мама вышла за порог, но Скрябин испуганно дернулась и вернулась назад в квартиру. То ли она вдруг почувствовала бездну своего возможного падения, то ли… Неужели?!. Пора прошла?..

Сегодня Скрябин целый день спала и ела. Ела и спала.

Все…