Как-то после нашей свадьбы мы с мужем заспорили, где лучше медовый месяц провести. Я тянула его в горы, чтобы в связке одной понять, кто такой. Но он был иного мнения: «Подумаешь, горы! Вот круиз! Круиз! Круиз!» Муж уговаривал: мол, море, белый теплоход, ты – в платье вечернем зеленом, с бокалом шампанского, на палубе. Над головой звезды, ты их затмеваешь… Сухуми, Батуми… Города-легенды… Я уши развесила, согласилась. 

Говорила мне мама: думай, думай! Не послушала. Поехали. Верней, пошли. В круиз, на «Армении». Слышали? На «Армении» в Грузию! Только это должно было нас насторожить! Нет. Куда…

Говорила мне мама…

Действительно – белый теплоход, море, палуба, – все как договаривались. И муж: сейчас-сейчас, скоро-скоро, вот-вот будет Сухуми! Бу-удет… Вот и уже!

В Сухуми в первую очередь вели куда? Правильно: в обезьяний питомник. Там мой муж – экономист по образованию, поэт, романтик, дуэлянт, – схлестнулся с шимпанзе. С шимпанзе по имени – ах! восторг! – Образина. Спрашивается, что мой муж не поделил с шимпанзе? А белый кабачок! Он взял у служительницы кабачок и протянул его через прутья клетки Образине. Шимпанзе тут же руку навстречу – мол, дай, дай быстрей, есть хочу. Муж мой любопытный цап шимпанзе за эту самую руку – и держит. Образина находчивый, недолго думая, изобразил морду глубокомысленную, охнул испуганно и уставился куда-то за спину моего мужа: ой, а что там?! Муж оглянулся, потеряв бдительность. Образина выпростал вторую руку из клетки и как саданет по уху моему экономисту! У того просто искры из глаз… А шимпанзе еще успел свой кабачок урвать. И ну хохотать из клетки! И другие шимпанзе хохочут, умирают. И я тоже… немного смеялась. Тогда муж на меня обиделся. А потом я на него обиделась, что он на меня обиделся. Так мы вернулись на теплоход. И я все время ворчала, что вот, говорила мне мама… 

Поужинав, муж помягчел и сказал, что Сухуми – это еще не то, вот ты Батуми не видела, о!!! Вот увидишь Батуми! Тогда все!

Теплоход в Батуми пришел рано-рано, я еще спала. Муж выскочил на берег. Прибегает – глаза шалые, кричит восторженно: «Батуми! Батуми! Яркий! Шумный! Солнечный! Машины едут, нигде пешеходам дороги не уступают!» – упоенно так орет. Ну хорошо. Натянула я сарафанчик коротенький, шляпочку маленькую от солнца, – по­шли твою легенду смотреть! А там действительно около порта такая дорога! Машины – вжик-вжик, вжик-вжик… Туда-сюда с бешеной скоростью. Муж говорит: нет смысла переход искать, машины все равно не остановятся, надо между ними лавировать, лавировать и вылавировать, – рисковать, словом, – зато потом, когда мы выживем, будет что вспомнить. Но я человек законопослушный: говорила мне мама, что дорогу надо переходить только на переходе и на зеленый свет! Остановилась рядом со светофором, муж – чуть в отдалении, смотрит, как у меня это получится. А я стала ждать, когда светофор, сдохший еще во времена Мцыри, вдруг, на счастье мое, зеленым засветится. Оказалось – и не надо. Все машины остановились, водители из окошек по пояс высунулись, блестят зубами разного металла, руками машут, кричат восхищенно, головами качают – переходи, дорогая, переходи. Я и пошла опасливо, засеменила быстро. Почти побежала. Машины сигналят, водители разочарованно языками цокают… А один водитель даже из машины выскочил, подбежал ко мне, кричит обиженно: давай теперь обратно переходи! Только мэд-лэн-но!!!

Ну тут уже мой муж, экономист по образованию, поэт, романтик, дуэлянт, не выдержал и ко мне через дорогу побежал...

– Вах!..

Ой, говорила мне мама: одевайся скромно!

И пошли мы гулять дальше, правда, муж мой как-то приуныл и уже не радовался так беспечно, а меня за руку держал и ворчал, что платьице надо было надеть подлиннее и с рукавами, и не шляпку, а платок… И мы стали ссориться, и я, как всегда, процитировала свою маму. Муж, про мою маму вспомнив, на всякий случай сдержался и спросил, что мне купить на вещевом рынке. Я ответила, что, конечно, паранджу! Но лучше не надо!.. Потому что я в моем сарафанчике и моей шляпочке и в юности моей двадцатилетней дорогу назад к порту все-таки перейду. А он на этот раз – вряд ли. А значит и на теплоход опоздает, и останется в своем легендарном Батуми навсегда! 

Ой, куда мои глаза смотрели! В лихую годину я эти слова произнесла... Но об этом ниже.

А пока мы пошли в дельфинарий. Туда тоже надо было дорогу переходить. (Переходи мэдленно!.. Переходи мэдленно!..) В дельфинарии мой муж, повторюсь, студент пятого курса, экономист по образованию, поэт, романтик, дуэлянт, был облит водой с ног до головы лихим юным дельфином за то, что вместе с маленькими детьми нетерпеливо топтался у борта бассейна, чтобы потрогать дельфина, а не сел, как все взрослые люди, на лавочку для зрителей. В этот раз я уже не смеялась, потому что чувствовала себя неуютно: за моей спиной сидела целая группа немцев, они хлопали в ладоши и радовались дельфиньим трюкам, одобрительно покрикивая: «Я-а! Я-а! Га-га-га! Я-а!» Все ждала, когда они закричат: «Хенде хох!» Так и просидели: я – настороженная, муж – мокрый.

Потом пошли в ресторан у моря. В меню был шашлык. Верней, написано было все, но в наличии был только шашлык. Это ж был самый расцвет советского курортного бизнеса, да такого, что даже грузинское гостеприимство меркло перед силой нашего туристического сервиса. Поэтому в центральном ресторане у моря был только он. Шашлык такой, шашлык сякой. А я его, шашлыка, не ем. И все. Почитала меню, чтоб как-то развлечься, – я вообще читать люблю, – смотрю: какое-то блюдо интригующее… Спрашиваю официанта сонного, равнодушного, что это такое дорогущее – «Шашлык с выносом». А стоимость – как хороший праздничный ужин для прожорливой многодетной семьи! Официант лениво объяснил, что это такое шоу и что он готов его показать, только «плацице, да?». Шоу – понятное вам слово, да? – важно, не подымая век, переспросил официант. Я послушно кивнула. И напрасно. Говорила мне мама – не сори деньгами! Если бы знала, что оплаченное моим мужем шоу окажется тем же ленивым официантом с тем же непроницаемым лицом!.. Но все это было одето уже в пестрый национальный костюм (грузинский? аджарский?). И под стилизованно-грузинское треньканье такого же ленивого гитариста это вышло с подносом, на котором валялся шашлык, на цыпочках трижды обошло по кругу наш стол и шваркнуло поднос с мясом перед моим носом. 

Что это было? – спросила бы моя мама. А ничего. Ничего не было! Шоу! «Шашлык с выносом»! Плацице, да?..

Совсем невеселые, мы вернулись на теплоход. Я повторяла мантры: «Говорила мне мама… Говорила мне мама…» Очень качало. В порт зашел еще один теплоход, «Собинов», но я уснула. 

Проснулась от крика женщины, колотившей в дверь нашей каюты. Из того, что она орала, я поняла, что «Армения» уже в море и что мой муж остался. Я похолодела. Остался! Остался! В голове спросонья промелькнули балетные из Большого, Максим Шостакович, Ростропович с Галиной Вишневской и еще многие и многие, которые остались… На палубе все обсуждали «того самого мужика», который остался в Батуми. Мужиком называли моего мужа, тонкого, умного, талантливого, экономиста по образованию, поэта, романтика, дуэлянта. Я была в отчаянии!

Оказалось, на «Собинове» в Батуми зашли знакомые мужа. Эти знакомые схватили его за руку, провели на свой теплоход и посадили в салон слушать, как поет группа «Ялла». Мой муж, очарованный восточными подвывами «Яллы», опомнился и выскочил на пирс, когда «Армения» уже давала прощальный гудок, и боцман на страшные призывные крики с берега равнодушно кинул: «Шо я тебе, лодка канонерская – туда-сюда маневрировать?!» А я в это время мирно и доверчиво спала. Говорила мне мама: не спи на закате!

Муж мой, в шортах, без бумажника и документов, с подаренной друзьями бутылкой «Напареули», не стал обращаться к пассажирам в зале ожидания морского вокзала – мол, я сам не местный, отстал от теплохода, поможите, кто чем может… Нет. Он пошел сразу искать, на чем догонять «Армению». И нашел. Буксир «Радость». Капитан буксира дядя Ашот, чтоб он был всегда здоров, парил ноги. На просьбу немедленно догнать и перегнать, на клятвенные заверения отдать душу, заложить дом, отдаться в рабство дядя Ашот повел внушительным носом и сообщил, что без береговой охраны шагу не сделает. Мой экономист помчался в береговую охрану. Что он уж там говорил, как описывал свою спящую красавицу на «Армении», но давил на самое больное: если он сейчас не догонит теплоход, его молодую жену уведут! Уведут! 

Вах!!! Мужская солидарность, согретая батумским солнцем и грузинским вином «Напареули», сделала свое дело. Пограничник проникся, включил радио, вызвал «Армению» и отдал команду: «Стоп, машина! Лечь в дрейф, спустить трап и ждать!» В этот момент мы все, кто находился на палубе, почувствовали, что теплоход остановился. И через десять минут на горизонте показался буксир «Радость». Мой муж, экономист по образованию, романтик, поэт и дуэлянт, стоял на носу гордо и независимо, как капитан Немо в фильме «Капитан Немо». 

Потом я ему, конечно, долго пересказывала, что мне мама говорила. А мама мне за двадцать лет успела многое сказать. И мы долго не разговаривали. Минут двадцать.

Зато этот круиз, Образину, Батуми, дельфинов, дядю Ашота мы запомнили навсегда. И потом жили долго и счастливо…