Круговорот чувств

Однажды мы с моей одноклассницей Нелей возвращались из школы. Порылись в карманах, наскребли 20 копеек, купили на рынке большой кулек незрелой алычи. Хрумкая кислой алычой и отчаянно гримасничая, я рассказывала Неле о своей троюродной сестре Изольде. Изольда жила в далеком городе Тбилиси и приезжала к нам на летние каникулы. На протяжении всего года я дико по ней скучала и изводила родителей расспросами, когда же она приедет. Без Изольды было плохо, а с ней – еще хуже. Потому что с ее приездом у нас развязывалась настоящая война, и мы все лето увлеченно обзывались и мутузили друг друга по поводу и без. Такая вот детская любовь.

Вообще-то Изольда была хорошей девочкой. Но очень любила поучать – не туда идешь, не так стоишь, зачем дождевого червя лопатой пополам разрезала. «Зачем, зачем». Затем, что один червяк хорошо, а два – лучше!

Особенно меня раздражало то, как она, театрально сложив на груди руки, холодно прищуривается и тянет на одной ноте: «Вайме, Наринэ, неужели трудно вести себя, как городская девочка?» Каждая Изольдина театральная эскапада заканчивалась дракой – мне было обидно, что она считает меня деревенщиной.

Всякий летний день я мечтала о том, когда же Изольда уедет домой и перестанет терзать меня своими замечаниями. Зато с ее отъездом я принималась скучать и считать дни, когда она вернется.

Как-то раз, доведенная тоской до глухого отчаяния, я села сочинять Изольде письмо. Исписала тетрадный лист, нарисовала внизу букет гвоздик, речку и мост. Надписала конверт в лучших традициях Ваньки Жукова: «Изолде в город Тбылысы», – и кинула в почтовый ящик.

Утром следующего дня письмо обнаружилось на кухонном столе.

– Откуда оно тут появилось? – опешила я.

У мамы было подозрительно серьезное лицо. Она всегда так смотрит, когда изо всех сил старается не рассмеяться.

– Почтальон тетя Рипсик принесла, – ответила она.

– Почему?

– Потому что ты на конверте не указала адрес Изольды. Ни улицы, ни дома, ни квартиры.

Я молча убрала письмо в ранец. Спросить, каким макаром почтальон тетя Рипсик вычислила автора письма, не догадалась. Впрочем, вычислить меня было очень просто – тетя Рипсик жила в нашем квартале и отлично знала, у кого в «Тбылысы» имеется сестра «Изолда».

И сейчас, хрустя алычой, я рассказывала Неле о своем фиаско в эпистолярном жанре. Она слушала меня, деликатно сплевывая косточки в ладошку.

– Покажешь письмо?

После недолгих колебаний я достала из ранца конверт.

– Только никому не рассказывай.

– Ладно.

Неля выкинула под придорожный куст косточки, развернула письмо и громким шепотом принялась читать:

«Дарагая Изолда. Мне семь с палавиной лет, можыт быть чють меньше. Я учюс в 1-А класе школы № 2. Кагда приедишь, я многа чиво тибе разскажу. у нас на дворе растут цвыты. назваится адуванчыки».

– На нашем дворе тоже растут одуванчики, – шмыгнула носом Неля.

– У вас их даже больше, чем у нас! – важно кивнула я.

– Ну да, – согласилась Неля и продолжила чтение:

«Мы стабой сорится нибудим. Мы будим играть в приятки и купаца в речки. У вас в Тбылысы есть речка? А у нас есть!»

– Если даже у них есть речка, то наша все равно лучше, – снова отвлеклась Неля.

– Наша глубокая, и в ней много рыбы.

– А помнишь, как Кристина сандалии утопила?

Мы умолкли, вспоминая, как объясняли маме Кристины, почему она должна нам отдать сменную обувь дочери. Мама Кристины какое-то время хватала ртом воздух, потом вытащила из обувного ящичка шлепки и поспешила с нами на реку. Всю дорогу она причитала, что сандалии были импортные, кожаные, их Кристинкин папа из Праги привез.

– И где я этой балбеске вторые такие сандалии достану? – ругалась Кристинкина мама.

Она так неприкрыто горевала, что Неля решила утешить ее:

– Тетя Света, Кристина сандалии топить не собиралась. Она оставила их на берегу, а сама полезла в речку – топить дневник. А то сегодня «кол» по чтению получила, боялась, что вы ее накажете. Сандалии просто нечаянно рекой унесло, а она догнать их не смогла!

– Мхм, – отозвалась тетя Света и добавила ходу.

– Вы только не говорите ей, что мы вам про «кол» рассказали, – спохватилась Неля.

– Мхм, – дыхнула огнем тетя Света. 

Кристинка ждала нас на берегу. Издали углядев выражение лица матери, полезла в речку – топиться. Вслед за своими чешскими сандалиями. Но тетя Света спокойно умереть дочери не дала – она выволокла ее за шиворот из водоворота и вывернула наизнанку уши. Сначала правое, потом левое. А потом надавала тумаков – за сандалии, за «кол», за дневник. Кристинка молча вытерпела экзекуцию, надела шлепки, и они с тетей Светой пошли домой. Мы с Нелей почтительно глядели им вслед – у тети Светы на попе боевито топорщилась юбка, а Кристинка пламенела ушами.

– Хорошо, что Кристинка не стала на нас обижаться, – шмыгнула я носом.

– А ведь могла, – вздохнула Неля и продолжила чтение:

«У Погосяна Гарика ис 2-Б вчира порвалис штаны. И фсе видыли ево трусы. Я тожы видыла. Но я нисмиялас. Мне была жалка ево. А другие смеялис».

– Я тоже не смеялась, – встрепенулась Неля.

– А чего смеяться, трусы как трусы! – пожала плечом я.

– Угум, – согласилась Неля и снова уткнулась в письмо:

«Ищо у нас был град. Все яблаки упали. Прабабужка праклинала пагоду. Такие дила, заканчиваю свае писмо. Этат красивы рисунак длятибя. Низабуд приехать вгости».

Неля повертела в руках листок, аккуратно сложила и вернула мне.

– Ну как? – спросила я.

– Хорошее письмо, – одобрила она.

В бумажном кулечке осталась последняяалыча. Неля откусила половину и протянула мне.

– А знаешь чего? Давай мы просто позвоним Изольде и прочитаем твое письмо. У тебя есть ее номер?

– Нет, но дома есть. В блокноте.

– Мы можем заказать разговор. По межгороду. Я знаю, как это делается. Пошли?

– Пошли. То-то Изольда обрадуется.

Заказать разговор по межгороду удалось сразу – почему-то тетечка с телефонной станции совсем не удивилась тому, что ей звонит маленькая девочка. Она уточнила время разговора – десять минут, и велела ждать.

– Главное, чтобы мы успели до того, как вернется с работы мама, – кручинилась я. Почему-то мне казалось, что мама будет не в восторге от нашего звонка.

– А когда она придет?

– В четыре.

– Времени много, – махнула рукой Неля.

– Главное, чтобы ты успела зачитать Изольде письмо. За десять минут справишься?

– Справлюсь!

Время до междугороднего разговора мы провели с пользой – пообедали и даже сделали математику. Только взялись за чтение, как зазвонил телефон.

– Отвечайте Тбилиси, – велела тетечка.

Я прижала трубку к уху. На линии раздавались шорохи и какие-то еще звуки – словно кто-то методично заколачивал гвозди.

– Але! Изо? – заорала я.

– Але! Это кто? – отозвалась Изольда.

– Это я! Наринэ!

– А! – почему-то не удивилась Изольда. 

– Чего звонишь?

– Прочитать тебе письмо!

– Читай!

Я быстро зачитала ей письмо.

– А что на рисунке? – спросила Изольда.

– Гвоздики. Речка. Мостик.

– Спроси про речку, – шепнула Неля.

– Изо, а у вас в Тбилиси есть речка?

– Есть. Большая и красивая.

– Скажи, что наша красивее, – встрепенулась Неля.

– Наша красивее! И у нас рыбы много!

– Можно подумать, – фыркнула Изольда, – зато по вашей речке катера не ходят!

– А что, по вашей ходят? – расстроилась я.

– Чего она говорит? – полюбопытствовала Неля.

– Говорит, что по их речке катера ходят.

Неля прижалась щекой к моей щеке и заорала в трубку:

– Зато ваша речка вонючая! В ней эти... ну на «ка» которые, небось плавают!

– Это кто? – удивилась Изольда.

– Это моя подруга Неля, – внесла ясность я.

– Скажи Неле, что эти, которые на «ка», у нее дома плавают. В ванне.

– Что она говорит? – никак не унималась Неля.

– Говорит, что эти самые на «ка» у вас дома плавают. В ванне! – честно передала я.

– Ах так? – Неля вырвала у меня трубку. 

– Слышь ты, дура! Чего? Чего-о-о-о-о? От такой слышу, ясно? Сама ты дура, и попа у тебя большая, в дверь не пролезает, ясно?

– Продлевать будете? – вклинилась в светскую беседу оператор. – Десять минут истекли.

– Еще десять минут, – велела Неля и набрала побольше воздуха в легкие. 

– Вонючка!

– Неля, это ты? – отозвалась оператор.

– Ой, мамочки, – осеклась Неля и бросила трубку.

– Чего «мамочки»? – удивилась я.

– На станции моя тетя работает. Она меня по голосу уз...

– Дзы-ы-ынь, – зазвонил телефон, – дзы-ы-ынь!

– Не бери, – вцепилась мне в руку Неля. 

– Это тетя звонит, я знаю.

– Дзы-ы-ынь, дзы-ы-ынь, – не умолкал телефон.

– Пойдем отсюда. Чтение сделаем у меня, – и Неля побежала к входной двери.

Мы накрыли надрывающийся телефон диванной подушкой и вылетели из дома. Уходили задними дворами, чтобы не попадаться на глаза моей маме. О том, что тетя Нели может позвонить к ней домой, не догадались. За что и поплатились. То есть поплатилась Неля, а я переминалась с ноги на ногу, прижимала к груди учебник и с ужасом наблюдала, как мама Нели выкручивает ей уши.

– А-а-а-а-а-а-а, – орала Неля на одной ноте, но попыток вырваться не делала.

– Хочешь без уха остаться? – приговаривала ее мама. – Хочешь?

Вдоволь оттаскав Нелю за уши, она велела ей идти в комнату.

– И не выходи оттуда, пока не сделаешь все уроки, ясно?

– Ясно, – всхлипнула Неля.

Я увязалась за ней, но мама Нели преградила мне дорогу.

– Иди домой, деточка. С тобой твоя мама поговорит. Я ей уже позвонила и все рассказала.

– Хорошо, – кивнула я и поплелась домой.

Это был самый длинный путь в моей жизни. Я шла, словно караван, – долго и мучительно. И, чтобы надышаться перед смертью, останавливалась у каждой травиночки, каждого цветочка.

Провожала туманным взглядом полет птиц. Пересчитывала облака.

Дома все было как обычно – мама возилась на кухне, младшая сестра Каринка разбирала на запчасти свой велосипед.

Я встала на пороге кухни, вздохнула:

– Мам!

– Чтобы без моего ведома никуда больше не звонила, слышишь? – обернулась ко мне мама.

– Слышу!

– Иди мой руки, сейчас есть будем.

– А мы с Нелей уже поели, – зачастила я.

– Суп с хлебом. Еще сыра поели. И огурцов.

– Неле сильно досталось?

– Сильно.

– В следующий раз и тебе достанется. Ясно?

– Ага!

– Надеюсь, вы будете послушными девочками. Я так устаю в школе, что на ругань с вами у меня просто не остается сил.

– Мы будем послушными девочками, – кивнула Каринка и с шумом отодрала руль велосипеда.

Мне было семь с половиной, может, чуть меньше, Каринке – вообще пять. Светило нашего ядерного детства уже выкатилось из-за горизонта, но никто пока этого не знал. Относительно спокойной жизни маме оставалось всего ничего, года полтора. Может, чуть меньше.

P.S. А Изольда летом приехала. И мы с ней обратно дрались и обзывались почем зря. И я снова каждый божий день мечтала о том, когда же она уедет. А с ее отъездом принялась дико по ней скучать. Такой вот круговорот чувств.

Над и под

Пруд становится катком
В январе.
Можно бегать на коньках
Детворе.
Я упал, хотел подняться
И вдруг
Красных рыбок увидал
Пару штук.
Если честно, представляю
С трудом,
Как там рыбки – без тепла,
Подо льдом?
Но возможно, на румяных
Ребят
Рыбки тоже изумленно
Глядят.
Листик лилии на дне
Теребя,
Удивляются они
Про себя,
Отрываясь иногда
От еды:
«Как там люди, надо льдом,
Без воды?»

Капризная мама

Было весело вначале:
Мы кричали, мы мычали,
И бренчали, и рычали,
По стене мячом стучали!..
Только вдруг примчалась мама
И сказала: «Ужас прямо!
Это дети или кто?!
Вас тут трое или с то?!
Как вы сами не устали?
Чтоб сейчас же перестали!»
Мы послушно замолчали,
Больше хором не мычали,
Не стучали, не бренчали,
А сидели и скучали...
Только вдруг примчалась мама!
И сказала:
«Ужас прямо!
Пять минут слышна одна
Гробовая тишина!
Словно все поумирали!
Нет, играйте как играли!»
И опять мы, как в начале,
Закричали, застучали,
Лошадь сделали из стула!..
Мама тяжело вздохнула,
Снова уши затыкая...
Вот капризная какая!