«Музыку сочиняет народ, а мы ее только аранжируем». Что-то в этом роде сказал Чайковский.

Бывали и у меня случаи, когда если не всю «музыку», то ведущую «мелодию» – сюжет мне преподносил представитель широких народных масс. Вот один из таких примеров.

Семьдесят третий год, поздняя осень. Получаю телеграмму из «Крокодила»: предлагают срочно прислать рассказ для специального выпуска, посвященного вечной советской борьбе с пьянством. Немедленно сосредоточиваюсь на заказе. Печататься в «Крокодиле» в те годы было весьма почетно. А главное платили хорошо.

Чаще всего свои комические вещицы я сочиняю дома, на кухне, служащей рабочим кабинетом. Сюжеты высасываю из пальца или беру с потолка. И на этот раз, вдохновленный телеграммой, сажусь за машинку. Сосу палец – нет сюжета. Пялюсь в потолок – не проглядывает и там. И то сказать, юмористами-фельетонистами тема измызгана вдрызг. Все сюжеты, приемы перебраны не по разу. А хочется блеснуть чем-то свежим. Брезжит смутная мысль: найти смешной ответ на вопрос, почему люди вообще пьют спиртное. В первую очередь – мужики. Раскрыть философию этого всеобщего мужского увлечения, отыскать неожиданную подоплеку. Но нет подоплеки ни в пальцах, ни на потолке.

Перехожу на способ, к которому прибегаю редко. Одеваюсь, выхожу. Брожу по улицам, в надежде, что озарит на ходу. Не озаряет. А погода отвратнейшая: холодина, сеет беспрерывный дождик, задувает ветер. Сначала зябну, потом мерзну и, наконец, коченею. К этому времени шагаю по улице Малышева от «Центральной» гостиницы к мосту через Исеть. У моста притулилась известная горожанам «стекляшка». Вот, думаю, зайду, глотну горячего чаю или кофе. Согреюсь, заодно взбодрю мозги. 

Вхожу. Мраморные столики, прилавок, скучающая толстушка в белом халате поверх ватника. Чаю нет, кофе нет: неисправен кипятильник. Зато вдоль стены громоздятся ящики с пивом. Черт побери, летом бы, в жару! Когда за вожделенным хмельным напитком выстаиваешь в безнадежных очередях. А тут пей – не хочу. Но кому оно нужно, ледяное пиво в промозглый день?

И действительно, на всю «стекляшку» – единственный посетитель. Парень стоит за столиком. Наливает из бутылки: в стакан. Стакан стучит о его прыгающие посиневшие губы и щеки у него сизоваты от холода. Давится, но пьет.

Не выдерживаю, подхожу:

– Извини, друг, не понимаю, как ты можешь в такую холодину пить пиво?

Произнес, а сам думаю: сейчас пошлет подальше за пустое любопытство, граничащее с непрошенным нравоучением. И правильно сделает.

Но парень грубить не стал. Поставил стакан, утер губы, поежился и ответил:

– Мне, что ли, надо? Организм требует. Ему виднее.

Сказал без тени юмора, серьезным тоном.

В старинных романах, особенно переводных, можно встретить фразы вроде такой: «И в это мгновенье его озарило, словно молнией...» Именно это я и испытал.

– Золотом по мрамору! – воскликнул я, имея в виду афористический блеск ответа.

– Чего? – не понял парень.

Но я уже выбежал из «стекляшки», помчался домой и за пару часов отстукал рассказик под названием «Организму виднее». Его герой жил под мудрым руководством своего организма: и напивался не по своей, а по его потребности, и работу выбирал по его желанию. В конце рассказа он собрался жениться, и, когда приятель спросил, любит ли он свою невесту, герой честно ответил, что понятия не имеет. Зачем же он тогда женится? Затем, что организм требует, ему виднее.

Рассказ вышел в спецвыпуске «Крокодила», потом его перепечатывали другие издания, читали по радио, разыгрывали в виде скетча на эстраде. И всюду и всегда автором называли меня.

Но, в сущности, придумал его не я, а парень с посиневшими губами, давившийся ледяным пивом в холодный день поздней осени в «стекляшке» у моста через Исеть. О чем он, правда, не подозревает до сих пор.