А теперь некоторые предварительные итоги нашей быстротекущей жизни. Ну что мы, например, узнали о главном? То есть о женщинах? И вот несколько историй.

Глава первая

Когда арестовали мужа Эллы Сутулой, волоокой одесской красавицы, за то, что он производил в подполье дамские пуговицы, Элла проплакала несколько дней, потом надела свое самое красивое платье и пошла на прием к следователю. Трудно сказать, что он там с нее снимал, этот следователь, показания или платье, но Элла вернулась домой только на следующее утро, зато к обеду был выпущен на свободу ее досточтимый супруг.

Через неделю арестовали Эллиного брата, обувщика. Теперь она рыдала уже не так долго. Опять надела красивое платье и нанесла визит уже другому следователю. Эффект оказался тот же.

Потом взяли Эллиного папу. Тоже цеховика. Потом, кажется, деверя. Еще кого-то из родственников… Элла уже не тратила времени на бессмысленные рыдания, а сразу надевала свое непобедимое платье и отправлялась на сутки-другие в прокуратуру освобождать своих близких. В результате она так втянулась в это благородное дело, что когда ее родственников долго не арестовывали, начинала скучать, томиться и даже жаловалась соседке по коммунальной квартире:

– И как вам это нравится, а, Вита Изольдовна? Эти цеховики совсем распустились! Делают что хотят! И куда смотрят наши правоохранительные органы?!

В конце концов она решила не пускать это дело на самотек, и тут уже Одессу просто захлестнула волна арестов. Мелкие спекулянты и фарцовщики, хозяева подпольных швейных цехов и руководители крупных суперсекретных медицинских учреждений по прерыванию беременности – все они стали героями Эллиных анонимок. Людей брали пачками. Но Элла объезжала следователей, которые вели их дела, и арестованных сразу же отпускали. Кончилось тем, что Эллу вызвал к себе главный начальник одесской милиции.

– Товарищ Сутулая! – строго сказал он. – Ну так же ж нельзя, честное слово!.. Ну вы же уже просто за… я не знаю… всю нашу доблестную милицию!.. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. То есть, с одной стороны, вы нам, конечно, помогаете выявлять всяческих нарушителей и так далее, и тому подобное… Но с другой – сами же и мешаете с ними бороться.

Эти слова Элле почему-то сильно не понравились, и, придя домой, она накатала телегу самому главному начальнику всех советских милиционеров товарищу генерал-полковнику Ч. В город Москву. Уже на следующий день некоторые одесские начальники были сняты со своих постов за плохую борьбу с преступностью и лишены воинских званий. Потом они долго стояли перед Эллой на коленях, моля о пощаде, после чего она согласилась съездить в Москву, съездила, и через какое-то время одесским начальникам вернули их звания и должности и даже вручили правительственные награды!

И тут Эллина эпопея неожиданно закончилась. На самом интересном месте. Знаете, почему? 

А ну, кто вспомнит, за что в 70-х годах был снят со своей работы и даже посажен в тюрьму тогдашний начальник всех советских милиционеров товарищ генерал-полковник Ч.? Газеты писали про какой-то расшитый бриллиантами халат, который он якобы получил в Туркмении в качестве взятки… Чушь! Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Б. простил бы своему любимому зятю Ч. этот халат, даже не поведя своей невероятной бровью! Но вот тот обычный халат, в котором дочь генерального секретаря застала своего мужа, случайно зайдя в рабочее время в его служебный кабинет… Халат, в котором этот министр, по его словам, видите ли, принимал какую-то одесскую делегацию, состоящую почему-то из одной голой женщины!.. Этот халат всесильная дочь Б. по имени Гала простить своему блудному мужу уже не могла ни под каким видом. И пусть он еще скажет спасибо, что легко отделался. Была бы на месте этой самой Галы какая-нибудь другая женщина… допустим, Света, а на месте Леонида Ильича соответственно Иосиф Виссарионович – могли бы и расстрелять. 

Глава вторая

В отличие от Эллы Сутулой другая одесская красавица – Бэлла Голодная, четырехкратная вдова в свои двадцать семь лет, была женщиной скромной и даже по-своему целомудренной.

– Я тебя что, не удовлетворяю? – спрашивал у нее, кажется, третий супруг, к которому она почему-то относилась лучше, чем к остальным, и потому предложила разойтись полюбовно. Как все цивилизованные люди. То есть пока он еще живой.

– Да разве в этом дело?.. – отмахивалась Бэлла. – Конечно, ты меня удовлетворяешь… Меня вообще все удовлетворяют… Дело в другом…

И это была чистая правда. А вся загвоздка состояла в том, что имелся у Бэллы один… может быть, даже талант. А именно – невероятная покупательская способность. Рассказывают, что в Нью-Йорке перед Рождеством население за один день сметает с прилавков все, что произвела страна в течение года. Так вот, в Одессе Бэлла сметала это сама. И если бы только перед Рождеством.

Естественно, такой талант требовал от Бэллиных мужей нечеловеческого финансового напряжения. Которого они, конечно же, не выдерживали, а потому горели один за другим, как бракованные предохранители.

Ее четвертым супругом был знаменитый одесский киллер. По имени Павлик. Прекрасный специалист. Талант. Когда-то такие мальчики с Молдаванки попадали в школу Столярского. Так вот Павлик, как утверждали знатоки, даже с такого большого расстояния мог бы попасть не то что в какую-нибудь там школу, но и в самого Столярского лично! А какой он был неуловимый! Никто не мог его поймать. Ни милиционеры, ни следователи. Только один раз его поймал прямо на улице лично сам заместитель районного прокурора. И то, говорят, только для того, чтобы заказать своего начальника. «Ну, – думали все, – уж Павлик-то себя в обиду не даст. На нем Бэлла воду возить не будет!» Ошиблись. Этот киллер сгорел еще быстрее своих предшественников. Оказывается, у него как у киллера было-таки одно слабое место. Он легко простуживался. Поэтому на зимний период заказов не брал. Один медицинский профессор его сразу предупредил: «Если вы с вашей профессией не хотите иметь серьезных неприятностей со здоровьем, я вам рекомендую лежать в засаде только в теплое время года!» И Павлик его послушался. Ложился в засаду весной, летом и осенью. На жизнь ему, слава Богу, хватало. Ну сколько там в Одессе той зимы?.. Но хватало ему только до тех пор, пока не появилась Бэлла.

– Ну и что ты сидишь? – зашипела она на него, как только наступили первые заморозки. – Нет, ну вы видели что-нибудь подобное? Сидит, бездельник несчастный! Иди уже, полежи где-нибудь!

Павлик взял заказ на февраль. И получил-таки серьезные неприятности со здоровьем, о которых его предупреждал профессор. А именно: когда заказанный наконец вышел из казино, а Павлик, прождавший его в засаде всю февральскую ночь, громко чихнул, «Будь здоров, дорогой товарищ!» ему тут же сказали хором все четыре телохранителя этого заказанного из всех своих четырех «шмайссеров».

А вы говорите – женщины… Нет. Женщины – это…

Глава третья

Да что там какая-то Бэлла, если сама Елизавета Аркадьевна Добронравова, великая и царственная профессорша нашей консерватории по классу сольного пения, так сказать, крестная мать многих известных певцов, – и та при ближайшем рассмотрении оказалась не без греха. Конечно, не в том смысле, что Бэлла, но все же…

Отмечали мы как-то ее шестидесятилетие. На дальнем краю стола – несколько студентов. В центре – величественная профессорша. Вокруг – ее приживалки: кухарки, горничные, выгуливательницы собак. Они же по совместительству доценты, старшие преподаватели и ассистенты возглавляемой ею кафедры. И вот в самый разгар веселья поднимается одна из них. Ну, скажем, доцент Тряпкина, которая совсем недавно, заметьте, отметила свое семидесятилетие (то есть Добронравовой шестьдесят, а Тряпкиной семьдесят). И начинает произносить тост. «Все мы – говорит она, – безмерно счастливы оттого, что нашу жизнь озаряет такое ярчайшее солнце, как наша Елизавета Аркадьевна. Но я счастлива больше вас всех, потому что греюсь под этим светилом советской педагогики дольше, чем остальные собравшиеся. Случилось так, что мы с сегодняшней юбиляршей вместе учились еще в женской гимназии. Конечно, я, тогда еще сопливая первоклассница, с восторгом смотрела на блестящую десятиклассницу Лизаньку Добронравову. Которая уже тогда была для меня путеводной звездой!.. Лучом, можно даже сказать, света в темном царстве тогдашнего начального образования…»

И вот она все это говорит, а за столом возникает некоторое недоумение: «Как же это так? – думаем мы. – Сегодня доцент Тряпкина старше профессора Добронравовой ровно на десять лет. А в мрачные времена царской системы образования она, получается, была на десять лет ее младше?! И как же это она сумела по ходу жизни так перещеголять профессоршу в возрасте?..» Мадам Добронравова тоже, видимо, чувствует тут какую-то нестыковку, потому что склоняет свою царственную голову к доценту Тряпкиной и, приглушив свое божественное меццосопрано, шепчет ей: «Заткнись, пьяная сука…»

После юбилея мы, студенты, обмениваемся впечатлениями. 

– Вот, друзья, что такое человеческое самоуничижение! – говорит один из нас, юноша начитанный и романтический. – Доцент Тряпкина всю свою жизнь так боготворит профессора Добронравову, что не только сейчас считает ее старшей по званию, но, оказывается, еще в детстве считала ее на десять лет старше себя по возрасту, хотя все было именно наоборот!..

– Так-то оно так… – произносит другой студент, который книг читал значительно меньше и потому жизнь знал значительно лучше. – Самоуничижение – это, конечно… М-да… Но меня сейчас интересует другое: а такое ли уж шестидесятилетие Елизаветы Аркадьевны мы сегодня гуляли? А не стукнуло ли нашей шефине сегодня именно восемьдесят?..

Ну да ладно. Про Елизавету Аркадьевну – это я, может, тут и напрасно вспомнил. В конце концов, перевирать свой возраст свойственно не только женщинам. Да и на ее блестящих производственных успехах эта невинная ложь никоим образом не отражалась. Вот то ли дело…

Глава четвертая

То ли дело некая Лора. Вот уж действительно, человек прожил всю свою жизнь, можно сказать, героически. Как партизанский связной на допросе в белогвардейской контрразведке. Ни слова правды! Ни по какому поводу! Даже тогда, когда, в принципе, можно было бы и не врать.

– Как тебя зовут, Лора? – спрашивали ее иногда друзья в качестве эксперимента. 

– Катя, – не моргнув глазом, отвечала Лора.

Зачем? А ни за чем. Просто так. Чтобы не потерять квалификацию.

Но самое замечательное, что при этом она многие годы проработала в организации под названием «Одесгорсправка». То есть выдавала по телефону заинтересованным гражданам жизненно необходимую информацию. Представляете себе картину, да?

– Алло, это справка? Как проехать на одесское городское кладбище?

– Мужчина! Не морочьте 

мне голову! Я вам этот адрес 

уже давала! 

– Так мы там были. Оказывается, это городская больница!

– Правильно. А что же вы хотите? Более короткой дороги на кладбище в Одессе не существует…

Короче, что говорить… Сладострастие, корыстолюбие, ложь – вот основа души лучшей половины рода человеческого. Не согласны? Да и я, честно говоря, тоже.

Потому что другое одесское справочное бюро вот уже тридцать лет не выходит у меня из памяти и заставляет прикусить свой гнусный язык каждый раз, когда речь всерьез заходит об одесских женщинах. Итак, прошу прощения у моих настроенных исключительно на веселый лад читателей, полная смена жанра.

Глава последняя

Семидесятые годы. Справочная Черноморского пароходства. Скорее, клуб для моряцких жен. Очередь из загорелых красавиц, похожих на разноцветных тропических бабочек. Строгая барышня на фоне огромной карты с морями и океанами, утыканными разно­цветными флажками с названиями одесских судов. Дикторский голос барышни: «Академик Королев» прошел Суэцкий канал, направляется в Одессу; теплоход «Одесса» вышел из Касабланки, направляется в Неаполь; сухогруз «Революционер Разувайло» – сведений нет. Подойдите часа через полтора…»

Получив ответ о том, где находятся их близкие, бабочки не спешат разлетаться по домам, а собираются группками и затевают беседы на захватывающе интересные темы: о модах, ценах на одесском «толчке», секретах приготовления салата «оливье», а также пикантных подробностях из личной жизни народного артиста СССР Михаила Григорьевича В.

Но каждую пятницу, где-то часа в четыре, в справочной вдруг наступает какая-то странная тишина. Потому что именно в это время открывается дверь и в комнату входит пожилая, очень скромно одетая женщина с изможденным интеллигентным лицом и глазами, сверкающими, может быть, чуть поярче, чем у обычного человека. Очередь расступается. Женщина подходит к окошку и спрашивает: 

– О «Комсомольце Украины» известно что-нибудь?

– Сведений нет, – отвечает ей строгая барышня. При этом вся ее строгость почему-то куда-то улетучивается.

– Спасибо, – кивает головой женщина и выходит из комнаты.

Еще какое-то время в справочной стоит полная тишина, а потом, словно очнувшись, все возвращаются к обычной жизни.

Так случилось, что я наблюдал эту картину несколько раз подряд. Потом спросил, что она означает. И мне ответили.

«Комсомолец Украины» был буксир, на котором эвакуировали раненых из осажденной Одессы. На этом буксире у этой женщины служил матросом жених. И вот однажды «Комсомолец» вышел из Одессы, а в Новороссийск не пришел. Как его разбомбили, никто не видел. То есть он пропал без вести. А значит «сведений нет» сообщили родственникам, которые пришли узнать о судьбе буксира. И все сразу все поняли. Ну куда же можно пропасть в море под прицельным огнем… Родственники погоревали какое-то время, как это и положено родственникам, и снова начали жить. И только она не захотела ничего понять. Не смогла.

Буксир исчез в сорок первом. Я увидел ее в справочной в семьдесят восьмом. То есть тридцать пять лет, если не считать четырех лет оккупации, каждую неделю приходила она сюда и задавала вопрос: «Известно ли что-нибудь о «Комсомольце Украины»?» Три поколения барышень сменились за это время в окошке справочной Черноморского пароходства. Три поколения разбитных одесситок. И каждая уходящая считала своим долгом объяснить той, что пришла ей на смену, как следует отвечать на вопрос об этом теперь уже никому не известном буксире. Потому что все они понимали, что только спасительная ложь их ответа, содержащего абсолютно бессмысленную надежду, вот уже столько лет удерживает эту женщину на этом свете.

– Ненормальная, – пожал плечами один мой приятель, услышав эту историю.

Возможно, подумал я. Но только тогда абсолютно нормальной придется признать всю эту описанную выше Эллабэллалору. А почему-то не хочется.