В жизни всегда есть место гордости…

Помните, Владимир Владимирович (тогда еще поэт, а никакой не президент!) писал:

«У советских собственная гордость – на буржуев смотрим свысока»?

Кстати, помнится, я в те времена слышал (возможно, что и от себя) такой вариант:

«У советских собственная гордость, потому что никакой другой собственности у них нет!..».

Так вот о гордости. 

Вот какое, к примеру, стихотворение об этой самой гордости прислал недавно в редакцию наш славный автор Юрий Бердан.

(Он же, нужно отдать ему должное, напомнил, что эту тему задолго до Владимиров Маяковского и Путина в своей известной статье "О национальной гордости великороссов" , поднял еще один Владимир – Ленин.)  

Так что тема эта не устаревает…

И вот Юрий Бердан…

***

Пусть в личном плане полный хрен и горести:
Работы нет, супругой не любим…
Зато во мне восторг и чувство гордости:
В стране сегодня праздник – мы бомбим!

С утра – сушняк. Сосед «редиской» дразнится,
А тёща обзывается – «дебил».
Кого бомбим? За что? Какая разница!
Мне наплевать кого, за что! Бомбим!

Я не дебил. И не редиска: в армии
Мгновенно собирал я карабин!
По телеку однажды слушал арию.
Минуты три. И не заснул. Бомбим!

Тесть тоже обозвал сегодня «пидаром»,
Что в переводе значит – «голубым».
Я в корне не согласен с этим выводом:
Я – кровь и плоть народа! Мы бомбим!

Словом, догордились!..

Случай с Александром Васильевичем

Александр Васильевич пошёл как-то в фотоателье, чтобы сфотографироваться на проездной билет. Сейчас ведь без фотографии уже и в трамвай не пускают – мало ли что, вдруг взорвёшь чего-нибудь.

Надел Александр Васильевич свой костюм, галстук и пошёл в одно ателье неподалёку от Сенного рынка.

В ателье на Александра Васильевича посмотрели как-то странно, но на него часто смотрели странно, так что он давно привык. Причесался он перед зеркалом, сел в кресло. Фотограф, как обычно, попросил его сесть в самую неудобную позу и сделать самое глупое лицо (так нужно для хорошей фотографии) и уже через две минуты показал Александру Васильевичу его фотографию на экране телевизора.

– Позвольте! – сказал Александр Васильевич (он был очень культурный человек). – Позвольте! Но ведь это женщина!

На экране действительно была женщина, причём из таких женщин, которых Александр Васильевич всю жизнь не любил и даже опасался: до того добрая и приветливая, что понятно, что вот сейчас вцепится и разорвёт в клочья. С перманентом на голове.

– А вы чево, женщина, хотели? – грубо спросил фотограф. – Девочку что ли?

И захохотал. Тут только Александр Васильевич заметил, что фотограф изрядно пьян.

Чтобы не спорить с грубым фотографом, Александр Васильевич заплатил за фотографии и побыстрее ушёл из неприятного ателье.

Погода на улице как раз испортилась – в Петербурге это обычное дело, но и настроение у Александра Васильевича сделалось хуже некуда, так что искать другое ателье ему уже совсем не хотелось. Поэтому он махнул рукой и пошёл к себе домой.

Дома он выпил чаю, потом достал из кармана фотографии той женщины и внимательно рассмотрел: ну до чего же неприятная! Выбросил фотографии в мусорное ведро и даже выбросил его содержимое в мусоропровод, но неприятное чувство всё равно осталось.

Ну да и ладно. Посмотрел Александр Васильевич несколько телепередач (теперь много стали показывать передач – сиди да смотри) и лёг спать.

А утром у Александра Васильевича начался кошмар.

Пришёл он на работу, чтобы там работать, а его не пускают!

– Вы куда, – говорят, – женщина, лезете? Чего тут забыли?

– Да какая я женщина?! – кричит Александр Васильевич (а он почти вообще никогда не кричал в своей жизни, даже когда был мальчиком). – Вы что тут все, с ума посходили? Я же Александр Васильевич! Я у вас десять лет работаю!

– Это вы, женщина, с ума посходили! – кричат ему в ответ. – Давайте, давайте отсюда! А то сейчас милицию вызовем, в дурдом на Пряжку поедете!..

Выскочил Александр Васильевич с работы весь взъерошенный – ничего не понимает. Посмотрел на себя в витрине какого-то дорогого магазина: да нет же! Там всё тот же Александр Васильевич, только сильно помятый. И правда, видно, все с ума посходили.

Ну что ж делать – пошёл Александр Васильевич к метро: может быть, дома что-то придумается. Дома ему всегда было как-то спокойнее. И уже в метро он заметил (а он стал уже гораздо больше замечать, чем утром, когда ещё ничего не подозревал), что пассажиры тоже смотрят на него как-то странно: на шляпу его посмотрят, на пальто, на ботинки и отвернутся. «Ну, то есть, – подумал Александр Васильевич, – если предположить… ну только предположить, что я действительно женщина, то, конечно, женщина в мужских ботинках и шляпе действительно должна выглядеть странно. Хотя сейчас и не так одеваются. Но это, наверное, не такие женщины так одеваются, как та, что на фотографии».

С этими тяжёлыми мыслями Александр Васильевич доехал до дома. Там он разделся и пошёл в ванную, чтобы хорошо рассмотреть себя в зеркале. Но в зеркале был всё тот же привычный Александр Васильевич: какой-никакой, а всё же, без всякого сомнения, мужчина.

Александр Васильевич пожал плечами и решил устроить последнюю проверку: пошёл в сберкассу: там у него на книжке тысяч восемь лежало, – рублей, конечно.

Подошел он к окошку и подал свою сберкнижку и паспорт. Женщина в окошке проверила сберкнижку, открыла паспорт и посмотрела на Александра Васильевича:

– Женщина! – сказала она сердито. – Вы же своего мужа паспорт принесли!

«Всё…» – подумал Александр Васильевич.

– Так это… – засуетился он. – Муж-то больной лежит, инвалид, не может он прийти!

– Так вы доверенность тогда несите, – сказала женщина уже немного добрее. – И приходите со своим паспортом и доверенностью.

– Да потеряла я паспорт! – воскликнул Александр Васильевич, сам даже удивляясь своей хитрости.

– Постойте-постойте… – задумалась женщина, встала и ушла куда-то. Вскоре она вернулась с паспортом. – Ваш? – спросила она.

Александр Васильевич с опаской взял паспорт, прочитал: «Александра Васильевна», и фамилия та же, что у него. Прописана… да – прописана по адресу Александра Васильевича. И год, и даже дата рождения – всё те же. И на фотографии, конечно же, та самая женщина.

– Да, это мой! – закричал Александр Васильевич фальшивым голосом. – Уж я искала-искала! Вот спасибо вам, девушка! – и поскорее выскочил на улицу.

«Ну и что же дальше делать?» – подумал он на улице. А что делать? Жить надо как-то. А с паспортом, что ни говори, жить всё же легче, чем без паспорта. Так что не всё так уж плохо.

Утешившись таким образом, Александр Васильевич купил на лотках возле метро дешёвые женские тапочки, неопределённого фасона штаны и кофту да и пошёл опять домой.

Дома он снова выпил чаю и крепко задумался. Понятно, что произошло нечто чрезвычайное и невероятное. К кому с этим обращаться и помогут ли – это совершенно неизвестно. Скорее всего, как обычно, будут одни неприятности, да ещё журналисты придут из какой-нибудь газеты из тех, что продают в метро. Позору не оберёшься – по улице потом не пройдёшь. Поэтому надо осторожно. Во-первых, лучше про всё это вообще не думать. Ну женщина и женщина. Женщин – их вон больше половины людей, живут же они как-то. Значит, и он сможет, если постарается, тем более что с паспортом, опять же, удачно получилось. Но главное – не думать, а то действительно с ума сойдёшь.

В общем, на следующий день купил Александр Васильевич газету объявлений и нашёл себе работу по специальности. Трудовую книжку у него не спросили – сейчас ведь главное, чтобы работу знал, а не что там у тебя написано. Работник Александр Васильевич был хороший, аккуратный, никогда не опаздывал, похмельный не приходил и на больничном не сидел. На работе его стали ценить и к следующему лету даже дали со скидкой путёвку в санаторий под Зеленогорском.

В санатории за Александром Васильевичем начал вдруг ухаживать полковник в отставке – солидный, положительный мужчина, правда, совершенно лысый как сковорода. Александр Васильевич сначала пришёл от этого в ужас и стал прятаться от полковника, но тот всё равно его однажды подкараулил и по-военному решительно объяснился. В том смысле, что он вдов, одинок и мечтает о спутнице жизни для ведения общего хозяйства. Есть у него мечта развести небольшую птицу: кур, уток, гусей и, может быть, даже фазанов, а сами понимаете, Александра Васильевна, без хозяйки это ему не потянуть. Только вот (тут полковник смутился) должен он честно сказать, что во время службы на ядерном полигоне мужское его здоровье, к несчастью, попало под лучевой удар, и он обязан об этом Александру Васильевну предупредить, чтобы впоследствии не было никаких недоразумений.

Последнее сообщение полковника несколько успокоило Александра Васильевича, и он попросил времени, чтобы подумать.

– Конечно-конечно! – воскликнул полковник. – Это у молодых хлоп – и поженились, а через два дня хлоп – и развелись. А мы – люди серьёзные!..

Александр Васильевич действительно серьёзно обдумал предложение полковника и в конце концов согласился. Милое ему раньше одиночество стало его тяготить: как ни отгоняй мысли, а всё равно лезут, особенно по вечерам и когда уже лёг спать. А так будут хлопоты, заботы – думать особенно будет некогда. Да и гуси-утки – тоже неплохо. Александр Васильевич всегда втайне мечтал о собственном хозяйстве, да всё как-то не получалось с городской-то жизнью. Так что уже через пару месяцев они расписались в ближайшем загсе и скромно отметили свадьбу с двумя бывшими сослуживцами полковника. Александр Васильевич продал свою квартиру и переехал к мужу.

Жили они хорошо, никогда не ссорились и не спорили. Александр Васильевич научился вязать и готовить. Особенно удавался ему украинский борщ – полковник съедал этого борща аж по полкастрюли за раз. Александру Васильевичу это было приятно. С работы он уволился и всё тёплое время с апреля по октябрь проводил в домике неподалёку от Токсово. Вокруг лес, грибы, малина – хорошо! На выходные иногда приезжали внуки полковника – побегать по травке. Александр Васильевич их привечал: своих детей и тем более внуков у него никогда не было.

В общем, всё устроилось на удивление хорошо. Только иногда, редко очень, глянет мельком Александр Васильевич на себя, проходя мимо зеркала, и удивится вдруг: «Да какая же я баба Шура?» Но тут же махнёт рукой: пустое всё, пустое, глупости.

Стихи и миниатюры

Мы с Тамарой санитары

А сегодня Тамара и Клава
Заручились поддержкой Минздрава
И куском туалетного мыла
Всем грязнулям начистили рыло.

Любовь

Как расцвёл абрикос,
Я, безумный, срубил в тот же день его
И любимой принёс
Не букет, а цветущее дерево.

Выше сил

Я ем пирожное «корзинку»,
А друг мой клянчит половинку…
Мне поделиться с ним пирожным
Не представляется возможным.

Рай

В этих пряных
Широтах раздольных
Много званых,
Да мало довольных.

Реклама на порножурнале

Смотри, какая низость
Физическая близость.

* * *

Он пил, ты пьёшь и начал пить я
За европейский путь развитья.

Там жили поэты

Это было давно.

Я тогда была молодой поэтессой. В просвещенных кругах принято было говорить: «молодой поэт». Я не сопротивлялась, но и не настаивала. Ну поэт, ну поэтесса.

Хотя… Если поэзия такое уж исключительно мужское дело («та же добыча радия», который, однако, открыла Мария Склодовская-Кюри), то, значит, надо читать:

Сжал я руки под темным вуалем…
– Отчего ты сегодня бледён?

Или, чтоб совсем уж никакого сексизма (не секса, а сексизма – это дискриминация по половому признаку, если кто забыл):

Сжало руки так темно-вуально…
– Отчего ты сегодня бледно?

Словом, я была молодой поэтой и получила путевку на Всесоюзное совещание молодых поэтов. И там, на семинаре, нам устроили практику взаимного избиения под видом даже не принципиальной, а скорее заботливой, душевной такой критики: «Что же вы это такое, лапонька, пишете? Не губите свой талант…»

Очень женский прием. Так что правильнее все-таки говорить не «поэт», а «поэтесса». В нашей группе, вспомню я вам, была одна поэтесса из Кудрюпинска, красавица-блондинка. С голубыми глазами. Личико треугольное, вершиной вниз – чисто тебе стрекоза, воздушное создание. И стихи такие же воздушные, однако пуленепробиваемые:

Мир целомудренно-простой
Хранит небес хрустальный купол…

К слову «купол» у нее была почему-то рифма «хутор».

Я хрюкнула. Голубые глаза остановились на мне с выражением, не сулящим ничего вдохновляющего. Сапфир! Сапфир! Негодующий сапфир!

Это мы сперва по кругу читали – для знакомства. А потом началось собственно обсуждение – как всегда, с меня…

Сапфира врезала мне под дых ото всей своей чистой, взыскующей прекрасного души:

– Тесный-смрадный-бездуховный склад вашей героини, которую невозможно назвать лирической, никуда не зовет и ничем не просветляет…

Я сказала:

– Спасибо.

А подумала: «Ага».

План мести сложился сразу. Положа руку на то, что у моей нелирической героини вместо сердца (булыжник – оружие пролетариата), скажу, что мне было даже немного жалко блондинку. Мать двоих детей-ангелочков при муже-труженике, который обеспечивал семье в патриархальном Кудрюпинске вполне кудрюпистое существование, Сапфира сияла чистым незамутненным светом единственной на весь городок поэтессы. Ее берегли, ее избавляли от тяжкого груза повседневности. Ну-ну.

На следующий день должны были обсуждать уже эту воздушную стрекозу. Она пришла бледненькая – спохватилась, небось, что кто сказал «а-а-а», тот может услышать «бе-е-е». Спала плохо, тем более – на бигуди. Готовилась: завивала мозги на коклюшки. Было бы что завивать.

Никто из семинаристов слов для обсуждения Сапфиры не готовил. Все справедливо рассудили, что за всех выскажусь я. И я высказалась. Примерно в том духе, что современные стихоплеты – в массе суть бессмысленные экспериментаторы и циничные трюкачи. Отрицая все святое, они погрязли в бытовщине и производят чернуху, словно фабричные трубы – ядовитый дым. И только наша новая звезда (вот все обалдели!) способна прикрыть мир от заразы неверия лучезарным куполом своей поэзии. И всех спасти. И обрядить в белые одежды. И вселить в души добро. И грешно прятать этот сияющий свет в глуши Кудрюпинска. Люди должны приникнуть к чистому роднику, ибо доколе?

Именно так: «Ибо доколе?»

Молодые поэты обоего пола с трудом сдерживали смешки. Они-то сразу поняли, что месть моя состояла в том, чтобы вытянуть ее из-под купола-хутора под мос-ковские критические ветра. Пусть помыкается со своими хрустальными висюльками, пусть получит не один раз – от меня, а неоднократно.

По окончании обсуждения бедная доверчивая Сапфира упала мне на грудь и пролепетала, что не ожидала, и потрясена, и непременно бросит свой провинциальный угол, потому что, в самом деле, люди же гибнут, и спасти их может только слово, которое свет…

И тут мне ее даже жалко стало. «Если она со всеми своими чемоданами, в каждом из которых – неподъемная рукопись, переберется в палатку на Красную площадь, – подумала я, – то ведь и погибнуть может – от холода и разочарования…»

…Да не погибла она, не погибла! Не отправилась осаждать стены Кремля, не стала торговать на Тверской, скажем, пирожками, не сделалась, упаси Боже, знаменем «Нашего современника». Ну побил ее муж пару раз для острастки, ну отправил на работу на цементный завод учетчицей, – так через два года забрал обратно домой и шубку купил из щипаной нутрии.

А что стихов она больше не пишет – так это ж хорошо!

Беседы у фонтана

Бесследный

Редкий человек не мечтает оставить след на земле. Однако ж Енюкин был как раз таким исключением. Он, наоборот, мечтал не оставлять отпечатки пальцев, образец почерка, фотографию в фас и в профиль и результаты анализа ДНК. Однажды он неосторожно сплюнул на улице и после этого неделю драил тротуар. Его даже показали по телевизору как зачинателя движения за городскую чистоту. Ошеломленный свалившейся популярностью, Енюкин стал рвать на голове растительность, аккуратно собирая клочья в полиэтиленовый пакет, чтобы не потерять ни волосинки.

А все потому, что Енюкин был шпионом. Он с детства мечтал о героической профессии, но идти в космонавты не решался из-за боязни высоты. В карьере шпиона его настораживала возможность пыток, но после того как Енюкин решил, что если сразу выдать тайну, то пытать не будут, профессиональный выбор был сделан.

И тут как раз вражеские спецслужбы решили нагло и вероломно завербовать Енюкина.

Однажды в квартире Енюкина раздался звонок в дверь, и грубый бас пробубнил:

– Сантехника вызывали?

Енюкин сразу понял, что его пришли вербовать, поскольку в их доме дождаться сантехника было делом совершенно безнадежным. Еще Енюкин понял, что ему придется шпионить в сфере перспективных технологий, поскольку никакими государственными тайнами не владел, а работал на бубличной фабрике. После того как вербовщик поменял на кухне вентиль, Енюкин догадался, что его новых хозяев, видимо, интересуют параметры отечественного бублика, и прежде всего его два пи эр. Для проверки связи Енюкин отправил информацию о два пи эр подвернувшегося под руку детского спасательного круга, вложив чертеж в конверт, на котором левой рукой соседа по подъезду написал «Резиденту». Письмо вернулось обратно с пометкой «Адресат не проживает». Так Енюкин выяснил, что дезинформация не пройдет, и месяц вгрызался в бублики зубами, линейкой и штангенциркулем. Поправившись на шесть килограммов, он завершил сбор информации и вложил очередное донесение в тот же самый конверт, дописав перед словом «резиденту» букву «П». Письмо не вернулось. Так Енюкин узнал, что информация дошла по назначению. И предчувствуя, что хозяева не удовлетворятся два пи эр бублика, начал исследовать химический состав дырки от него.

Однако довести задуманное до конца Енюкин не успел. Случайно, проходя мимо митингующих сторонников западного пути развития экономики, он услышал призыв: «Да здравствуют шпионы иностранных государств!» – и во всю мочь заорал:

– Уррааа!!!

Конечно же, это была провокация, подстроенная отечественными спецслужбами. Больше Енюкина не видели. О нем только слышали. Люди, близко знавшие Енюкина, когда речь заходила об очередной аварии, догадывались: его рук дело. Ведь человек, подобно энергии, не возникает из ничего и не исчезает бесследно.

Всячина

После выборов

Награжден премией члена Избирательной комиссии Непоняткинского избирательного округа Аристарх Шайбин, в прошлом хоккейный судья, который лучше всего в местном чемпионате проводил вбрасыванья…

Будни таможни

Венесуэльские таможенники задержали пятнадцать тонн наркотиков на границе с Колумбией. Таможенники Никарагуа задержали четырнадцать тонн наркотиков на границе с Коста Рико. Мексиканские таможенники здержали тринадцать тонн наркотиков на границе с Гватемалой. Как полагают специалисты – это одна и та же партия наркотиков.

Такой человек

Чиновнику хотели вменить статью о получении взятки в особо крупных размерах, но он оказался невменяемым…

Новости Губошлёпска

Народными умельцами Губошлёпска собран первый холодильник, который не жрёт электричество, а жрёт продукты, которые хозяева кладут в него…

Белые вороны

В Америке в результате блестящей полицейской операции было задержано и изолировано более ста пятидесяти полицейских, которые не брали взятки и не распространяли наркотики…

Взрыв радости

В результате взрыва на Ляпском шоколадном заводе никто не пострадал, а наоборот все оказались в шоколаде….

Вода в ухе

Почему-то отчетливо помню того педиатра. Весьма и весьма пожилого, со скрюченными подагрой руками. Он мял мое розовое младенческое тело и недовольно цокал языком. А моя мама сидела рядом и вздрагивала при каждом цоканье.

Хотя, конечно, вряд ли это было именно так. Скорее это уже из области детских кошмаров. Если вам в детсадовском возрасте будут по три раза на день напоминать о воде в ухе, то там непременно забулькает.

По семейной легенде, мама «буквально на секунду» отвернулась, и выживший из ума Олег Петрович (так звали старого педиатра) налил мне в ухо воду.

Опять-таки, даже по полному каноническому тексту, который моя бабушка рассказывала свежим слушателям (например, в общественном транспорте), было неясно: зачем он это сделал? Но сила мелких подробностей плюс особая доверительная манера рассказа делали свое дело: никому из женщин даже в голову не приходило задать бабушке этот очевидный вопрос, зато переживать и сочувствовать начинали почти сразу. Мужчины же пропускали «женскую болтовню» мимо ушей. Поэтому трезвому анализу легенда была подвергнута только мною самим. Где-то в последних классах школы. Но к тому времени было уже поздно. Легенда высохла и закостенела. Осталась лишь канва и пара-тройка необходимых деталей, а именно: старость педиатра, его трясущиеся руки и нездоровый блеск в глазах.

На мои дурацкие вопросы бабушка только поджимала губы и отправляла к матери – прямой очевидице События. А та все время была занята и поддерживала скорее уже не свои довольно смутные воспоминания, а Легенду:

– Да, да, да… – приговаривала она, сидя над взятыми с работы чертежами. – Старый, страшный. Налил воду и несколько раз тебя перевернул.

Довольная бабушка стояла рядом и следила, чтобы мать не слишком сильно уклонялась от текста.

Под соусом «воды в ухе» я носил самые мохнатые в школе шапки, наматывал на шею километры шарфов, а одевания и поддевания при выходе на улицу длились до бесконечности.

К старшим классам я, конечно же, стал чуть более самостоятелен и научился при выходе на прогулку в легкой осенней курточке переступать через труп бабушки. Зато каким неподдельным торжеством горели ее глаза, когда я все-таки простужался! В эти дни она отвоевывала все свои позиции. В моем организме образовался склад народных средств лечения всякого рода простуд. Однако на все вопросы типа «а ухо не тянет?» я отвечал столь категорическим «нет», что бабушка всерьез подозревала меня во вредительстве по отношению к моему же собственному здоровью.

– Это у него опять осложнение. От уха, – говорила она безапелляционным тоном, и старушки на скамейке согласно кивали.

Ко времени моего поступления в институт пыл бабушки постепенно угас. Я занялся спортом, не болел почти два года, и мой здоровый цветущий вид никак не гармонировал с образом бледного призрака, который бабушка создала в глазах родственников, собирающихся у нас дома один раз в год на ее день рождения.

Непосредственно перед поступлением в вуз я сломал ногу, играя в футбол. Бабушка воспрянула духом. Откуда она почерпнула знания о нарушениях в вестибулярном аппарате, я так и не выяснил. Она даже слово «вестибулярный» произносила с трудом. Но то, что именно вода в ухе была причиной моих костылей – это точно. С ней не спорил даже мой тренер по десятиборью (я тогда выполнил норматив кандидата в мастера спорта и готовился ко всесоюзным соревнованиям).

Мои пятерки на вступительных экзаменах были восприняты как никому не нужный подвиг. По мнению бабушки, наука и вода в ухе были понятиями несовместимыми.

На первом курсе у меня было весьма романтическое свидание с девушкой из моего же дома – соседний подъезд. Я провожал ее целых два часа и справедливо считал, что она уже созрела для того, чтобы… Не знаю, как бабушка углядела меня в осенних сумерках, но крик «Васенька, иди домой, уже прохладно, а у тебя вода в ухе» разбил все надежды на благоприятное продолжение вечера…

Впрочем, это был последний случай, когда «вода в ухе» подвела меня по-настоящему.

C тех пор прошло много лет. Бабушка и мама умерли, унеся в могилу тайну страшного Олега Петровича. Теперь я часто летаю на самолетах. И практически каждый раз мое правое ухо болит во время посадки. И мой приятель, видя эти мучения, однажды предположил: «а может, у тебя просто вода в ухе»? И на меня с новой силой нахлынули воспоминания детства…

Хокку

* * *

гуляем по саду…
букет в твоих руках
строит мне анютины глазки

* * *

вечер в деревне...
неумолчно поет сверчок...
заходятся лаем соседи...

* * *

страшная сказка…
рядом с уснувшим внуком
дед не смыкает глаз

* * *

полупустое кафе...
стул подгибает украдкой
уставшую ножку

* * *

утро после зарплаты...
опохмеляется пятачком
свинья-копилка

* * *

ночная стоянка…
сосед с нижней полки
пускает колечки храпа

* * *

темнеет…
в окнах дома напротив
вспыхивают первые ссоры

* * *

весеннее небо…
еще голубее
от стаи грачей

Ночная тишина

* * *

Переводить на час часы
с годами муторней и жальче.
Ворона каркнула, а сыр...
а был ли сыр? Да, я был мальчик,
макулатуру в снег носил,
и человека образ лишний
учил, и тикали часы,
пока из класса все не вышли,
как из шинели – военрук,
как из себя – учитель пенья,
медведя с ухом вспомнив вдруг
в обидном для меня сравненьи,
как мы не знали, что за хор
из сора вырос, для лисы он
не лишний. Получал я «хор.»,
а мог бы «отл.», но не спросили,
когда я знал на все ответ.
Мой средний балл – четыре с лишним
тем человеком. Сыра нет,
в саду у дяди Вани – вишни.
Часы летели и ползли –
где те пассаты и муссоны? –
и анатомию Земли
нам объясняла завуч сонно,
но выпал век – следы на нем
лисы, людей, судьбы, науки…
С медведем-часом мы поем –
хоть на моем стоит он ухе.

Кролики в помидорах

Неожиданно Алекс увлекся политикой. Такой уж был у него характер: когда-то он целиком был поглощен женщинами – их таинственностью, привлекательностью, своеобразной психологией, нелепым складом ума и разумно устроенными анатомическими особенностями. Потом долгие годы его душу согревали исключительно футбол-хоккей, и, разбуди его ночью (к кому, впрочем, это обращение? – некому было тогда будить), он бы точно назвал все решающие минуты, на которых были забиты самые важные голы. Затем Алекс полностью растворился в работе, изучая усатых жуков с перепончатыми крылышками, редких синих жаб и говорящих кроликов – как же они влияют на всеобщую гармонию мира, чтобы потом обобщить полученные данные и перейти к человеку. Но получалось, что никак не влияют, и Алекс переключался на запойное чтение, пытаясь найти радость в мучительных переживаниях героев – и не находил. А когда изобрели компьютерные игры, то он целыми днями, да и в вечерние часы, нажимал на маленькие кнопки, сильно щелкал по ним, направляя жизнь выдуманных героев в нужное русло, на следующий уровень, где она была еще сложней и опасней, но не по-настоящему. А на самом-то деле Алекс запутался уже в дебрях хитросплетений взаимоотношений в широко рекламируемом прессой обществе Анонимных алкоголиков, для чего стал пить и надевать на себя маску кролика, сделанную группой текстильщиц, прядильщиц и укладчиц довольно крупного завода игрушек. Алекс заинтересовался продукцией предприятия и особенно его работниками, снова женщинами, и все пошло по кругу – таинственность, привлекательность, анатомия, но и некоторая стервозность тоже. И, женившись-таки, Алекс, бывало, уходил из дому, примыкал к движениям за прогресс или за возврат к былому, против произвола властей или в поддержку их решительным действиям по сохранению статус-кво, в зависимости от успехов завода игрушек (бывало ведь, кролики переставали разговаривать, и за брак всех лишали премии, ну или не кролики переставали, а люди под их масками). И от того, восхищалась ли Алексом жена, или была справедливо им раздражена, тоже ведь зависело, и многие политики обратили на него внимание, и приглашали в свои группы поддержки, однако Алекс, будто постыдное, скрывал свою политизированность и говорил, что просто идет подышать воздухом или за помидорами, и после бурного обсуждения наболевших вопросов, для конспирации, Алексу выдавали именно что помидоры, а он еще проверял, не попали ли испорченные, и приносил их домой. И жена делала из них салат, добавив огурцы, сметану, укроп, и получалось вкусно, и Алекс понимал, что он теперь захвачен едой, как когда-то женщинами, футболом, работой, книгами или политикой, и не знал, какая сторона его натуры будет преобладать в дальнейшем, не говоря уже о натуре жены, которая – надо отдать ей должное – замечательно готовила салаты. И когда однажды Алекс обнаружил в тарелке усатого жука с перепончатыми крылышками, то не стал ей пенять на очевидное нарушение санитарных требований, не стал – а улыбнулся мудро, хотя с намеком пошевелил своими усами, испачканными розоватой сметаной.

Ночная тишина

Ночная тишина иная –
то ноет в ухе комарихою,
то, мглою бурю проклиная,
становится совсем не тихою,
то лает уличной собакою,
то тает в чашке чая с сахаром,
такая вдруг, что в ней заплакали,
и улыбнулись, и заахали,
и улетая с самолетами,
и с черной кошкою мяукая…
Исчезла, кажется, – но вот она.
Необъясненная наукою.
То неземная, то неладная –
бывает нужною и нудною.
И, будто стрелки циферблатные,
минуту крутит за минутою…

Клочья

Недавно

Слова-паразиты покушаются уже на самого человека. Недавно одну девушку спросил, как ее зовут:

– Как бы Люда.

Зимой

Зимой – какие раскрываются таланты! Видел сам: в считанные секунды между тем, как человек поскользнулся и упал, он исполнил сложнейшее па искрометного танго.

Объяснение

Я на встречу с тобой бежал так, что по ходу меня кто-то больно стукнул по спине, а я даже не дал сдачи. Наверное, это любовь…

1961-й

– Всю жизнь страдаю комплексом неполноценности. Я родился в год, когда покончил с собой Эрнест Хемингуэй.

– Причем здесь?..

Я вздохнул:

– Неравноценная замена!

Лиля Карасик возвращается…

Лиля что-то сморозила. Потом смутилась:

– А что я сказала такого?

Ее, конечно, тут же успокоили:

– Вы ничего такого не сказали. Но могли не говорить и этого…

Донецкий бизнес

Заметил, что на мусорке, где сотни выброшенных посленовогодних елок, один дядечка обламывает ветки, распиливает стволы и из них собирает аккуратные компактные вязанки. Я интересуюсь:

– Для чего?

– А новым русским для каминов продаю. Идут отлично!

Я:

– А иголки? Почему вы оставляете иголки?!

– А куда их?

– Говорят, для слонов – это такой деликатес!

Оживился:

– А что, у нас в Донецке есть слоны?

Я смекнул – и тут же отстранился:

– Извините, этот бизнес – уже мой…

Из новогодних поздравлений

– Таких, как вы, Славочка, я встречала всего лишь несколько раз в жизни. И всякий раз это были вы…

Случай

Оказывается, быть начитанным очень опасно – это может привести к летальному исходу. Так, Ирина Норкина из города Донецка читала «Войну и мир» Толстого до полного обезвоживания организма: перелистывая страницы, она плевала на пальцы.

Как я выступал в институте

С Марианной Гончаровой делюсь последними известиями:

– Выступал в торговом институте, читал рассказики.

– Ну и как?

– Воспринимали вроде бы неплохо.

– А тебе хоть что-то заплатили?

– Как интеллигентные люди этот вопрос они даже не поднимали…

Наша реклама

Не прощаем чужой радости. Печалимся, как собственному горю.

Бессонница

– Я не знаю, Алиска, не знаю, что с тобой делать! Наверное, ты родилась в базарный день. Во вторник, четверг или воскресенье. Почему, почему… Был базарный день, и акушер-гинеколог Лариса Емельяновна ушла на рынок покупать творог. На пятнадцать минут выбежала. А ты в это время и родилась. Нет?! Профессор тебя принимал? Значит, это у тебя тогда благоприобретенное. Это твое умение завести всю свою жизнь в тупик. Эта твоя доверчивость и склонность браться за все. Чаще всего за то, чего ты делать не умеешь, Алиска! Кто это тебе сказал, что ты умная? Кто?! На рынке? Ах, на рынке… Ты выбирала туфли… Так… И тебе показали особенные, так, особенные туфли. Он сказал: «О! – сказал он, тот тип. – О! Я вижу: вы умная… Эти туфли надо понять…» И ты их поняла! Никто не понимал эти китайские одноразовые картонные туфли! А ты – такая умная – поняла! Потому что в твоем любимом женском журнале ты прочла, что в моде будет вонючий вяленый картон под кожу. Отдала за эти туфли ползарплаты. Носила три дня, пока они не разлезлись. Четыре? И не спала потом неделю от огорчения. Не потому что туфли разлезлись, а потому что продавец – мошенник. А казался таким порядочным человеком! И хвалил за ум. Не спала. Слонов по ночам считала. Сводила мизинцы рук вместе, думала о синем… Делала все, что в случае бессонницы советует делать твой журнал. Ну что ж, хорошо. Ты – умная, Алиска, ты – умная. Не плачь. Ты – умная. Если учесть, что ум – понятие относительное.

Почему? И ты еще спрашиваешь, почему… Так. Кто прочел в том же любимом женском журнале, что черный чай полезен для здоровья? Да, полезен. Но ведь не на ночь, Алиска! Заварила, умная, чифирь. Без сахара. Что – грипп?! Что – грипп?! Ну был у вас грипп… Напоила племянников, на одну ночь на тебя оставленных! Сама – три чашки. А потом удивлялась, почему старший матерился всю ночь, а младший рыдал. И почему твои племянники тебя так боятся и вопят: «Не хотим к Алиске! Лучше к дантисту пойдем!» И опять не спала, слонов считала. Мизинцы соединяла. О синем думала. Умная потому что.

Ты, Алиска, не захотела в магазине работать. Действительно, зачем? Скучно же. Что там делать? Кокетничать со свежей охлажденной курятиной? Захотела работать с людьми. Решила стать дистрибьютором косметики «Свежая линия». Какой демон погнал тебя на презентацию?! А подвиг этот, вероятно, еще дома запланировала, потому что все деньги из дома вынесла. Тебе впарили, Алиска, два чемодана просроченного зеленого крема по цене установки залпового огня «Град». За каждый тюбик. И буклетик «Станьте нашим дистрибьютором и считайте себя миллионером!» И ты посчитала. Так и считаешь до сих пор.

Теперь давай, Алиска, о мужчинах. А? Не надо? Ах, не на-адо! Алиска, кто тебе сказал, что твой любимый глянцевый женский журнал – это учебник жизни, Алиска? Ну кто? Смотрим ту самую статью, что довела тебя до жизни такой. Замечательная инструкция! На что мужчина клюет зимой. На что летом. Как из весеннего мужского косяка, обалдевшего от гона, правильно выбрать жертву. Как нападать первой, как наносить боевую раскраску, на какой запах лучше приманивать... Приманила. Кто хороший? Фима хороший? Тот, который в министерстве сельского хозяйства работал? Министром! Не министром? А кем? Сантехником… А говорил, что министром? И что? Такой врун – романтик? Прислал телеграмму. «Жду в лучшем городе мира. У танка» У танка… А ты и поверила. И почему ты решила, что лучший город мира – это Житомир? Потому что вы там познакомились? Помчалась, дура умная. Ходила там у постамента всю ночь. Танк охраняла. Ты что – думаешь, что у нас один город, где танк стоит? У нас же страна танков, Алиска!!! Так что, ты теперь будешь ездить по стране и под танки кидаться?

А Толик, мастер спорта по прыжкам в воду? Ах, он прыгал с восемнадцатиметровой скалы! Ах, он такой ослепительный! А ты, Алиска, видела Толика в полете? Видела? Оказалось потом, что он плавает только по-собачьи. И любая собака его обгонит. Даже крохотная чиахуа. Ну, пришел он к тебе из другого города. На лыжах. Нет, ну это нормально: Восьмого марта на лыжах? По лужам, Алиска, на лыжах? А в ресторане изображать самолет после первой же рюмки? Выходить на вираж, Алиска, маневрировать, а потом навернуться… тебе на шею! С горящим двигателем! И висеть там – на шее – три года. Ага. «А город подумал, а город подумал: ученья идут…»

Хорошо. Возьмем, Алиска, тот самый, из твоего журнальчика, нередкий случай, когда на твою территорию забредает чужой окольцованный мужчина в ошейнике, где указано, Алиска, что он уже давно отловлен и произвел потомство. Но ты же плюешь на чистоту эксперимента, Алиска, и устраиваешь себе развлекательное сафари. Для какой души, Алиска? И где же у тебя тогда душа? Как это – не отлавливала? А врач Яшенька Полянский? Яшенька-то был женат, когда ты поперлась к нему домой украшать его скучную жизнь собой, искусственными цветами и салатом «Мимоза». И оказался не просто женат, а на молчаливой коренастой якутке, которая потом и била тебя в подъезде крепким потомственным кулаком, – якутка Тамара, из семьи вальщиков леса…

А вот теперь, Алиска, давай о нем. Что ты так побледнела? Да, он был застенчив. Да, не миллионер. Да, молчалив и простодушен. Да, любил стихи, простую одежду, кофе и танцевать. Он очень любил танцевать с тобой, Алиска. Да, не блистал в обществе в смокинге от Юдашкина. Зато обожал природу. Умел говорить с птицами и собаками. Да, любил свою работу. Да, увлечен был оперной музыкой, а тебе было скучно. А любил как, Алиска! Свет лил на тебя, теплый нежный свет лил, отчего ты хорошела несказанно. Тебе было спокойно и комфортно. Но ты так и не поняла этого. Потому что ты, Алиска, хоть и умная, но дура дурой.

Можешь поплакать… Поплачь. Поплачь о себе, Алиска…

Алиска вздохнула, последний раз взглянула на себя в зеркало, забралась под одеяло, свернулась калачиком, приложила кончик мизинца правой руки к мизинцу левой и задумалась о синем...

…Для любви и печали

Соседи

В Киеве Проценко с бородой козлиной
Мастерит матрасы,
А жена из центра тащит в двух корзинах
Пиво и колбасы.
В Горловке Яругин в шахте стойку спулил
На предмет распила,
А его супруга целую кастрюлю
Браги наварила.

В Питере Петрухин враками шпигует
Письма-анонимки,
А его сеструха тухлыми торгует
Раками на рынке.

Все они плюс Брайнин, клерк алмазной биржи
С личиком надменным,
Полагают странным сочиненье виршей
Дядей здоровенным.

Жизнь-то ведь не шалость –
Буря и цунами, труд и оборона.
Как ты затесалась, – думают, – меж нами,
Белая ворона?!

***

– Для чего тебе шляпа?
– Для прикрытия плеши.
– А французская шпага?
– Для пробития бреши.
– А бразильская самба?
– Для развития слуха.
– А кипящая магма?
– Для поднятия духа.
– А пластинки Монтана?
– Чтобы молча звучали.
– А «обмылки» каштана?
– Для любви и печали.

***

Модель из Калифорнии
Меня прельстила формами,
Милена – чёткой дикцией,
Гелена – эрудицией,
Селена – скоком заячьим,
А ты – ещё не знаю, чем!

Весна 2022-го

(почти анекдоты)

В начале недели появилась новость о том, что беженку в Одессе цинично обокрали, присвоив все её сбережения, но злоумышленник был вовремя задержан и теперь ждёт суда.

Новость, как это водится теперь, появлялась в разных СМИ, постепенно обрастая подробностями и комментариями.

Первым, что я увидела с утра в ФБ, был вариант: "Беженку с маленьким ребёнком в Одессе обокрали!"

Комментарии соответствующие: "Расстрелять тварь!", "К стенке вора!", "И руки повыдергать!", "По законам военного времени!"

Ближе к обеду попался уточнённый вариант: "Одесситка обокрала беженку, присвоив все её сбережения".

Комментарии несколько смягчились. Кое-кто и тут требовал хотя бы "придушить" или "отметелить, шоб знала", но в целом народ соглашался и на принудительную отработку на передовой с внушительной отсидкой, если выживет.

К вечеру в заголовки вынесли самую пикантную подробность: "70-летняя одесситка обокрала беженку с ребёнком".

Комментаторы сцепили зубы и процедили: "Блин, ну так же всё равно нельзя...", "Да посадите бабку и пусть сидит!", "Да уж... если это она с голодухи, то в тюрьме хоть покормят".

Самое ужасное, что мне внутренне тоже померещилось, что с молодого мужика спрос за такое должен быть больше, чем с женщины. А с женщины – больше, чем со старушки.

Но ведь права у старушки точно те же. Так с чего бы при грабеже ей особые привилегии? Какой-то обидный эйджизм и сексизм получается.

Короче, уж если стрелять за такое, то всех. Или никого. Я лично за второй вариант, но меня пока никто не спрашивал.

***
Вечером пожаловалась соседке, что пятый день ломаю голову, как сейчас перевезти огромный книжный стеллаж, который отдают даром, но забрать нужно прямо завтра.

– Я бы его уже и своим ходом дотащила, пешком, на горбу. Но как-то стрёмно: ещё подумают, что я мародёрю! Такой свихнувшийся одесский мародёр-идиот, который первым делом побежал в библиотеку. Или ещё хуже: кто-нибудь сфоткает и выложит в сеть, вроде как Найденко бежит из Одессы, прихватив свою мебель...

– Ой, ладно! – пожала плечами соседка. – Ты разве не можешь сказать, что тащишь эту полку на баррикады?

***

Приятельница неутомимо ищет работу и делится впечатлениями. Среди прочего рассказала о том, как пыталась устроиться продавцом в одну шикарную "оптику".

И вот вышел к ней какой-то зам.зам.директора и молвил человеческим голосом:

– Так-то всё хорошо, но вы нам, уж извините, по внешним параметрам не очень подходите...

– Я себя в зеркале хорошо вижу, не переживайте! – перебила его моя весёлая знакомая. – Понимаю, что в обычное время вам юные модели за прилавок требуются. Но я так прикинула, что юные модели-то уже почти все поразъехались с перепугу... так, может быть, вы уже и таких, из моей категории брать начнёте?

Пригорюнился зам.зам.директора и уточнил, что так-то оно так, но вот рыжих они до сих пор на работу не принимают, даже в мирное время даже юных моделей рыжих не брали, потому что директор считает рыжие волосы чрезмерно вызывающими и отвлекающими от успешной торговли.

– Правда, есть кое-какой вариант! – оживился вдруг зам.зам.директора. – Есть у меня другой знакомый директор по кое-чему, так вот он как раз ищет исключительно рыженьких, очень уж рыженьких любит, можете туда попробовать.

А чем бы могло кончиться это дело с поиском работы "по масти", мы с вами уже не узнаем. Всё из-за приятельницы, конечно: плюнула она на этого зам.замыча и ушла искать работу по другому объявлению.

Вспыльчивые эти рыженькие, прав директор, кто бы он ни был, этот гнусный козёл…

Трибуна вкладчика

Фразы

Простейшие первыми поняли, что для того, чтобы выжить, надо уметь делиться.

Обязанности вахтера просты: отсидел своё – и свободен.

Чем пытаться продлить молодость, не лучше ли попробовать продлить старость?

Петров

Хулиган Петров мечтал пожить на необитаемом острове, но денег на столь далёкое путешествие у него не было. Тогда он просто отправился на ближайший остров, и через три дня этот остров стал необитаемым.

Вопросы Сфинкса

• Можно ли опознать по фотороботу юридическое лицо?

• Можно ли считать ад горячей точкой?

• Можно ли считать неудачную попытку изменить Родине просто флиртом?

Одностишия

В капитализм скоропостижно мы попали.

Люблю животных, а конкретней – мясо.

Я пить бы перестал, но черти так милы!..

Строка

Буря мглою небо кроет, а за что – не говорит.

Оборотень

По мотивам А. П. Чехова

Через Красную площадь идет начальник отдела по борьбе с экономическими преступлениями Очумелов, за ним – начальник отдела по борьбе с терроризмом Задопупов, семечки лузгает. На площади толпа приезжих: Кремлем любуются, фотографируются на фоне храма Василия Блаженного. Вдруг из ЦУМа раздается собачий визг, выбегает темная собачка и следом за ней – директор бутика Степан Иванов в костюме от Армани, кричит:

– Вах! Покусали меня! Сука! Зарэжу! Убью!..

На середине площади он настигает собаку и хватает ее за задние лапы. Его сразу окружают зеваки. Иванов поднимает вверх окровавленный палец, демонстрируя его туристам. Сверкают вспышки фотоаппаратов. Собачка дрожит. В ее глазах ужас. В глазах Иванова торжество.

– Что случилось? – спрашивает Очумелов. – Что с пальчиком?

– Иду я, значить, товар принимать из Италии, – начинает Иванов, сморкаясь в платок. – И вдруг эта тварь хрясь меня за палец! Вот – кровь! – он поднес к лицу Очумелова кривой, бурый от времени палец. – Теперь я месяц не смогу получать товар из Италии. Пусть мне немедленно оплатят расходы: неустойку, пеню и депозитную маржу.

– Действительно, хрень получается… – задумался Очумелов. – Если собаки будут кусать всех подряд, мы так никогда не наладим торговлю, мы так весь бизнес под откос пустим. В чем тогда будут ходить граждане нашей необъятной родины? Без штанов? Непорядок! Это пахнет уже бойкотом российской экономики! Чья псина?..

Он строго оглядел толпу. Передние попятились назад, помяли нескольких гостей столицы, опасаясь стать свидетелями по такому серьезному делу.

– Мы устроим этому нерадивому хозяину показательный суд и будем судить по всей строгости нашего времени! И надо наконец принять закон о собаках!

– Это, кажись, министра обороны собака, – задумчиво говорит кто-то из толпы.

– Министра обороны? – Очумелов задумался, вытер пот со лба рукавом мундира. – Что-то я не пойму: а как она могла тебя покусать? А? Иванов! Почему всех (он повел рукой вокруг себя) она не покусала, а тебя покусала? А регистрация у тебя, Иванов, есть? Задопупов! Пробей его по базе данных Интерпола. По роже вижу – в розыске подлец! Ты сам себя покусал и хочешь, чтобы такой уважаемый человек покрыл тебе твои неустойки? Понаедут тут и хулиганят! Экономику отечественную разваливают!

– Он ей, господин генерал-лейтенант, в харю сигарой «Гавана» тыкал! И фамилия у него не Иванов! С таким носом Ивановых не бывает! – крикнул кто-то из толпы.

– Врешь, Зильберман! – горячо воскликнул Иванов. – Генерал-полковник сам видит, кто Иванов, а кто Зильберман! Правда ведь, дарагой? Да у меня, ежели хотите знать, брат в депутатах второй год ходит! Мамой клянусь!

– Нет! Это не министра обороны! – глубокомысленно замечает Задопупов. – У министра все больше болонки, сикоку, шарпеи, мастифы да чихуа-хуа…

– Ты, Иванов, этого дела так не оставляй! – вновь оживился Очумелов. – Ступай в отделение, скажешь – я прислал! Нехай составят протокол с формулировкой за подрыв российской экономики в особо крупных размерах и наказывают по полной программе с конфискацией имущества! Ишь! Удумали! Подрывать основы государства и срывать поставки итальянского товара! Скоро не в чем будет на улицу выйти!..

– Точно, это не министра обороны собачка! – уточняет Задопупов. – У министра обороны – легавые да боксеры. Это чубайсовская псина! Давеча был у него на даче – точь такая по двору бегала.

– Вестимо, Чубайса! – поддакнул кто-то из толпы. – Это ж бухунд! Он таких водит!

– Сам ты бухунд! С утра уже бухунд, ежели водолаза не отличишь от бухунда!

– А может, Абрамовича? Это он любит всяких водолазов! Да вон
– повар Абрамовича идет, давайте у него спросим! Захар Моисеевич! Поди-ка сюда! Погляди на собачку! Ваша?

– Да у нас отродясь таких не бывало! – возмущенно восклицает Захар, ставя сумки с продуктами на булыжную мостовую и утирая колпаком потное жирное лицо.

– Задержать сучку и в «Матросскую тишину»! – гневно рявкнул Очумелов. – Развелось по столице бродячего сброду! Может, она бешеная! Ты, Иванов, сходи проверься! В любом случае по закону можешь бабки с мэрии стрясти! Развели экологический беспредел! Никаких мер не принимают!..

– …Это не наша! – продолжает повар Захар. – Это президента собачка. Вы что ж, не видите – это ж лабрадор! Ее с утра служба безопасности по всей Москве ищет! С ног сбились!

– Боже мой! – воскликнул в умилении Очумелов, с материнской лаской поглаживая собаку по спине и целуя ее в попку. – Как же я сразу не узнал! Уй ти, масюнечка моя! Шустрая такая собачонка! Ха-ха-ха-с… Хвать этого за палец! Мы его арестуем, моя сладкая! Наверняка он в розыске! Торгует тут у нас импортом, сволочь, нет житья от них российскому производителю! Задопупов! Оформи его как нелегала и террориста!..

Детское время

Игроки

Леша жаловался Кате.

Вчера с братом в шашки играл – проиграл.

Сегодня с папой в шахматы – тоже проиграл.

Летом сколько раз с дедушкой в лото играл – каждый раз проигрывал!

На телефоне в гонки играю – все время проигрываю!

Завтра в футбол будем играть с командой соседнего двора. Неужели проиграем?

– Да, не везет тебе, – посочувствовала Катя. – Вот я никогда не проигрываю!

– Здорово! – восхищенно протянул Леша. – А ты во что играешь?

– В куклы! – важно ответила Катя.

Семейная сборная

Илюшин папа с утра был на работе. Там он из разных умных деталей собирал компьютеры.

А Илюшина мама собралась и поехала на дачу. Она собрала там ягоды к праздничному столу – у Илюшиного папы был день рождения.

Вечером собрались гости.

Мама собрала на стол.

Илюша в своей комнате собирал пазл.

– Илья, ты собираешься ужинать с нами? – крикнула мама, и он вышел к гостям.

– Я слышал, ты марки собираешь, – сказал один из папиных друзей. – Вот, держи! – И подарил Илюше несколько новых марок.

Когда гости разошлись, мама собрала со стола посуду.

А Илюша собрался спать.

– Ты портфель на завтра собрал? – спросила мама.

– Ой! Забыл…

– Что ж ты какой несобранный! – упрекнул сына папа.

А с чего Илюше быть собранным? Ведь его-то никто не собирал.

Все идет по плану

Девочка Маша идет в гости к дедушке Мише.

Идет дождь, но Маше он не страшен: у нее есть зонтик.

Очень красивый зонтик: ярко-желтый, солнечный, а по краю идет полоса из зеленых листьев.

Дождь идет на убыль, и выглядывает солнце – желтое, как Машин зонтик.

А вот и дедушкин дом.

– Привет! Как идут дела? – спрашивает Маша.

Дедушка Миша болел, но теперь быстро идет на поправку. Он уже, как обычно, мастерит что-то интересное.

– Все идет по плану! – бодро отвечает он. – Только вот время очень уж быстро идет…

Дедушка смотрит на часы и ахает:

– Не идут! Ладно, попробую потом починить.

– Дедушка! – начинает тараторить Маша. – В кино такой фильм идет! А в театре такой спектакль идет! А в цирке такое представление идет! А в парке такая выставка...

– …идет! Идет, идет, идет… – смеясь, передразнивает дедушка. – И куда это они все идут? У меня уже голова кругом идет!

– Ну дедушка! Ну идем!

– Давай лучше сначала чаю попьем. А потом вместе решим, чем заняться. Идет?

– Идет! – Маша охотно идет дедушке навстречу.

Дедушка Миша радостно улыбается. И Маша улыбается в ответ.

А счастливая улыбка всем идет!

Вернисаж Михаила Ларичева

Георгий Голубенко: «Чтобы стать писателем, не обязательно оканчивать консерваторию»

– Что вас сегодня смешит?

– Меня мало что смешит. Те, кто занимаются юмором как литературой, – люди внутренне печальные. А зачастую несущие в себе признаки глубокого депрессивного невроза. Таким был Зощенко, и не только он. И пишут они, в первую очередь, чтобы как-то развеселить себя. Это я знаю совершенно точно. И делаю то же самое. Если то, что рождается у меня в голове, заставляет меня улыбнуться, то с большой долей уверенности можно сказать, что и других это развеселит. Профессиональные же весельчаки – например, те, кто работает на свадьбах тамадой, – не занимаются литературой.

– Вы действительно можете смеяться – не улыбнуться даже, а засмеяться – над собственными шутками?

– Было, наверное, за эти годы два-три раза, когда ночью во сне у меня мелькнула фраза, я проснулся и рассмеялся. Ну а так, конечно, улыбаюсь. Если вы хотите с холодным носом рассмешить огромное количество людей, вам нужно рассказывать анекдоты. Но к литературе это не имеет никакого отношения.

– Когда-то вы написали для Яна Левинзона, звезды одесского КВН, ставший известным монолог «Зеркало». К работе над ним у вас было иное отношение, чем к работе над рассказами?

– В то время, когда я сочинил «Зеркало», я еще не писал рассказов. Я очень поздно стал заниматься прозой – несколько лет я в основном пытался писать пьесы. Что касается эстрадных монологов, то таковых я написал два. Кроме «Зеркала», еще один для себя: в спектакле «Тихо, ша! Мы едем в США» театра «Ришелье» был монолог «Одесситы всех стран, соединяйтесь!» Эти эстрадные монологи я писал с тем же отношением, с которым позже начал писать прозу. Мне за них не стыдно.

– Во вступлении к своей книге «Рыжий город» вы пишете, что пытаетесь продолжать традиции южнорусской школы в литературе...

– Бабель поставил когда-то планку совершенно фантастическую по высоте. В отличие от великих писателей северной школы, которые мыслят романами, в лучшем случае главами, авторы южнорусской традиции пишут фразами. Эта фраза должна быть настолько емкой, настолько точной, многоплановой и яркой, чтобы иметь самостоятельное значение. Но это лишь первый этап. Второй этап – нужно создать собственно рассказ. И швов не должно быть видно, фразы должны быть сплавлены в единое целое. «Рыжий город» я писал пять лет, хотя сюжеты всех этих рассказов знал давно. И если бы я писал просто сюжеты, то книга была бы готова за два месяца.

– В книге много котов, на обложке «Рыжего города» кот. Почему именно это животное?

– Кот в определенном смысле символ Одессы. Котов много и в других городах, их везде любят, но здесь к ним особое, нежное и трепетное отношение, почти на равных. У меня с котами было много историй. У нас дома свой кот Лаки – он один из тех, кому посвящена книга. Мои близкие и кот были первыми, кому я читал свои рассказы.

– Писание для вас ритуал? Чтобы вы взяли ручку или сели за компьютер и начали писать, надо ли вам, чтобы обязательно что-то присутствовало или, наоборот, отсутствовало?

– Ничего не надо. Половину рассказов я написал стоя в очередях на заправке. По крайней мере, набросал. Когда оно начинает идти, то мне уже ничего не нужно. Я уже ничего не слышу. У меня есть кабинет, но в нем я, по-моему, переписал пару раз что-то с черновика на чистовик. И все.

– Вы похожи на человека, который пишет авторучкой...

– Я пытался в свое время пользоваться пишущей машинкой – ничего не получается. Рука иногда выводит какие-то вещи сама. Я сам иногда удивляюсь.

– Что интересно, те, кто пишет на компьютере, ощущают то же самое – рука сама пишет.

– На компьютере можно сразу править. Но, с другой стороны, ты правишь – и что-то теряется навсегда. Когда пишешь на бумаге авторучкой, потом можно проследить все исправления; смотришь иногда на зачеркнутое слово и понимаешь, что напрасно зачеркнул. Вначале рассказ или повесть возникает вообще без слов, есть только какие-то эмоциональные доминантные сгустки, а потом это все заполняется. Когда в написанном рассказе начинаешь заменять слова, укорачивать или удлинять фразы, приходится переписывать весь текст, потому что теряется ритм – сразу все рассыпается. Поэтому я очень благодарен консерватории. Я уверен, что любой человек, который хочет делать что-то связанное с литературой, должен ну пусть не консерваторию окончить, это перебор, но получить какое-то музыкальное образование. Ритм лежит в основе любого искусства, в том числе и литературы. Чувство формы, формообразование можно понять всерьез, если ты разбираешься в музыке. Причем в классической. Тогда ничего не рассыпается – тогда все на своем месте. Да и слух музыкальный помогает литературе.

– Неужели без слуха нельзя хорошо писать?

– Можно, конечно. Просто со слухом намного легче. Слова – они же имеют звуковую окраску: какое-то ярче, какое-то более тусклое.

– Вы слова пробуете на слух, на вкус, цвет...

– Верно. Должна возникнуть фраза, она как живое существо, – когда она появляется, как кто-то сказал, она буквально поворачивается в ладони.

– Кажется, Хармс сказал, что фраза должна быть такой, чтобы ею можно было разбить окно.

– Да, это в духе Хармса. Но мы не бросаемся фразами...

– Заглядываете в книжный магазин посмотреть на полку с одесскими авторами?

– Иногда захожу... но лишь чтобы спросить, продается ли «Рыжий город».

– Кстати, продается?

– Представьте, да.

– Может сегодня одесский автор жить только за счет писательства?

– Ну да. Я вот живу. Но это не только книги, это и сценарии к фильмам и спектаклям.

– А что вы посоветуете молодым начинающим писателям, которые наверняка задаются вопросом, можно ли этим трудом обеспечить себе существование?

– Я думаю, этот вопрос для начинающего автора не должен существовать. Эта такая штука: если можешь не писать, то ни в коем случае не пиши. Можно зарабатывать деньги другими, значительно более эффективными способами. Если же ты не можешь не писать, но не пишешь – тебя разорвет. Ну а не продается так не продается. А если пишешь, и это продается, – значит, тебе повезло. Но к литературе и желанию писать это не имеет никакого отношения.

– А теперь вопрос, который часто задают, но я хочу услышать ваш ответ: есть какой-то особый одесский юмор или это выдумка?

– Отрицать существование одесского юмора довольно странно, тогда вы вступаете в спор с сотней тысяч людей, которые уверены в том, что одесский юмор есть.

– Галилей же вступил в спор – и оказался прав...

– Я скажу так: нет одесского юмора, который был бы юмором только оттого, что он одесский. Был когда-то некий акцент, который выдавали за юмор. Но в основном это происходило на уровне конферансье житомирской филармонии. Это к юмору не имеет никакого отношения. Есть язык, точнее был, он сейчас в значительной степени теряется, модифицируется, это естественно, потому что меняется социальная и национальная среда. Но всегда было, и остается, и каким-то удивительным образом регенерируется парадоксальное сознание людей, которые живут в этом городе, а парадоксальное сознание – это, собственно, и есть юмор. Вот так, как мыслят одесситы, не мыслит никто. И даже люди, которые сюда приезжают, тоже через какое-то время этим заражаются. Это существует точно. Что это такое? Я не знаю. Это какая-то мистическая вещь. Может быть, заряд, который был заложен еще в те времена, когда Екатерина Великая сослала сюда огромное количество умных предприимчивых людей разных национальностей, таким образом создав некий котел. Может быть, и Пушкин очень вовремя появился. Все вместе это обеспечило одесскому юмору его неиссякаемость. На самом деле это модель Соединенных Штатов. За семьдесят пять лет советской власти это поблекло, но все равно сохранилось.

– «Рыжий город» мы все прочитали, полюбили. Над чем теперь вы работаете?

– После выхода «Рыжего города» я год ничего не писал. Сделал за это время по мотивам книги спектакль «Смехач на крыше». Потом занимался киносценарием тоже по книге. И вот с зимы опять начал записывать накопившиеся истории. Если у меня хватит сил, то в следующую книгу войдут двадцать пять рассказов и три повести.

– Когда нам ее ждать?

– Не знаю. Это очень непредсказуемая вещь...

Беседовала Лилия Климова