…Снова начинает припекать лето, раскаляется и грозит расплавить все живое. Мне в июле всегда вспоминается печальный день ухода актера Толи Дяченко. Вижу на телеэкране его фильмы, записи его спектаклей и передач – и думаю, что за последние лет двадцать пять не было ему равных в Украине в комическом жанре. Отечественные политики – не в счет…

Толик, Толечка был настолько веселым, настолько обаятельным, настолько излучающим юмор человеком, настолько его круглая физиономия находилась в постоянной готовности мгновенно расхохотаться, что и поминаю его только с весельем. Да и невозможно было бы иначе.

Я знаю, что говорю. Десять лет я просидел с Толиком за одной партой, причем он всегда был слева – ему солнце в классных окнах нисколечки не мешало, а мне отсвечивало. Потом мы много лет называли друг друга «партайгеноссе». Практически на каждом уроке Толик, как уж мог, смешил одноклассников и учителей – это было для него органично и естественно, в лишенной юмора атмосфере существовать он просто не мог. Если учительницы наши по какой-то причине не успевали сами дойти до стадии безудержного хохота – они, как правило, выгоняли Толика из класса. Довольно часто вслед за ним отправлялся и я, так как мое жизнерадостное ржание было первым в общеклассном хоре. Досмеивались мы уже в коридоре, но в кулачок, чтоб не услышала директриса в своем кабинете.

Восьмой класс, русская литература (возможно, кто-то из читателей вспомнит, что был некогда в наших школах такой предмет). Разбираем образ Катерины из «Грозы» Островского – той самой, которая «луч света в темном царстве». Русачка Фира Самойловна неторопливо диктует нам:

– Все свое детство и всю свою юность Катерина провела в родном доме…

– В род-доме… – задумчиво повторяет Толик.

Не бог весть какого уровня шутка – но наш восьмой «Б» в этот день уже не в силах более учиться.

Был у нас такой парень Андрюша Бублик – чрезвычайно меланхоличный. Достаточно сказать, что Андрюша с «Бриллиантовой руки» и «Джентльменов удачи» уходил еще более унылым, чем приходил в кинозал. Толик много лет искренне гордился записью в дневнике, сделанной нашей классной руководительницей в полнейшем отчаянии: «Ув. родители Дяченко! Сегодня пересадила вашего сына от Черняховского к Бублику. Так он даже Бублика умудрился рассмешить!»

Не знаю почему, но именно на уроках русской литературы Толик резвился с особым удовольствием. Фира Самойловна, как вам уже стало ясно, любила диктовать:

– Записываем! Записываем! Рассказ Максима Горького «Старуха Изергиль»…

– Я записать не успел, Фира Смолна, – тянет руку Толик, – как-как? Старуха – и кто еще?

Класс дружно выдает то, что современные блогеры передают термином «Ржунимагу!!!», а Фира раздраженно барабанит указкой по кафедре:

– Ох, Дяченко, Дяченко… Что ты за человек такой?

Что он за человек такой, наша Фира должна была понять еще в начале восьмого класса, задолго до литературы социалистического реализма. Толик очень любил поэмы Пушкина, знал наизусть «Графа Нулина» и «Медного всадника» и даже получил за их высокохудожественное исполнение первое место на конкурсе в городском Дворце пионеров на площади Славы. Но как-то так получилось, что слава эта прошла мимо Фиры Самойловны. Когда пришла пора отвечать «Медного всадника», шалун Дяченко был вызван к доске самым строгим тоном.

– Га? Що? – издав несколько односложных восклицаний, добрый мой приятель вылез из-за парты и побрел на свою Голгофу.

По пути Толик продолжал входить в свой излюбленный образ олигофрена – эдакий бравый солдат Швейк лет за пять до призыва (в данном случае – в Советскую Армию. Кстати, после своего дембеля Толик, что называется, обогатил роль Швейка множеством новых красок). После поворота кругом перед классом предстала физиономия настолько тупая, что после нее по уровню умственного развития могли идти уже, как говорится, только табуретки. Толик делал вид, что пытается что-то вспомнить.

– Ну хоть главного героя поэмы «Медный всадник» назвать ты можешь? – допытывалась Фира.

Толик-пушкинист искоса глянул на меня и выразительно поднял брови, что означало: «Прошу подсказки».

Я с готовностью ткнул себя пальцем в грудь.

– Главного героя звали… это… Женя! – бодро расшифровал мой ответ Толик-дебил.

Фиру аж передернуло от такой фамильярности.

– И кого же любил главный герой поэмы «Медный всадник»? – продолжался допрос с пристрастием.

Я, не дожидаясь, пока Толик вновь возьмет «подсказку зала», прошелестел ему одними губами:

– Па-ра-шу…

Взрыв Толикова хохота был настолько мощным, заливистым и непосредственным, что смеховая инфекция мгновенно пронизала весь восьмой «Б».

– Да что здесь происходит?! – Фира накалилась, как лампочка Ильича.

– А чего это Черняховский мне глупости всякие подсказывает, – плаксиво заныл Толик, – чего это он говорит, что герой любил парашу…

Фира рванула на себя классную дверь и помчалась за директрисой. И именно из-за этого сорванного урока мы с Толей Дяченко вступили в Ленинский комсомол на полгода позже одноклассников. За что, конечно, отдельное большое спасибо А. С. Пушкину.

А Фира Самойловна, узнав про конкурс во Дворце пионеров, потом Толика простила. Все-таки она была родом из Одессы, и положение обязывало ее хоть как-то воспринимать юмор. С тех пор она называла Толика звучным одесским выражением «хохмач-самоучка».

Только один раз от первого звонка до последнего я видел нашего «хохмача» несколько посрамленным. Этот пассаж случился на уроке биологии. Наша биологиня Светлана Ивановна была дамой настолько миниатюрной, что едва ли не с первого дня работы в школе была прозвана учениками, конечно же, Дюймовочкой. Это прозвище к ней приклеилось намертво, и Светлана Ивановна не чаяла отодрать его от себя. Помню, как она возмущенно колотила кулачками в грудь районного хулигана Ваймышева – огромного, наглого и рыжего:

– Как ты смеешь, мерзавец, так разговаривать с педагогом?!

– Не вижу здесь педагога! – презрительно басил Ваймышев со своей двухметровой высоты.

В то майское утро, когда лишь пару недель оставалось до окончания девятого класса, Светлана Ивановна с кафедры торжественно провозгласила:

– Тема сегодняшнего занятия – «Половое размножение у млекопитающих»!

– А учебный фильм про это какой-нибудь будет? – мгновенно выдал Толик, и глубоко пубертатный девятый «Б» радостно грохнул.

Дюймовочка процокала каблучками к нашей парте, обняла ошеломленного Толика за шею, притянула вниз и влепила смачный поцелуй ему в лоб.

– Как я благодарна тебе, Толечка… – прокомментировала предельно саркастически свою эскападу Светлана Ивановна. – Тридцать лет в этот самый день тридцать поколений девятиклассников задавали мне один и тот же вопрос: «А летняя практика по этой теме будет?» И вот наконец ты, мой мальчик, сказал хоть что-то новое… Откровенно говоря, уж и не думала, что дождусь.

Толик, пожалуй, в этот момент даже слегка смутился. Но ненадолго – до следующего урока.

Я полагаю, что древние греки именно с Анатолия Николаевича Дяченко лепили изваяния бога смеха Мома – покровителя шутов и площадных комедиантов. Та же словно циркулем прорисованная плутоватая физиономия, те же пляшущие в глазах черти, те же уголки губ, подрагивающие в сардонической улыбке и готовые мгновенно взорваться хохотом. Но есть и различия. На некоторых изображениях бог Мом стыдливо прикрывает смеющуюся пасть ладошкой. Для Толика подобный жест был в высшей степени нехарактерен.

Несколько киевских актеров и режиссеров в разное время рассказывали мне, не сговариваясь, как им в критические моменты помогал Толя Дяченко: деньгами, ночлегом, тарелкой горячего супа, ходатайством, заступничеством, протекцией. Иногда просто дружеской его улыбки хватало вполне, чтобы жизнь исправилась – на данном ее отрезке.

Мне кажется, Толечка, если после этой жизни и впрямь будет какая-нибудь другая, мы там с тобой обязательно встретимся. Хотя, наверное, уже не за одной партой – вряд ли мне еще раз так повезет. А если есть рай – то должен же он напоминать тот самый утерянный рай нашего детства. И там не запрещают хохмить и кидать понты, и там не выгоняют из рая. И от твоих шуток обитатели эдемского сада должны быть в перманентной лежке – двадцать четыре часа в сутки, с непременными перерывами на пение псалмов и хоралов.