Оникиенко-фрезеровщик
Всего лишь через пару дней после матча в честь 50-летия легендарного Олега Блохина я присутствовал на другом 50-летии – старшего коллеги, лучшего стоматолога моей поликлиники Марка Давидовича. Теоретически юбиляра могли бы звать, допустим, даже Емельяном Степановичем, но это ничего не изменило бы в его судьбе. Огромный нос, черные разбойничьи усы, глаза, в которых, что называется, застыла вся исконная печаль еврейского народа, специфические обороты речи – по этому всему даже старушка с осложненной катарактой с тридцати метров безошибочно определила бы национальную принадлежность Марка Давидовича. Почему-то я подумал о том, что невозможно вообразить себе Олега Блохина, колдующего над пациентом в стоматологическом кресле, а вот представить Марка Давидовича в бело-голубой динамовской футболке или в красной – сборной СССР – я вполне мог бы.
Когда-то именинника звали просто Марик, и целыми днями он пропадал на футбольной площадке. От его дьявольских финтов сносило крышу противостоявших ему гренадеров– защитников, от ударов юркого малорослого пацана отчаянно матерились голкиперы. Да, Марик «по юношам» подавал немалые надежды в футболе – и кто знает, какого еще игрока мог бы заполучить в его лице великий динамовский тренер Маслов, если бы семейный совет не наказал строго Марику сразу же после выпускного вечера подавать документы в медицинский. Приемная комиссия мединститута не шибко жаловала абитуриентов, имеющих проблемы с «пятой графой», так что на вступительных экзаменах надо было выглядеть безупречно. Марик до глубокой ночи сушил голову над учебниками – и потому, когда в июле, за пару недель до начала экзаменов, его пригласили сыграть в трехдневном турнире на Кубок «Трудовых резервов», мама сказала папе: «Пусть мальчик побегает, развеется – ведь нужна же какая-то разрядка…»
Тренеры сделали Марику документы на имя мифического ученика фрезеровщика Сережи Оникиенко. «Подставы» в спорте были сущей невинностью на фоне всеобщего вранья тех лет. Так что именно «Сережа Оникиенко» совершал постоянные рывки по всему фронту атаки: вдохновенно открывался, в мгновение ока прокидывал себе на ход – и либо сам резко вколачивал мяч в уголок, либо выдавал партнерам божественные пасы, не забить с которых было невозможно…
Стадионный диктор, как попка, повторял: «Гол забил Сергей Оникиенко!» Зрители бешено аплодировали вундеркинду. Особенно радостно на каждый гол «ученика фрезеровщика» реагировала разместившаяся на трибуне компания, центром которой был гордый отец Марика – Давид Григорьевич. Он пригласил родственников и друзей полюбоваться игрой сына – и явно не прогадал. Турнир завершился. Лучший бомбардир «Сергей Оникиенко» получил и приз «Лучшего игрока». На пьедестале Марик победоносно воздел над головой оба кубка – и в этот момент на трибуне к счастливому Давиду Григорьевичу торжественно обратился самый давний и близкий его друг:
– Дорогой Додик! Мы всегда, со школьной еще скамьи знали: из нас всех ты, конечно, самый умный. Но кто бы мог предположить, что ты додумаешься до такого финта: накануне поступления в институт ухитриться сделать Марику новое имя и новую фамилию…
А через две недели на первом экзамене заторможенный Марик на вопрос: «Ваша фамилия?» и впрямь брякнул: «Оникиенко!» У секретаря приемной комиссии клацнула челюсть: «Кто Оникиенко – вы?!.» И Марик, опустив голову, назвал свою подлинную фамилию. По иронии судьбы, она тоже была на «Ко» – Койфман. Больше на экзаменах Марик ляпов не допускал, ответы буквально отскакивали от зубов – и его приняли-таки на стоматологический…
Но это будет в августе, а пока что – еще июль, и старенький стадион на Печерске неистовствует, как двухсоттысячная «Маракана». Зрителям, в отличие от членов приемной комиссии, все равно: украинец ли, русский ли, еврей… Лишь бы играл радостно, вдохновенно – вот так, как этот шкет с огромным, как клюв у попугая, носом.