Нынче, когда в театрально-гастрольной жизни Киева господствует Ее Величество Антреприза, когда раскрученные кумиры лихо «чешут» на столичных подмостках спектакли из серии «Два стула, три артиста» – нет-нет, да и вспомнишь с ностальгическим вздохом времена театрального бума двадцатилетней примерно давности. Афиши театра «Дружба» выстраивали тогда киевских поклонников Мельпомены в безнадежную очередь за билетами на спектакли Эфроса и Ефремова, Некрошюса и Роберта Стуруа… И уж вовсе замерли в охотничьей стойке киевские театралы, когда в ближайшей перспективе замаячил гремевший тогда знаменитый спектакль ленинградского БДТ «История лошади». Люди были готовы платить любые деньги (в тогдашних масштабах, разумеется), чтобы собственными глазами увидеть, как великий актер Евгений Лебедев играет жеребца Холстомера. Но все было тщетно – билетов на «Историю лошади” для обычных смертных не существовало в природе. 

…Две мои знакомые закадычные подружки по студенческой группе – Оля и Рита – сломя голову мчались по эскалатору метро в надежде, что им повезет, как не раз уже с ними бывало. Но, увидев запрудившие улицу Карла Маркса толпы жаждущих попасть на спектакль БДТ, девицы несколько приуныли. Проложить в такой толчее отработанные азимуты для ловли лишнего билетика было весьма непросто. 

Трезвомыслящая Рита сходу предложила:

А может, сразу рванем в Пассаж, мороженого поесть? В кафе попасть хоть какой-то шанс имеется!

Но Оля, нервно передернув костлявыми плечами, крепко ухватилась за подружкин рукав:

Ритончик! Вот ты всегда так: перед первым же барьером на сто восемьдесят разворачиваешься. Так в жизни ничего не словишь!

И увлекла подругу наверх к театру Франко, где цепь милиционеров и дружинников еле сдерживала напор страждущих по «Холстомеру». Дальше тандем распался. Оля, вертя маленькой головкой, как радаром, выискивала людской водоворот, чреватый вожделенным билетиком, и через мгновение проталкивалась к следующему, а застывшая столбом Рита для очистки совести обреченным голосом задавала каждому встречному сакраментальный вопрос. Через двадцать минут лица обеих подруг выражали равную степень разочарования и усталости. 

Облом полнейший, – констатировала Оля, которая не читала не только «Холстомера», но и «Обломова», входившего тогда в программу средней школы.

Горькую печаль этого вывода явно следовало развеять сигаретным дымком, и не допущенные на пир духа театралки синхронно затянулись болгарским «Опалом», остановившись буквально в десятке метров от служебного входа театра. 

Внезапно Оля тихо присвистнула и мигнула Рите на вышеупомянутый служебный вход. В группе только что вышедших на улицу покурить «театральных диячив» находился и легендарный режиссер Георгий Александрович Товстоногов. До девиц донеслись обрывки его слов: «Спектакль сложный. Ей-Богу, не знаю, как киевляне еще примут…». Подруги просто завибрировали от такого соседства. Первой опомнилась Оля. Ей, довольно-таки неказистой внешне, была присуща неведомо откуда взявшаяся фанатичная вера в свою женскую неотразимость. Она хрипло зашептала:

Вот сейчас… вот сейчас прямо подойду к Товстоногову… Улыбнусь ему, и он тут же меня на спектакль проведет…

На фиг ты ему нужна? – Рита оценивала действительность куда более трезво. 

Но Олина аутогенная тренировка уже мощно набирала темп и высоту:

Да он только увидит мою улыбку и сразу обалдеет… Улыбнусь ему вот так и скажу: «Дорогой…». Вот, черт, Ритка, а как его зовут-то?

Да не помню, – шептала в ответ Рита, – вроде бы имя-отчество какое-то еврейское… ну, Оль, он же еврей? Или нет – вроде бы караим?

А караим, Ритка, разве не еврей? Что, есть какая-то разница?

В этот момент один из курильщиков, бросив на ходу: « Я завтра приду. Удачи!» отделился от компании. Оля, тут же оценив ситуацию, как перехватчик, бросилась ему наперерез.

Мужчина, я извиняюсь, как этого Товстоногова зовут?

Ну, знаете ли! – Несомненно знавший, как этого Товстоногова зовут, ускорил шаг. 

В этот момент залился третий звонок. Товстоногов щелчком отправил сигарету в урну и шагнул к двери. На самую важную в ее жизни женскую победу Оле оставалось всего-то секунды три. Она одним прыжком оказалась перед дверью раньше великого режиссера, положила руку на плечо Товстоногову, от этого действительно обалдевшему, улыбнулась ему самой загадочной и манящей из своих улыбок – и нараспев произнесла голосом хриплым и бесконечно нежным:

Яков Моисеевич!..

Оставляю за читателями возможность разделиться на оптимистов и пессимистов по поводу того, попали мои героини тогда в театр после столь оригинального обращения к мастеру или нет. Уже давно нет Лебедева и Товстоногова, а тот самый спектакль остался только на пленке, которая никогда не передаст чувств, некогда испытанных в зрительном зале. Зато снова повсюду расклеены афиши, зазывающие доверчивых киевлян на очередную пустейшую комедию с непременным голубоватым отливом. Какие-то восемьсот гривен, и билет доставят непосредственно в офис, который лично мне для этого придется предварительно снять.