Мой сосед по парте в далеком девятом «Б» Сережа Скачко обожал новые слова, ярко и заковыристо звучащие, бросался на них, как сорока на всякие блестящие цацки. Не вполне уверен, что он дочитал «Курочку Рябу», но словари и энциклопедии он заглатывал, как дед Панас галушки. Спикировав на текст, Серега ловко выхватывал напечатанное жирным шрифтом словечко и вновь взмывал вверх, не утруждаясь его толкованием. И тогда безо всякого повода и смысла из него сыпались нетипичные для лексикона девятиклассника «инфернальный», «жовиальный», «амикошонство», «инвектива» или «форс-мажор». Одноклассники сначала удивлялись, а потом привыкли и уже не переспрашивали: «Шо?» 

Как-то Сережа перелистывал англо-русский словарь – не стандартный двадцатитысячник, а толстенный том под редакцией Мюллера на 80 тысяч слов. Помните, как по-английски «член чего-то»? Естественно, member. А вот Сереже попалось в словаре более редкое слово penis. Тоже, в общем, член. Но какой именно – до него не дошло.

Вместо того чтобы новое словечко пустить в оборот, он решил его приберечь и щегольнуть при случае. Таким случаем оказался, на минуточку, экзамен по английскому за девятый класс. Представьте обычный антураж: стол с красной скатертью, графин с водой, гвоздички-розочки. За столом – экзаменационная комиссия: директриса (председатель), завуч (она же парторг школы) и наша англичанка Нонна Арсеньевна. Мы готовимся, а Сережа отвечает. Демонстрирует, кстати, очень неслабое произношение. Текст его был про Кремль, в котором трудятся высшие органы власти. И вот, сделав эффектную паузу и заранее упиваясь успехом, он с артистической интонацией выдает заранее подготовленную фразу:

– Leonid Illych Brezhnev is a main penis of the Politbureau!

Переведите сами, оцените эффект звучания – 1975 год на дворе. Я обмер. Круглая отличница Маша Шейко отчетливо прошептала «Песец!», прощаясь с видами на медаль – ей, как комсоргу, точно светило соучастие. Висевший над головой Сереги Бернард Шоу скорчился от досады, что уже не сможет вставить эту гениальную сентенцию в уста Элизы Дулитл. А наша англичанка рефлекторно налила себе полный стакан воды и с пустым графином вылетела из класса. И только директриса и завуч вообще никак не прореагировали – английский они не секли даже на уровне «ай лав ю».

Через пять минут я, посланный на поиски, обнаружил Нонну Арсеньевну – с тем же пустым графином; в коридоре на подоконнике она содрогалась в конвульсиях. Сил хохотать у нее не было уже – только всхлипывала и подвывала. Дорогая наша Нонна отлично знала Сережу Скачко и понимала, что у того и в мыслях не было замышлять чудовищную идеологическую диверсию...

О наличии в природе диссидентов народ тогда был в курсе. Но если, скажем, Сахаров начал говорить крамолу, будучи академиком и трижды Героем Труда, а Петр Григоренко – генералом, то Сережа Скачко мог бы стать юным диссидентом, не дойдя до десятого класса. Вот такую биографию могли сделать нашему энциклопедисту. Но, к счастью, жовиальное чувство юмора нашей англичанки и стопроцентная английская стерильность руководства школы не позволили превратить Серегину амикошонскую инвективу в инфернальный форс-мажор.