«Лева пашет за пять шекелей в час, Городецкий горбатится за девять, а Фимка, жучара, за двенадцать шекелей в час храпит на работе — его тесть устроил автостоянку охранять!» — сколько подобного я наслушался в Израиле, когда гостил там лет пятнадцать назад. Многие новоиспеченные эмигранты зарабатывали на жизнь примитивным трудом, и только получение на шекель больше соседа могло потешить душу. Но уже перед возвращением в Киев я иронически улыбался, слушая это пересыпание числительных — мне довелось познакомиться с эмигрантом, шутя огребавшим за час столько, что даже счастливчик Фимка мог бы туфли ему чистить.

Галя Тарасова и ее муж Саша Волков свалили в славный город Хайфу в компании с причудливой пропорцией: на девять Волковых и Тарасовых в ней приходился один Рабинович. Этот маленький паровозик, картаво фыркая, и потащил за собою в Землю обетованную тяжеловесный славянский состав. К моему приезду ребята как-то акклиматизировались: Галка училась на курсах социальных работников, Саня работал журналистом в русской газетке. Так что все было бы ничего, если бы не Глебушка…

Десятилетний Глеб Волков своими льняными волосами и голубыми глазами походил на героя картины Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Но если отрок напряженно созерцал видение, то Глебушка в жизни не стал бы на что-то пялиться более трех секунд. В ребенке таились запасы энергии, сравнимые с неуправляемым термоядерным синтезом. Целыми днями он носился по школе и двору, везде умудряясь произвести максимальные разрушения и заставляя педагогов пожалеть об избранной профессии, а соседей об избранном месте жительства.

Знойным ноябрьским днем мы с Галей и Сашей отправились на экскурсию в археологический музей. Сына они потащили с собой: не потому, что мальчика интересовала античность, но справедливо полагая, что лучше его одного дома не оставлять. Глебушка честно слушал сотрудницу музея минут пятнадцать, а после этого беспримерного подвига молодым козленком запрыгал по залам. Возмущенно позванивали стеклянные шкафы, в них испуганно дребезжали греческие вазы и этрусские статуэтки. Экскурсоводка мужественно пыталась продолжать, но Глебушка летел на нее с расставленными руками и диким воем, изображая пикирующий бомбардировщик. По выходе из музея нас догнал молодой бородач. Быстро выяснилось, что он режиссер хайфского драмтеатра, сейчас ставит пьесу Чехова «Платонов». И Глеб, дескать, мог бы сыграть на сцене бессловесную роль гимназиста Петеньки, возмутителя царящей в помещичьей усадьбе затхлой атмосферы… Откровенно говоря, никто из нас эту пьесу не читал, но поставленный по ней фильм Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино» все помнили.

В назначенный для репетиции час конвоируемый нами Глеб появился в драмтеатре. Бородатый сформулировал задачу: «Ты должен выбежать из левой кулисы и через авансцену пробежать в правую, по пути стараясь как можно больше задеть, опрокинуть и расшвырять». Глебушка с пониманием кивнул. Прозвучало режиссерское «Пошел!» — и наш электровеник понесся по указанной трассе. По пути он разбил старинное трюмо, завалил на пол пару кресел и сдернул со стола скатерть с самоваром, чашками и блюдцами. Но, как ни странно, занавес, задник и колосники остались на своих местах. Режиссер откашлялся от поднятой пыли: «Замечательно, Глеб! Идеальное воплощение поставленной задачи». И по-деловому обратился к родителям: «Значит, так: премьера — через две недели. Три месяца ежевечерне будем играть спектакль в Хайфе. Ребенка будете привозить к служебному входу к девятнадцати часам, через сорок минут можете забирать. За выход он будет получать тридцать шекелей. Все ясно?»

Тут Саша неожиданно попросил, чтобы сыну разрешили повторить разрушительный забег по сцене. «Зачем? — поморщился режиссер, — и так отлично». Но все же снова дал отмашку: «Пошел!» Второй выход Петеньки был не менее эффектным. Актеры брызнули от него в стороны, как тараканы от струи «Райда». На сцене разбилось все, что еще оставалось целым. Реквизиторам явно предстояло попотеть над последствиями погрома. Саша щелкнул секундомером и произнес: «Ровно восемнадцать секунд». Затем поколдовал мгновение с калькулятором и торжественно объявил, что первая в жизни Глеба зарплата составит примерно шесть тысяч шекелей в час, или две тысячи баксов по курсу, а такие бабки в час и у Билла Гейтса не все поднимают!.. «Ну что ж, — обратился он к сыну, — благословляю тебя, Глеб, на первую твою работу. Пожалуй, ни один из наших с такой почасовой оплаты не начинал». Тут в Сашиных мозгах что-то щелкнуло, и он решительно повернулся к режиссеру: «Минуточку! А что если во втором акте Петя еще раз пробежится по сцене — уже из правой кулисы в левую? Мы и действие закольцуем…» «...И гонорар парню можно было бы удвоить», — эта фраза произнесена не была, но всем показалось, что была. «Но ваше предложение совершенно не вписывается в концепцию», — пожал плечами режиссер.

Саша разгладил на груди русую бороду и отчеканил: «Я, как потомственный русский интеллигент, еще и вас мог бы поучить, как именно следует ставить Антона Павловича Чехова».

Творческий конфликт был прерван раскатистым «Бум-м!» — это Глебушка со своим, теперь уже еврейским счастьем, приземлился прямо на барабан, провалившись в оркестровую яму хайфского драматического театра… Я уехал, но специально для любопытствующих театралов сообщаю, что на премьере Глеб с загипсованной щиколоткой успешно отыграл свою роль за пятнадцать секунд и за ту же зарплату.

Супергонорары сына моих друзей я вспомнил недавно, когда кабельщик одним махом подключил меня к благам цивилизации и презрительно сунул в карман протянутые мною пятьдесят гривен. Вначале я поедом ел себя за жлобство, но мой калькулятор мгновенно показал, что кабельщик, работавший у меня не более пятнадцати минут, в час срубает двести гривен, в день — тысячу шестьсот, в месяц — тридцать пять тысяч двести гривен, что по самому мягкому курсу больше четырех тонн баксов. Я не уверен, что наш премьер в получку приносит столько супруге. Зато теперь у меня сорок телеканалов, из которых вменяемых десять, я смотрю пять, а нравится местами один. Читатель, прости, если задолбал тебя числительными!