У меня болит зуб. Девушка Оля сказала, что, наверное, режется зуб мудрости. 

– Тебе сколько лет, тридцать пять? Точно, он. Пора уже.

Я сказал, что зубы мудрости у меня выросли давным-давно, но она только посмеялась, видимо то, что я наивно принимал за зубы мудрости, было зубами наивности. 

– Ни разу не слышал, чтобы у мужчины после тридцати вдруг начал резаться зуб мудрости, – сказал я. 

Оля подтвердила, она тоже не слышала, чтобы зуб мудрости вдруг взял и ни с того, ни с сего вырос у мужчины, видимо, мне просто повезло. Насколько я понимаю, она сделала мне комплимент.

Мы ходили по проспекту, нашли два десятка скользких мест на тротуаре. Оля фантастически ловкая девушка: она успевает отпустить мой локоть за полсекунды до того, как я упаду на задницу, весь из себя грациозный, как мешок свеклы. После четвертого раза она сказала, что уважает мое право падать, когда мне вздумается, тем более что это право, вроде бы, закреплено за мной Гражданским кодексом. Но она была бы мне очень признательна, если бы я предупреждал ее хотя бы за пару минут перед этим, импульсивные мужчины ее нервируют. Я сказал, что постараюсь, через несколько минут оказалось, что обманул. Зуб ответственности у меня тоже еще не проклюнулся. 

Оля любит фильмы ужасов и мороженое, иногда одновременно. В среднем на один фильм ужасов уходит от одной до трех порций мороженого. На прошлой неделе мы смотрели в темноте фильм про вампиров, Оля принесла из кухни клубничное варенье, полила им мороженое в чашке и стала есть его ложкой. 

– Я должна тебе признаться, – сказала она страшным шепотом, прищурив глаза. – Я вампир.

Капелька варенья стекала у нее по подбородку, я хочу вам сказать, этот спецэффект выглядит гораздо убедительнее, чем голливудские клыки из пластмассы. Мне не хотелось умирать, я хотел сперва досмотреть кино, я сказал:

– Не ешь меня, я тебе пригожусь.

Это был чистый блеф, я понятия не имею, чем мог бы пригодиться девушке, которая умеет самостоятельно обращаться с перфоратором и не путает «ай-пи» с «ай-кью». 

– У меня еще мороженое не кончилось, – успокоила меня Оля все тем же страшным шепотом. – Вот доем, и возьмусь за тебя… У тебя нет сахарного диабета? А то я за фигурой слежу.

Я принес из кухни еще порцию мороженого, это спасло мою жизнь. Женщина, даже вампир, всегда предпочтет мороженое мужчине, в мужчинах, подобных мне, слишком много калорий.

Оля занимается маникюром, иногда целый день ездит по клиенткам и полирует им ногти. Вчера вернулась домой поздно вечером, позвонила в домофон, я спросил: «Кто?»

– Кто, кто… Жан Кокто! – ответила Оля. 

Обратите внимание на тонкую игру слов, другая девушка могла бы ответить гораздо менее изысканно.

– Открывай скорее, – сказала Оля. – Я весь вечер мотылялась, как хоббит, на Каштак и обратно, уже ноги не держат.

Я встретил ее, помог снять куртку, посочувствовал и сказал, что тоже устал и забегался на работе. Она ответила:

– Забегался он! Это ты еще рикшей не работал.

Оля в душе искусствовед, личность начитанная и всесторонне развитая, в средние века ее охотно сожгли бы на костре. Ее всегда поражает моя дремучесть, она, например, может искренне удивиться:

– Ты что, не знаешь, как по-английски будет «шуба»? 

Мужчины очень ограниченные, это расстраивает Олю. Небось если меня разбудить среди ночи и спросить, как звучит по-английски слово «компьютер», я отвечу не задумываясь, а самое главное слово во всем английском языке я изучить забыл, я невежествен, как устрица. Как-то раз она спросила, знаю ли я, как звали возлюбленную Петрарки, а я признался, что не знаю даже, как звали самого Петрарку. Тогда она прочла мне культурологическую лекцию на тему «Любимые женщины поэтов и их значение для мировой литературы». Сейчас я вам расскажу вкратце. 

Петрарка любил Лауру, Данте любил Беатриче, Боккаччо любил Фьямметту, а Пушкин любил Наталью Николаевну. Пушкину повезло больше прочих, ему удалось жениться, остальным пришлось удовольствоваться фантазиями разной степени разнузданности. Фантазии было принято излагать в рифму, отсюда следует вывод: ничто не пополняет сокровищницу мировой литературы так интенсивно, как неразделенная любовь. Случай с Пушкиным, вроде бы, выбивается из общего ряда, но Оля сказала, Пушкину можно простить: ради Натальи Николаевны Пушкин умер не своей смертью. Я спросил:

– А чьей? – и получил в лоб за издевательство над русскими поэтами, невольниками чести. 

Еще Оля сказала, был такой грек Сократ, если кто-нибудь при нем сомневался насчет вступления в брак, он советовал жениться без раздумий. Гречанок Сократ делил на два сорта: с одними мужья становились счастливыми, с другими – становились философами. Судя по количеству философов на душу населения в Древней Греции, женщины там не отличались приятным характером.

– Попробуй мне только стать философом, – сказала Оля. – Убью. 

В средние века человечество нашло, наконец, способ сократить количество философов: оказалось, что для этого достаточно просто не жениться, а всю жизнь обожать женщину на расстоянии. Мужчина, решивший пойти по этой дорожке, рано или поздно докатывался до сонетов и становился поэтом Ренессанса. Правда, этот путь был сопряжен с душевными страданиями, но, похоже, это невысокая цена за возможность никогда не связываться с философией.

Поэтом Ренессанса мне тоже уже не стать, Оля сказала, что не допустит этого. Я пытался надавить на жалость к мировой литературе, кто-то ведь должен писать бессмертные стихи о любви, чтобы было чем терзать школьников на уроках. Оля сказала, у нее есть пара-тройка горячих поклонников, чьи ухаживания она, ради благополучия мировой литературы, готова отвергнуть. Вот пусть они на досуге и займутся штамповкой шедевров, а для меня у нее найдутся более важные дела, к примеру, в коридоре давно пора переклеить обои. Рулоны подходящей расцветки она как раз недавно видела в одном хозяйственном магазине, в субботу мы пойдем туда и купим их.

Итак, я подвожу итоги. Философом мне быть запретили, поэтом тоже нельзя, придется стать просто счастливым. Может, оно и к лучшему.

P. S. Все имена в рассказе изменены, события, на всякий случай, выдуманы.