Жил в Москве на Соколе среди местных жителей 
очень уважительный тихий человечишка. 
Не работал во поле, не фасонил в кителе, 
не бузил в подпитии, не якшался с нечистью. 

Не дружил с бандитами, не стремился в главные 
и делами славными даже не бравировал. 
Сообщал водителю о вещах оставленных, 
О вещах, оставленных другими пассажирами.

Вот однажды дедушка, вот однажды миленький 
навестить фамилию ехал на Ваганьково. 
Рядом села девушка возле поликлиники 
в пирсинге, с мобильником – очень элегантная. 

Дедка подобрался весь: старичок, а – хочется 
с этой переводчицей или медсестричкою... 
Косит глазом ласково, тайно «Шипром» мочится, 
ковыряет дочиста под ногтями спичкою. 

А она-то, скромница, тютелька на пузике, 
плеер в ухе: музыка (кажется, «Тату» поет). 
То мелькнет, то скроется поясочек узенький. 
Дед мурлычет в усики, чуть ли не агукает. 

Солнце улыбается – весь трамвайчик щурится. 
Беговая улица; ну а ей – на Выхино... 
И встает, красавица, и шагает, умница, 
бодро, не сутулится – в направленьи выхода. 

Стихло пенье плеера. Плачет грусти дудочка. 
Взоры шлет дедулечка из окошек-форточек. 
Брякнув ожерелием, исчезает, душечка, 
и не знает, дурочка, что забыла сверточек. 

Хоть совсем не страшен он, позабытый прямо на 
том же месте с пряником или с бутербродами, 
все же ошарашенно публика отпрянула: 
как бы в нем не грянула бомба водородная!.. 

Тут мужчина с Сокола смело и уверенно 
хвать его немедленно, да и сдал водителю!
Публика заохала с дрожью переменною, 
глядя, тем не менее, очень подозрительно. 

Ну а шеф глазел себе в круг обзора заднего. 
Эта егоза его тоже ведь окучила. 
Да куда он делся бы, мчавший нога за ногу!.. 
Как родился заново по такому случаю... 

Вот прошло два месяца или что-то около. 
Тот, который с Сокола, получает пенсию. 
Скоро лето сменится непогодой мокрою, 
тыквами да свеклами – лепесточки-пестики. 

Пролетят автобусы вдоль Песчаной площади 
и листву засохшую растревожат, красную. 
А его зазнобушку (то есть с дедом общую) 
не увидеть больше им – ни пешком, ни в транспорте... 

Не спешит за сверточком... Ожиданье – нудное! 
– Вскрыть! – решенье мудрое, мужика – не мальчика. 
Там орешков горсточка, пудреница с пудрою
да записка скудная: «Дорогая Лялечка!..» 

Мчит трамвай, проходит жизнь, время мчит безжалостно.
То, как пчелка, жалится, то клюет, как критика...
Вдруг откуда ни возьмись – дорогая Лялечка!
Раз-два, и – пожалуйста! Вот она, смотрите-ка!

С тем же самым плеером, с тою же наколкою: 
справа роза колкая, слева – профиль Путина. 
В отраженье вклеенный, шеф – как вшит иголкою. 
Ну и дед в бейсболке тут, но шарфом закутанный... 

Скорости – курьерские, как в небесном лайнере, 
тут – склады бескрайние, там – заводы-фабрики, 
сквозь рекламы мерзкие – вести завиральные: 
там проходят праймериз, тут кукуют зяблики... 

Как в хорошем триллере собралась вся троица. 
Каждый беспокоится за свое, наверное. 
Вскользь, как по-намыленному, мчит вагон, торопится... 
Чем это закончится, никому неведомо. 

Я, как автор опуса, не пойму, как правильно 
мне покончить с фабулой, тонкости муссируя. 
Может, деда попусту сообщать заставили 
О вещах, оставленных другими пассажирами?..