Увидел по телевизору программу, посвященную юбилею Максима Дунаевского, и вспомнил. В конце восьмидесятых Максим был членом жюри первых песенных фестивалей в той самой в Юрмале. После конкурса он приглашал двух молодых и голосистых лауреатов, конферансье, меня в модном тогда жанре писателя-сатирика – и в таком пестром и мобильном составе наша концертная бригада поднимала культуру и неплохие по тем временам бабки по городам нашей необъятной в прошлом Родины. И было у него тогда за плечами не семь жен, как желторадостно сообщили с экрана, а всего три-четыре, точнее, пауза между третьей и четвертой. А в поездках с ним и вовсе была одна девушка, хотя и всякий раз разная. Но я не об этом. А то вы можете подумать, что я ему завидовал, и правильно подумаете. 

Бригада наша была небольшая, и города тоже были небольшие. Так, однажды мы оказались в Соликамске Пермской области. Город поразил меня сразу по прибытии. Когда вышли из вагона, я впервые в жизни увидел, что рельсы прямо на вокзале и заканчиваются. То есть где бы я прежде ни выходил, рельсы шли дальше, а здесь – дальше была степь, или лесостепь, а может тундра, я их путаю. Но это точно был знак…

Концерты наши проходили замечательно, ибо, как говорил Штирлиц, запоминается последнее, а последним всегда выступал сам Максим. И когда он выходил и с размаху врезал по клавишам своими крупными пальцами молотобойца, а не композитора шлягеры из «Мэри Поппинс»: «Тридцать три коровы, тридцать три коровы…» или д’артаньянное: «Пора-пора-порадуемся…», публике было уже все равно, кто выступал до него «на разогреве». А я понимал, что женщины к Максиму всегда будут поступать бесперебойно.

За два часа до второго концерта, прямо с которого мы должны были успеть на единственный вечерний поезд, выходивший из этого города, наш пьяный администратор оживленно сообщил, что забыл взять билеты заранее, а теперь нет никаких, даже в общем вагоне. Максим без слов взялся за дело, вернее, за телефонную трубку. Ведь еще вчера после первого концерта мы имели дружеский ужин, на котором представители местной элиты обнимались и фотографировались со знаменитым композитором, а заодно изредка и с нами. Предпринятые Дунаевским героические попытки дали следующий результат: в городе сняли всю броню райкома, горкома и даже КГБ. Все это вместе составило три билета. А нам нужно было семь, включая кретина-администратора и девушку Макса. Перспектива несколько дней просидеть в городе, где даже рельсов нет, не то что билетов, а также сорвать следующий концерт становилась реальностью. И тогда в финале, прервав овацию зала, Максим описал публике наше отчаянное положение и попросил: «Товарищи! Если кто-то реально может помочь – зайдите за кулисы!»

После концерта в гримерку зашла невзрачная круглолицая блондинка с угробленными перекисью жидкими волосами и произнесла не по-гагарински банально: «Поехали!» 

Надо ли говорить, что на семь человек нам дали два пустых купе. А девушка оказалась простой сотрудницей товарной станции, которая на своем уровне без особых усилий решила вопрос. И все это стоило, сколько б вы думали? Шоколадку и один поцелуй Максима Дунаевского.

Вот какие были времена и какие люди! А сегодня все решается иначе. Плати – и тебе, если надо, прицепят к поезду даже целый персональный вагон. Особенно если ты не Володарский, и даже не Дунаевский, а Алла Борисовна. Но это уже история к другому юбилею. 

P. S. Ну вот, мемуар о Максиме написал, а первую фразу, которая пришла мне в голову сразу после окончания телепрограммы о нем и женах, так и не вставил. Обидно! А ведь скольким людям, имеющим отношение к поездкам и гастролям, она могла бы быть полезной. Так что примите в качестве бонуса: «Работники искусства! Избегайте случайных творческих связей!»