Сразу прошу прощения: в этом рассказе будет много цифр. Минимальная концертная ставка в Советском Союзе, то есть гонорар артиста за одно выступление, была, по-моему, 4 рубля 50 копеек. У Иосифа Кобзона – 19 рублей. Клара Новикова как-то при мне разразилась от неожиданной радости нервным смехом и помчалась на другой конец Москвы, где ей пообещали заплатить за концерт две ставки – 30 рублей. Наконец, Алла Борисовна Пугачева получала за сольный концерт 46 рублей. А вот концертная ставка Вениамина Сквирского была 113 рублей – больше всех в нашей большой тогда стране. 

Вы не знаете, кто такой Вениамин Сквирский? Я тоже мало о нем знал, пока не познакомился в неправдоподобно далеком 1988-м. 

Тем летом стояла страшная жара, каждый день около плюс сорока. Где? Где, где – в Караганде! Но, поскольку было это не в Москве, то программа «Время» об этом помалкивала, а страдали от жары в меньшей степени жители этого города, а в большей – приезжие артисты ударной бригады «Союзконцерта», гастролировавшие в карагандинском Дворце спорта. В те времена на такие «сборняки» приходили полные залы, и Караганда – не исключение. Главной «обезьяной» (так называли артиста, на которого в основном валил народ) был у нас знаменитый уже тогда Александр Серов, а к нему прилагались: хэви-металл-группа «Магнит» – для привлечения молодежи, сладкоголосый певец Сергей Беликов – для женщин бальзаковского возраста, популярный эстрадный ансамбль «Ариэль» – для разрядки и два писателя-сатирика – для смеха: автор этих увлекательных строк и Вениамин Сквирский. Был я те времена молод, неопытен, но подавал большие надежды. Напротив, Веня, произведения которого когда-то, чтоб вы знали, исполнял сам Аркадий Райкин, был видной фигурой, и он сразу взял надо мной шефство. 

– Сегодня после завтрака мы пойдем в книжный! – сказал он в первый же день. Когда, высунув от жары языки, мы доплелись до книжного, Веня усилием воли убрал язык, встряхнулся, зашел и объявил с порога: 

– Мы – писатели-сатирики, гастролируем сейчас у вас в городе. Кстати, мы корреспонденты журнала «Крокодил», «Литературной газеты» и, конечно, «Фитиля». Не могли бы вы поделиться с нами книжными новинками?

И разморенные жарой продавцы, которым в голову не приходило спросить, скажем, журналистское удостоверение, охотно делились с нами книгами из-под прилавка. 

На концерте Веня, как и я, читал с листочка свои монологи. Только я читал свои новые, а Сквирский – старые, потому что писать новые ему было некогда. Его жизненные интересы были так широки, что сравнить его можно лишь с великим Леонардо да Винчи. Правда, Веня не рисовал, он чертил, но об этом позже. 

Вы заметили, рассказывая о моем герое, я все время перескакиваю? Это все из-за него, он тоже всю жизнь перескакивал. Поэтому вернемся к его концертной ставке. Итак, первую ставку Веня получил как мастер художественного слова высшей категории. Естественно, юмористические миниатюры на высшую категорию не тянули, поэтому на худсовете Вениамин Сквирский читал рассказы о Ленине, за что сразу же получил и первую надбавку в 50 процентов за мастерство. К слову, если бы Веня умел петь, он бы, я думаю, легко спел о Ленине и получил еще больше.

Все гастролирующие артисты тогда числились в многочисленных областных филармониях. К примеру, Валерий Леонтьев работал в Сыктывкарской филармонии, Лариса Долина – в Ровенской, а Вениамин Сквирский пристроил свою трудовую книжку в самую дальнюю, Камчатскую филармонию. То есть исполнитель «Ленинианы» жил в Питере, а работал в Петропавловске-Камчатском. Это удобно: он выходил на работу, когда его начальство давно спало. Как и у всякого коренного камчадала, его ставка умножалась на районный коэффициент, кажется, 2,2. Плюс гастрольная надбавка – 100 процентов, плюс надбавка за сольное отделение – в Камчатской филармонии других известных артистов не было. Когда все коэффициенты перемножались и складывались, и выходила эта рекордная цифра – 113 рублей. 

Однако концертной деятельности Вене было мало. Он еще, как говорится, шил. Вернее, изобретал. В каждом городе – уже без меня – Вениамин Сквирский шел на прием к председателю горисполкома и предлагал внедрить свою чудо-машину для очистки канализации, которая повышала производительность нелегкого труда золотарей в тысячи раз. И на крыле ветра перемен и мутной волне перестройки часто втюхивал свои изобретения за деньги, значительно превышающие его концертные гонорары. Причем, что интересно, машин этих промышленность не выпускала, зато чертежи Веня выпускал в неограниченном количестве. Он даже рассказывал, что одно время, когда работал со знаменитым ансамблем «Поющие гитары», возил с собой на гастроли кульман и в свободное время чертил какие-то механизмы для очистки труб специальными ракетами. Естественно, каждый из коллег-артистов норовил его подколоть. Когда изобретатель выходил из комнаты, солистка ансамбля Ирина Понаровская и ее муж подрисовывали к ракетам яйца. 

Сказать, что в чудо-дворце из стекла и бетона, где мы выступали, было жарко, значит ничего не сказать. Я выступал в первом отделении, поэтому приходил еще до начала концерта и всегда заставал такой интригующий диалог:

– Ну, кто сегодня будет лабать? – громко вопрошал руководитель группы «Магнит». И на сцену вместе с солистом вытряхивались из-за кулис еще несколько добровольцев, которые под забойную музыку хватали гитары и изгибались в конвульсиях, забывая иногда шевелить струны. Тогда я впервые узнал, что такое петь под фанеру, а извивающиеся и изображающие виртуозов гитары люди были простыми грузчиками, которые таскали тяжеленные динамики «металлистов» на сцену и со сцены. 

Выбора, в чем выходить на публику в такую жару, «благодаря» Сквирскому у меня не было.

– Александр, – изрек Веничка, – писатель должен выходить на сцену в безукоризненном костюме! Мы же должны как-то отличаться от этих шнорантов! 

И я поневоле надевал свой единственный, он же концертный серый в полосочку костюм и шел на сцену, как к мартену. Мое выступление длилось минут двенадцать. Это был верхний предел, так как к концу пот начинал капать и заливать листочки с текстом, отчего они сгибались и бесшумно мялись, словно хорошая туалетная бумага. 

Веня выступал в начале второго отделения. «Ну как сегодня наша Караганда?» – спрашивал он меня. Недослушав ответа, автор-исполнитель вынимал из кофра красивый белый костюм, белые туфли, быстро надевал это после третьего звонка и выскакивал на сцену. А в это время я, мокрый и несчастный, бежал в гостиничный душ, благо гостиница была рядом, в пяти минутах.

– Ты видел мой белый костюм? – спросил меня Веня.

– Мечта! – отвечал я.

– Мне прислал его брат из Америки. У них в Майами – всегда жара, вот они и научились делать белые костюмы, в которых совсем не жарко. Я думаю, шмок, который это придумал, взял хорошие деньги! 

Естественно, я очень хотел послушать, как выступает Сквирский, но он попросил меня этого не делать: 

– Саша, я буду волноваться! Не люблю, понимаешь, когда в зале коллеги. Я же читаю для простого народа, а не для профессионалов!

Но в последний день я тайком от Вени все же остался на второе отделение и незаметно сел в зале. Конферансье объявил, и на сцену выскочил ослепительный Сквирский в своем белом костюме. Его первая фраза звучала так:

– Друзья! Всю свою жизнь я живу в северных краях. Поэтому, учитывая погоду, если дамы позволят, я прежде всего хотел бы сбросить пиджак, дабы не растаять прямо перед вами! 

Добрые дамы аплодисментами позволили, и Веня мгновенно снял свой жароустойчивый пиджак, оставшись в легкой рубашке с короткими рукавами. Я был в шоке. Из-за этого человека я каждый день парился в своем суконном лапсердаке двенадцать минут, он же – не более тридцати секунд в своем американском белом! Дальше Веня сказал дословно следующее: 

– Знаете, мы с Володарским, который выступал в первом отделении, часто бываем с концертами во многих местах. Поэтому у нас есть свой список городов, составленный, так сказать, по интеллекту и чувству юмора. Скажем, Москва в нем на восьмом месте, Одесса на третьем, Тамбов – на пятьдесят восьмом. Я очень надеюсь сегодня на вашу непосредственную смеховую реакцию, которая позволит Караганде превзойти хотя бы Тамбов.

Мне показалось, что это была изрядная бестактность, но и это сошло Вене с рук и вызвало аплодисменты. Затем он начал читать. И тут, увы, смех и аплодисменты стали раздаваться все реже. Что говорить, утверждаю без ложной скромности: я проходил лучше. И причины здесь, по-моему, было две. Я читал, повторяю, новые тексты, перестроечные и острые, а Сквирский – старые. А самое главное, я думаю, что публика высоко ценила мужество человека, который в сорокаградусную жару, единственный из всех, выходил на сцену в сером костюме, застегнутом на все пуговицы. Наши люди любят мужественных! 

С тех пор носить костюмы я ненавижу. И, если вы когда-нибудь увидите меня на сцене в пиджаке, знайте: это только для того, чтобы проходить лучше, чем Сквирский в Караганде.

P. S. Закончив рассказ, я вошел в интернет и набрал в поисковике: «Вениамин Сквирский». Вот результаты: «Академик восьми российских и международных академий», «Человек 1999-го и 2001 года», «Выдающийся человек XX столетия», «Член Совета Безопасности Российской Федерации», «Вениамин Сквирский разнообразием своих интересов способен удивить кого угодно», «Вениамину Сквирскому принадлежат следующие изобретения: 

– атомная подводная лодка – трубоукладчик и геологоразведчик;

– туристическая атомная подводная лодка на 1000 пассажиров;

– медицинский прибор для лечения аденомы у мужчин и всех инфекционных болезней, кроме сифилиса, у женщин;

– двадцатиградусная омагниченная водка, по своему воздействию равная сорокаградусной, но без похмельного синдрома;

– проект конверсионной свинофермы, возводимой из списанных частей военной техники»...

Та что, думаю, я не зря сравнил Вениамина с Леонардо. Вы скажете – итальянец написал бессмертную «Джоконду» с ее загадочной улыбкой, так я вам отвечу, что Сквирский утверждает, что именно он написал не менее бессмертный первый «Монолог студента кулинарного техникума», который собрал улыбок даже больше, чем у моего героя патентов. Короче, я горд тем, что первым в нашей литературе воспел такого человека! Будь здоров, Веничка! И, если что, извини, я писал это любя…