Да простится мне такое неуклюжее сравнение: как «Бентли» – типичная машина представительского класса. Так Миша Френкель – типичный еврей, которого в этом смысле ни с кем не спутаешь.

Мишу у нас знают все. А кто не знает, тот читал его статьи в газетах. А кто и статьи не читал, те сейчас узнают! Я почему говорю про газеты? Потому что Миша – журналист. И не просто журналист, а заслуженный журналист нашей страны. Звание у него такое почетное. И, кстати, по заслугам. Миша в журналистике уже лет сорок и всегда на хорошем счету. Хотя я бы дал ему это звание еще сорок лет назад. Когда Миша поступал в вуз на факультет журналистики. Представьте себя на его месте. Вы, повторяю, такой типичный Миша Френкель, а ваш папа – далеко не тот самый композитор Френкель, который написал песню «Русское поле». Конец шестидесятых, и курчавый соплеменник Шолом-Алейхема поступает не просто в вуз, а в государственный университет имени Шевченко, где таких как он, никто уже много лет не ждет. Шесть раз упрямо поступает, шесть лет подряд! У экзаменаторов уже нервный тик, когда они его видят. Ведь все шесть раз он подает апелляцию, и его с трудом отшивают. И на седьмой – нервы у них не выдерживают, и его принимают! Правда, на заочный, чтоб меньше видеть. 

И потом Мишина мечта сбылась – его взяли корреспондентом в украинскую газету с гордым названием «Комсомольское знамя». Там был главный редактор – и украинец, и комсомолец, а при нем умный Френкель, который тащил и газету, и знамя. Миша писал про науку, про спорт, а также фельетоны, репортажи со съездов и юмористические миниатюры. Только телефоны и адрес редакции в конце, кажется, писал не Френкель. Потом комсомол скоропостижно почил, но в тот же момент возродилось еврейское самосознание, и Миша, не успев упасть, сразу поднялся до должности главного редактора еврейской газеты. Причем не одной. В один урожайный високосный год Миша возглавлял сразу три еврейские газеты! Потому что в городе было три еврейских общины, и все три ценили Мишу одинаково высоко. Говорят даже, когда была встреча президента с главными редакторами средств массовой информации, Френкель один сидел на трех стульях... Врут, конечно. Но то, что в это же время Миша еще имел небольшую халтурку – за скромный гонорар строчил для одной нееврейской газеты футбольные репортажи под псевдонимом – я знаю точно. Впрочем, ничего удивительного: футбол и евреи – наша вечная проблема… Но когда бы вы ни встретили Френкеля, в его голосе, на его лице и в его внешнем виде – вся грусть, скорбь и тоска еврейского народа одновременно. Две противоположные категории людей – олигархи и антисемиты – стабильно его расстраивают. 

– Как дела, Мишаня? – спрашиваю я.

– Как всегда – евреи деньги не дают!

– Как не дают? Разве твоя газета не выходит?

– Выходит регулярно. Но лучше бы они так деньги давали, как она выходит!

Френкеля непросто застать дома. 

– Миша, где ты был, я звонил тебе на прошлой неделе!

– Я был в Нью-Йорке, на конгрессе еврейских журналистов.

– А через неделю ты будешь дома?

– Нет, они же постоянно крутят голову. Я еду в Париж на всемирный конгресс русскоязычных евреев. 

– А в остальном?

– Что ты спрашиваешь? Все то же, евреи не любят давать деньги!

После этих звонков у меня часто создается впечатление, что Миша раздвоился и Френкелей стало двое. Один мучается и на гроши прижимистых еврейских меценатов клепает на коленке свои газеты, а другой на деньги из того же кармана объездил весь мир. Меня Миша считает очень легкомысленным, хотя начинал он тоже с юморесок.

– А ты все пишешь свой юморок? Молодец! Я уже давно бросил!

– Что так, Мишель?

– Ты же ни черта не знаешь! Сейчас опять страшный разгул антисемитизма! 

– Почему страшный, по-моему, обычный, как всегда.

– Обычный?! Вчера на Крещатике избили одного еврея-студента!

– За что?

– Ни за что! Студент шел, никого не трогал, а потом случайно толкнул одного жлоба, и у того разбились две бутылки водки и пиво!.. 

В Киеве на пересечении улиц Рогнединской и Шота Руставели стоит синагога Бродского. Возможно, знаменитый сахарозаводчик и филантроп Лазарь Бродский тоже не очень любил раздавать деньги, но этим нелюбимым делом он занимался постоянно, потому что синагога построена на его кровные. Бродский вообще жертвовал средства на реальные дела: строительство больниц, домов приюта, корпусов политехнического института. А вот из агитпропа он чтил только освященную веками синагогу. Поэтому боюсь, что деньги на газету Мише Френкелю не дал бы и Бродский. Разве что бесплатный мешок сахара на чаепития в редакции... Но давайте перестанем лукавить. Кто из нас просто так любит вынимать свои денежки? И сам Френкель тоже не очень любит расставаться с денежными знаками. Даже в тех случаях, когда расставание прямо напрашивается. Как-то пригласил Миша к себе домой знакомого терапевта с целью лечения заболевшей жены.

– Как же мне вас отблагодарить? – вслух размышлял Миша, провожая доктора после медосмотра. – Ведь ясно, что денег вы у меня не возьмете…

«Отчего же не возьму?» – вертелось на языке у эскулапа, но он интеллигентно промолчал.

И тут на Мишу снизошло озарение.

– Я, – радостно потер он руки, – расплачусь с вами публикацией в моей газете. – Вы не представляете, сколько кругом недомогающих евреев. Один красочный очерк о чудо-враче, и они все к вам потянутся! Причем не бесплатно, хотя давать деньги они не любят!.. 

Теперь вернемся в синагогу, и вы узнаете Мишу Френкеля с другой стороны. Если вы зайдете в молитвенный зал, на сиденьях нескольких первых рядов увидите медные таблички с именами и фамилиями. Это именные места, купленные богатыми членами иудейской общины нашего города. Нет, вы можете на них посидеть, но только пока не явился хозяин. Не уверен, что можно за деньги купить место в раю, но в синагоге, оказывается, это святое дело. Так вот, однажды в субботу собралась там группа завсегдатаев партера, и в разговоре встал вопрос: какие же мы правоверные евреи, если некоторые из нас, пардон, так и не подвергли себя ни при рождении, ни в дальнейшей жизни древнему священному ритуалу? Ну вы понимаете, о чем речь... А надо отметить, что по субботам в синагоге ребе «выставляется», и евреям можно выпить несколько бокалов вина. И, немного захмелев, эти богатые и видные люди заключили пари. В результате часть из них обязалась на спор сделать себе это самое... Потому что, как сказал местный раввин, лучше поздно, чем никогда.

Обставить это мероприятие задумали с помпой. Кроме представителей деловых кругов, решили привлечь и не подвергнутых ритуалу вовремя деятелей отечественной культуры. Вспомнили кого-то от кинематографистов, художников, а от мастеров, так сказать, пера, как вы догадались, выбрали Мишу Френкеля. Обряд должен был производить специально выписанный непосредственно из Израиля шустрый виртуоз этого тонкого дела, который, как сказали, за один день может сделать правоверными евреями всех членов Кнессета и Верховной Рады вместе взятых. Сообщить Мише о задуманном должен был его главный спонсор. И он позвонил Френкелю.

– Миша, – сказал этот человек, – вы давно просили, и мы решили увеличить финансирование вашей газеты. 

– Слава Богу! – сказал Миша.

– Кстати о Боге! – сказал Мишин благодетель. – В следующую пятницу, Миша, вы как раз станете к Всевышнему ближе! Вам сделают то, на что ваша мама не решилась в вашем детстве.

– Что мне сделают? – не въехал Френкель.

– Как вам не стыдно, Миша?! Возьмите себя в руки!

– Ну хорошо. А почему именно мне?! 

– Не только вам! Приезжает специалист из Израиля Хаим Вайншток, к нему записаны двадцать ведущих членов нашей общины! 

– Но это не входило в мои планы! Я в пятницу – занят!

– Миша, ребе сказал, что это совсем не больно. Возможно, вы даже получите удовольствие! Пусть и небольшое.

На следующий день Миша начал подключать свои многочисленные связи. Он достал справку, что у него аллергия на наркоз, через свою бывшую коллегу – пресс-секретаря президента выхлопотал приглашение в администрацию, даже организовал себе повестку в суд, а для верности отключил мобилку и умотал к другу за город. Френкеля ждали, искали, но он появился только через неделю. И сразу пошел в синагогу извиняться за срочную пропажу.

– Ребе, – виноватым голосом начал Миша, – в ту пятницу я не смог…

– Не надо оправдываться, Михаил, мы вас искали везде. Но вам повезло! – ребе улыбнулся. – Хаим Вайншток приболел и остался. Он здесь, и сегодня я не вижу никаких причин для отсрочки.

В общем, Френкеля захомутали и повели. А чтоб вы знали, ритуал совершается в присутствии друзей посвящаемого. И пока израильский ас трудился над Мишей с одной стороны, с другой стороны все еще курчавую голову Френкеля поддерживал самый богатый член общины, входящий в сотню богатейших людей мира, посвященный неделей раньше. Теперь они с Мишей – типа кумовья.

– Ну, и что изменилось? – спросил я у Френкеля, когда он поведал мне эту историю.

Миша оживился:

– Нет худа без добра, старик! Теперь на любом еврейском конгрессе я могу пойти в туалет или баню, и никто меня там больше не примет за чужака! 

Короче, в итоге Миша стал еще типичнее. Но вот еще – последний штрих, далеко не типичный. Недавно мы с Мишей были на одной презентации. К нам подошел известный артист, еще более известный как антисемит и националист. Мы знакомы давно – город у нас, в сущности, небольшой и провинциальный. Я по привычке пожал протянутую руку и сказал: «Привет!» А Миша Френкель посмотрел ему в глаза и сказал: «Не привет!» – и отвернулся, убрав руку в карман.