Константин Эдуардович Циолковский жил и работал в Калуге. А я в Калуге не только жил и работал, но и учился, влюбился и впервые написал нечто похожее на произведение. Ну и кому должны были поставить там памятник? 

«Смельчаки, – говорил Циолковский, – проложат первые воздушные трассы: Земля – орбита Луны, Земля – орбита Марса и еще далее: Москва – Луна, Калуга – Марс». Я в шестнадцать лет несмело покинул дом, проложил трассу Киев – Калуга, и мне это показалось путешествием в космос. 

Мы вообще с Циолковским похожи. Он начинал свою деятельность простым учителем, а я – простым инженером. Хозяйка квартиры, у которой я студентом-первокурсником снимал комнату, тетя Лиза – коренная калужанка, хорошо помнила основоположника космонавтики и рассказывала, что земляки считали его, мягко говоря, не очень нормальным. 

Вот и я, когда еще до Калуги, в Киеве, садился чего-то крапать за письменный стол, папа говорил:

– Сынок, ты же не идиот, зачем ты этим занимаешься? Пиши лучше диссертацию!

Из окна другой калужской квартиры, которую мы с приятелями сняли на втором курсе, был виден музей космонавтики имени Циолковского, вернее, его купол в виде носа ракеты, увенчанный красным знаменем Страны советов. И вот как-то утром Саша Гринберг, ныне житель Нью-Йорка, первым выглянувший в окно, кричит:

– Мужики, вставайте! Наши город взяли!

И мы видим, как над куполом и городом развевается звездно-полосатый флаг США. Только потом стало известно, что в Калугу перед полетом по сложившейся традиции привезли американских космонавтов. 

Живя в Калуге, я узнал много новых для себя традиций. Например, пить пиво. Нет, у нас, в Киеве, тоже пили пиво, но я никогда не видел, чтобы его покупали и пили ящиками. Кстати, Циолковский не пил алкогольных напитков и не курил, зато при мне Серега по прозвищу Мазай, закусывая сигаретой, один выпил ящик пива – двадцать бутылок, а потом жалел, что мало взял. 

Пиво в те годы еще надо было достать, но Сереге повезло – он жил в доме, где на первом этаже был гастроном. Все гастрономы в Калуге имели свои прозвища. Магазин по улице Ленина назывался в народе «Домогацкий», по фамилии местного купца Домогацкого, которого Ленин же, вероятно, и сгубил. Магазин, где с черного хода отоваривались партийные и советские руководители, назывался «Барский», а уютный Серегин гастрономчик на улице Труда, у входа на городское кладбище, – «Белые тапки». Символично: до сих пор на кладбище в Калуге ведет широкая улица Труда, чтобы человек знал, что доводит его до непобедного конца. 

Впрочем, чем дальше, тем больше калужские гастрономы играли в жизни горожан эпизодическую роль. Ближайшие торговые точки, где были продукты, находились в ста восьмидесяти километрах на северо-восток, в Москве. Поэтому фраза: «Я пошел в магазин за колбасой» стала означать: «Я поехал в Москву! Вернусь завтра первой электричкой!»

Но меня и моих друзей эти проблемы не волновали. У нас была столовая «Чебурашка» с неизменными пельменями, вторник и четверг рыбный день, и наш студенческий театр миниатюр СТЭМ, с которого все у меня и началось. Можете не верить, но билет на наше представление ценился почти так же, как билет на Таганку того времени. Поэтому очень скоро к нам на выступление пришел первый секретарь, точнее, секретарша обкома комсомола, а уже на следующий день нашего режиссера Володю вызвали куда следует. 

– Вы студенты! Или совсем артистами заделались?! – орал на нас в присутствии какого-то партийного рыла ректор Кадыков, багровея и выпячивая кадык, – кто дал вам право гадости на советскую власть в микрофон говорить?!

Когда Циолковского в девятнадцатом году арестовали и повезли на Лубянку, его выручил кто-то из московских начальников. Я тоже порывался ехать в Москву – искать защиты от нападок на наш театр, но более благоразумные ребята отговорили. Поэтому все закончилось строгим выговором по комсомольской линии, а могли бы и выгнать из института прямо в армию. 

У Константина Эдуардовича Циолковского, как известно, были проблемы со слухом. У меня они тоже есть, я имею в виду музыкальный слух. Тем не менее, в Калуге меня сразу потянуло к музыке, как великого калужанина к космосу. Калужское музыкальное училище во времена моей молодости – главный и бесперебойный поставщик девушек на любой вкус. Но, как идеи Циолковского опередили свое время, так и мой темперамент заставлял меня торопить события и совершать ошибки. Что я сегодня могу сказать своей восемнадцатилетней дочери, если сам в ее возрасте, как сейчас помню, гасил окурок о свою ладонь, демонстрируя даме сердца геройское мужество! Поэтому с первого взгляда на меня было очевидно, что ранний и глупый брак светит мне неизбежно, как очаговая плешивость. 

Население города Калуги было необычайно трудолюбиво. Во всяком случае, население дома, где мы снимали квартиру номер сорок. По субботам они любили устраивать субботники, а по воскресеньям – воскресники по благоустройству придомовой территории. Выходили все, кроме нашей квартиры. Мы, как и великий ученый Циолковский, были заняты наукой. А если не наукой, то резались в шахматы, преферанс или готовили себе еду. В тот день кто-то поставил в духовку сушить сухари и забыл. Когда из окна нашей кухни повалил дым, жильцы дома собралось под нашим балконом. Послышались голоса:

– Это в сороковой!

– Там что-то горит!

– Надо зайти к ним!

– Вам надо, вы и зайдите, а я с ними связываться не хочу!

В этот момент все тот же Гринберг зашел на кухню, услышал эти возгласы и вылез на балкон к народу, как Циолковский на крышу своего дома, откуда он запускал свои летающие модели.

– Товарищи, не волнуйтесь! – начал Саша свою пламенную речь. – Это у нас сухари сгорели! У вас могут сгореть пироги, а у нас – сухари!.. 

Давно я не готовлю сухари, да и пироги нынче и в Калуге, и в Киеве гораздо проще купить, чем испечь... Но город, в котором и я, и Циолковский оказались, в общем, случайно, не дает забыть о себе. Не знаю, верите ли вы в совпадения, но, как написал сам Константин Эдуардович, настоящая большая любовь пришла к нему в пятьдесят семь лет. В этом году мне исполнится ровно столько же. Жену я уже предупредил. Творческие планы разработал. Теперь жду, что придет раньше: любовь или успех. Потому что практика показывает, что одновременно приходят только старость и болячки.

И последнее. Законный вопрос: что же это я написал? Честно говоря, и сам точно не знаю. Поэтому есть предложение – считать, что это эссе. И не судите строго, это мое первое эссе. А герой его – любимый город моей юности, колыбель космонавтики – Калуга. И теперь, если там когда-нибудь появится скромная мемориальная доска, на ней с полным правом можно будет выгравировать: «Александр Володарский, эссеист».