Сколько своих друзей и знакомых я лично, собственными руками, в большую литературу ввел и увековечил, а про себя – забыл! И получается как-то глупо: сам-то я себя среди самой большой литературы давно числю, но, кроме меня, никто об этом, похоже, и не догадывается. А жизнь-то идет. Мозг каждый год становится на три грамма легче – можно не успеть... 

Спрашивается, какая еще у меня главная черта, требующая немедленного увековечивания? Тут и думать нечего – заботливость. Люблю я окутать людей заботой, особенно близких. Утром не успеваю глаза открыть – сразу думаю: о ком бы мне прямо сейчас срочно позаботиться?! 

Оглядываюсь в поисках – а все еще, как назло, спят. Что остается делать? Начинаю торопливо заботиться о спящих, пока они не проснулись. Включаю телевизор, чтобы, когда они встанут, рассказать им свежие новости, хлопаю дверцами холодильника, кухонных шкафов, достаю все необходимое для завтрака. Попутно, стараясь не шуметь, рассыпаю по полу крупу, роняю крышку от кастрюли, разбиваю пару тарелок – в спешке бывает... 

Вдруг, как десантник, откуда-то сверху пикирует на меня кошка Сима. Орет, на холодильник наскакивает просто какой-то животный эгоизм: я еще не успел о людях позаботиться, а она уже требует заботы о себе. При этом делает вид, что нормального человеческого языка не понимает. Приходится повысить тон и указать зарвавшейся кошке, кто в доме хозяин. 

Но этой эгоистке все равно удается разбудить всю и так уже давно проснувшуюся семью, как я ни старался этого не допустить. И вот на кухне появляются Анна и Анастасия, жена и дочь соответственно, где их встречает любовно приготовленное мной, дымящееся, аппетитное, приятного серого оттенка любимое блюдо английских лордов – овсяная каша на воде, которая давно на столе и успела остыть. 

Казалось бы, что еще надо? Ан нет – пробудившиеся ото сна, вместо завтрака, дружно впадают в самый грешный на этой грешной земле грех – неблагодарность. То есть я чувствую, что они как-то не очень благодарны мне за заботу. Причем неблагодарность они проявляют двух видов. Дочь – это черная неблагодарность: 

– Зачем ты меня разбудил так рано? Я тебе не лошадь – овес есть! Переключи телек на другой канал! 

Обидно... Ведь я о ней с детства забочусь. «Ничего, – утешаю себя, – вырастет -оценит отца!» Хотя, если честно, она давно уже выросла. 

Неблагодарность моей супруги – более светлая. У нее уже хватает ума понять, что я о ней забочусь не от нечего делать, а исключительно из любви. Если миром любовь правит, то мной она просто заправляет. Помню, был у моей благоверной недавно юбилей. Совместной жизни. Вернее, у нас. Я встал и честно сказал: 

– Меня часто спрашивают, что я в своей жене нашел? Отвечаю: ничего я в ней не нашел!.. Я – ищу. Уже двадцать пять лет ищу. И я найду, обязан найти! 

Понимаете, теща моя будущая очень хотела, чтобы я ее дочь из ее материнских заботливых ослабевших ладоней в свои мускулистые заботливые руки принял. Не смог я пожилой женщине отказать. Такой я человек: пообещал, что буду заботиться, – умру, но выполню, чего бы мне это ни стоило!.. 

Словом, нет такого дня, чтобы я хоть толику заботы не проявил. Собрались мы, допустим, с супругой завтра вечером в гости. Приглашены на семь вечера. 

– Когда мы должны выйти? – всегда заранее осведомляется моя Анечка. 

– Выйти – в шесть. 

– Поняла... 

А что она конкретно поняла, никто не знает. Зато все, и я в том числе, знают, что она раньше восьми не выйдет. И, что характерно, мне иные советуют – скажи ей, мол, приглашены на шесть, а выйти нужно в пять. Глядишь, она вовремя соберется. Но я такие пропозиции принципиально отметаю. Ложь близкому человеку и забота о нем, злодейство и гений (мой, конечно) – две вещи несовместные. Нет, я действую иначе. Заботливо. 

– Собирайся, Анечка! Мы сегодня идем в гости! – участливо напоминаю ей утром. – Дай спокойно позавтракать, – недовольно ворчит Аня. 

А я что, не даю? Даю! Я просто напоминаю: 

– Мы приглашены на девятнадцать часов! 

– Спасибо, что напомнил, – шипит Аня. 

– Пожалуйста, – говорю. 

– Мне не трудно. Я потом еще напомню. 

– Спасибо, не нужно, – просит она. 

Видите, какая... Деликатная женщина. Не хочет меня утруждать. А мне – честное слово, нетрудно. И через полчасика еще более участливо говорю снова: 

– Все, Анечка, начинай собираться! 

Говорю, а сам вижу – даже не собирается она начинать собираться. Кофе пьет. «Ну, – думаю, – наверное, не слышит. Не сосредоточена. Мечтает о своем женском счастье». А я мечтаю, что наступит день, придем мы с ней куда-нибудь вовремя, и люди скажут удивленно: «Вот, смотрите, Саша и Аня уже пришли!» И ей будет приятно, и она расцветет пуще прежнего и скажет мне на ушко: «Спасибо тебе, заботливый ты мой!» Поэтому собираю я всю свою заботливость в кулак и очень спокойно говорю: 

– Собирайся, дорогая, нам скоро уходить! 

– Когда «скоро»? 

– Скоро. Через десять часов... 

Тут как раз дочь уходит. На занятия. Или на работу. Понятия не имею, куда она постоянно уходит. Некогда мне разбираться, надо успеть позаботиться, пока не убежала. 

– Стой! – говорю. 

– Что, папа? – останавливается у двери. 

– Телефон взяла? 

-Да! 

– Проездной взяла? 

-Да-а! 

– Деньги взяла? 

– Да-а-а! Отпусти, папа, я опаздываю! 

Опаздываешь – встань на час раньше, что тебе стоит? Успеешь и собраться, и с отцом поговорить. Зато я напомнил, и она ничего не забыла... 

Вообще-то, если разбираться насчет заботы, то мне было в кого пойти. Моя мама была академиком заботливости. В конце жизни она болела и ничего не могла делать. Но заботливый человек всегда найдет себе, о ком заботиться. Мама любила сидеть в кресле, откуда была видна, а уж точно слышна вся квартира и ее обитатели, и без отдыха заботилась, чтобы никто не сидел без дела. Особенно высоко эту заботу оценила моя первая жена, которая через некоторое время нашей совместной жизни не выдержала и ушла от моей мамы к другой свекрови. 

«Вы будете искать меня в каждом углу!» – эта любимая фраза моей мамочки перешла ко мне по наследству и действует безотказно. Произносится она негромко, без пафоса, с паузой после слова «меня» и горьким вздохом в конце. Тогда она производит необходимый эффект: претензии прекращаются, родные замолкают и мгновение смотрят на меня, величаво удаляющегося в свой кабинет, словно пытаясь навеки запечатлеть мой просветленный образ. 

Вот так, в постоянной заботе о других, и протекает моя жизнь. «Заботься о ближнем своем так, как хотел бы, чтобы заботились о тебе», – это из заповедей, не вошедших в шорт-лист десяти первых. А как хочется иногда остановиться, оглянуться, ощутить и на себе чью-то заботу. Пусть не такую трогательную. Только куда там... Впрочем, я не обижаюсь. Это же у меня дар такой уникальный, не всем такой, к сожалению, достается...