Два раза в год ко мне из Питера в гости приезжает мой друг Андрей, и начинается удивительная жизнь. По утрам я просыпаюсь от волны нежности, которая накатывает из нашей ванной. Это Андрюша чистит зубы, причесывается и приговаривает ласково:

– Ну, здравствуйте, мои дорогие, мои сладенькие! Как же я рад вас видеть! 

Это он так со своими волосами и зубами разговаривает, и они у него – все целые! 

Представляю, что бы мог сказать своим зубам или волосам я:

– Ну, здравствуйте, мои считаные, мои последние! Что-то вас не видно почти? 

А ведь мы с Андреем – ровесники. Но все равно, он – мой учитель, гуру, так сказать. И, что особенно ценно, никто его об этом не просил. А он все равно учит! И меня, и членов моей семьи.

– Ася, – обращается Андрюша к моей девятнадцатилетней на всю голову дочери, – ты должна немедленно выйти замуж! Это единственный шанс твоим родителям протянуть еще хоть несколько лет!

– Аня, – спрашивает Андрей мою жену, – ты хочешь стать вдовой?

– Нет! – честно отвечает она. 

– Тогда запомни, – наставляет Андрей, – припарка с глицерином – от себореи, толченые паучьи ножки с медом – от пародонтоза, и главное – каждое утро давай своему мужу три столовых ложки сока алоэ с чесноком – у вас еще могут быть дети!

Круг моих проблем гость очертил сразу: 

– Саня, ты же литератор! Тебя душит однообразие жизни! Еще Чехов сказал о Короленко: «Надо бы ему хоть раз изменить жене. Гораздо лучше писал бы!»

Здесь Андрей поймал взгляд моей супруги, которая как раз жарила его любимые котлеты по-киевски, и добавил:

– Я не предлагаю – изменять, но ходить раз в неделю на тайский массаж – ты обязан!

Такой он, Андрюша, – прямой, простой и естественный, как народ! Недаром он столько народных средств знает. И внешность у него такая: ты его, трезвого, – от любого питерского алкаша не отличишь! Так что во многом он даже лучше народа. И, когда я к нему в Питер в первый и в последний раз приехал, он меня сразу к знакомому народному целителю повел. Главное, я просил, мол, Андрюша, давай в Эрмитаж или БДТ, я здоров. А он говорит, ну что там делать, Саня, потом! Сперва, говорит, к Муратбекову Рысдаулету Жаксылыковичу. Это я не придумал, так на визитке написано, которая у меня от этого лекаря осталась. А еще у меня от него осталось большое красное пятно на пояснице. Рысдаулет сказал, что как раз в том месте, где мой позвоночник начинает заканчиваться, удачно собрались все мои болячки, и надавил мне туда какой-то железякой так, что я не то что в Эрмитаж или БДТ – до туалета дойти не мог! 

И фамилия у Андрея простая, как глагол, – Мурай! А знаете, что означает – «мурай»? И он точно не знает, но я думаю, что «мурай» означает «ищи». Три главных вещи в жизни он постоянно ищет: женщину, религию, место жительства. И хотя все это у него имеется, Андрюша все равно в поиске, и правильно – а вдруг где-то лучше есть! 

Вот мне уже – мурай не мурай – ничего нового не найти: жена, дочь и вытекающие отсюда (с доминантой финансовой) проблемы до гробовой доски. А в Андрея я верю. Недавно он себе новую спутницу жизни намураил. Чудо: на трех работах работает, соответственно, три зарплаты домой приносит и на работу, чтобы экономить, через Неву на велике ездит. И с разговорами к нему не пристает, знает: он – немногословный, утром со своими волосами и зубами поговорил, и на день хватает. И Мурай к ней – всегда внимательно. Спросит она его:

– Андрюша, а мне шины еще не надо подкачать?

И Андрюша, не глядя на велик:

– Нет, не надо!

А какой Мурай философ!

«Кто я? Зачем живу? Во имя чего?» – недолго мучился Андрей этими вопросами, зато его напряженные духовные искания завершились причудливым консенсусом. И сегодня по религиозным убеждениям Мурай – крещеный йог. Как он в йоги попал, не знаю, а крестился Андрей при мне исключительно по душевной доброте и отзывчивости. У нашего общего киевского приятеля сын родился, и счастливый папа попросил Мурая стать крестным отцом. Не знал он, что Мурай в то время был йог некрещеный и что ему послезавтра, в воскресенье, – уезжать. «Готовьте мальчика!» – согласился Андрюша, и мигом все уладил – в субботу крестился сам, а уже в воскресенье крестил младенца, и прямо из храма – на вокзал! И в вере своей он тверд: каждое утро полчаса на голове стоит и медитирует, в смысле молится. Правда, в церковь Мурай обычно не ходит, сами прикиньте: сядет он под иконой Божьей Матери в позе лотоса – такого греха еще не видывали! И меня в свою веру он, слава Богу, не обращает, говорит, Далай-лама не велит. 

А квартиры у Андрея – одна в Питере, и еще одна – в Новороссийске, где он вырос, с видом на море. В Питере – тоже с видом, но на проспект с рельсами. И такой звук с улицы, будто все питерские трамваи аккурат возле Андрюшиного дома притормаживают, гудят в его честь и дальше едут. Поэтому у него с собой всегда беруши – сокращение от «берегите уши». Это такие штуки, которые суются в ухо и защищают от шума и посторонних предметов. Я, когда третья неделя его первого визита пошла, сказал:

– Андрюша, я ж не дядя Гамлета – яд тебе в уши заливать пока не собираюсь!

А он отвечает: 

– Так я, Саня, пока и не уезжаю!

Ну, а любимые свои беруши Мурай из Германии привез. Их производство немцы еще в конце войны, в начале 45-го освоили, когда наши при бомбежках после 22 часов сильно шумели. И втыкает он их в уши, когда ему выспаться необходимо. 

Впрочем, долго спать Андрею некогда, его на природу тянет. Трепетный он, страшно природу любит: травы собирает, грибы, и слушает кукушку – сколько не ему, а мне жить осталось, если я к его советам не прислушаюсь. И природа за любовь щедро его наградила – аллергией на цветение. Так что, когда в Питере цветет, он в Новороссийск убегает, а когда в Новороссийске – в Питер! А когда и там, и там – в Киев!

Мурай – самый многогранный из моих друзей, а иногда – просто за гранью! К тому же он мухи не обидит. И я на него никогда не обижаюсь. Первый раз я на него не обиделся, когда у меня спину прихватило, а Андрюша заставил свой чемодан на вокзал нести. А в чемодане – пуд купленного сала предохранял от разбития пять «горилок с перцем»! А что было делать, если он сам два огромных баула пер с домашней колбасой, медом, конфетами, фасолью и трехлитровой банкой березового сока (в Россию из Украины!). И потом, если бы я тот чемодан не понес, он бы от меня домой не уехал! 

Потом я на него не обиделся, когда он на Новый год приехал, мы стол приготовили, а он с какой-то дамой познакомился и пошел к ней встречать, а мы его дома ждали и до двенадцати за стол не садились. Поэтому, когда он успел за один день мой годовой проездной потерять, мои новые ненадеванные туфли концертные надеть и порвать, а вечером ключ в замке сломать так, что пришлось кусок двери автогеном вырезать – я и не думал на него обижаться! 

Потому что мой друг Андрей Мурай – светлый человек! Вот он в Киев ко мне в поезде сутки едет. И всегда берет с собой три бутылки с родниковой водой. Обычные пластиковые бутылки, на них бумажки приклеены, а на бумажках – рукой Мурая надписи. На одной написано: «Любовь», на другой – «Радость», а на третьей – «Счастье». «Любовь» и «Радость» он сам выпивает, а «Счастье» мне привозит. Я спрашиваю его: «Что это, Андрей?», а он не слышит, потому что, выходя из поезда, забывает беруши вытащить! 

А еще я не сказал, чем Мурай занимается. Раньше он пародии, стихи смешные писал. Он, кстати, парень-то остроумный. Когда я уезжал от него, пошутил со мной оригинально: пятитомник Диккенса мне в сумку подложил, а я только дома заметил, и смеялся сильно – потому что очень остроумно. А сейчас Андрей говорит, что роман пишет. Я не видел, но верю. А чего – жена кормит, можно писать. И Мурай его уже лет десять пишет. Не знаю, успеет ли при нашей жизни закончить, но хотелось бы. Потому что он меня в Стокгольм на вручение ему Нобелевской премии уже пригласил, хотя мог и забыть по рассеянности, как многие другие. Вот только я не в курсе, Нобелевский комитет друзьям лауреата дорогу и питание оплачивает или нет… Но все равно, спасибо тебе, дружище, за приглашение, и приезжай в гости еще! Так счастья не хватает…