– Сашко, ты ж в мэнэ кращий учень! – говорила в классе «украинка» Людмила Дорофеевна, и мне было приятно и немного неловко перед отличницей Олей Колумбет. Она-то как раз пахала и корпела над учебниками, а мне просто легко давались языки, и украинский тоже.

Рученьки терпнуть, злипаються вiченьки...
Боже, чи довго тягти?
3 раннього ранку до пізньої нiченьки
Голкою денно верти.

Это и учить не надо. Если ты не дебил, прочитал – и сразу запомнил на всю жизнь. И я до сих пор помню, хоть учили мы это стихотворение в пятом или шестом классе.

И вообще, чем плохо – просто живешь в Киеве с детства, ничего не делаешь, и два языка знаешь!

А как я выходил на сцену актового зала родного Калужского филиала Московского высшего технического училища имени Баумана в далеких семидесятых, представляя хор нашего студенческого театра миниатюр:

– А зараз! Наши улюблэнци, наши хлопци-битлуганы заспивають свою улюблэну битлуганську писню «Конь Тугэзэ».

У ций писни розповидаеться про любов одного коня до своеи кобылы Тугэзэ».

Верите – в зале рев от хохота стоял. Уху, привыкшему к русскому языку, это было ужасно смешно.

Нiч яка мiсячна, ясная, зоряна,
Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай!

Эти строчки, исполненные после пары бутылок портвешка «Три семерки» под гитару по просьбе девушек нашей группы, всегда вызывали одну и ту же реакцию: широколицая и пышногрудая «витебляночка» (это не я, это она сама себя так называла) – уроженка славного города Витебска Таня Колдунова плакала чуть не навзрыд, опустив голову на плечо своей калужской подруги Нади Ивановой, у которой на глазах тоже блестели слезы...

Перестройка! Горбачев! Люди в Москве, жадно прильнувшие к стеклу, где висела на стендах газета «Московские новости» с сенсационными разоблачениями. И Клара Новикова, впервые читающая написанный мной монолог в Театре эстрады. Героиня, простая украинская женщина, приехавшая из глубинки в столицу и пораженная жутким несоответствием между переменами в центре и застоем у нее на родине, говорит:

– Цэ у вас тут: и пэрэстройка, и гласность, а наший жэ прэдседатель до сих пор рапортуе – Леониду Ильичу!

И это было так понятно и смешно всем...

Еще помню, как я взял всю семью в охапку, и мы пошли смотреть на Ступку в роли Тевье-молочника. Блистательный спектакль закончился, актеры ушли под овацию, а я, только выйдя из зала, сообразил, что пьеса Горина по мотивам Шолом-Алейхема шла на украинском языке...

Признаться, читать, писать и слушать я больше люблю на русском. Но когда талантливо, разницы не чувствуется.

Два года назад, когда нас не было дома, в парадном забился стояк, вода хлынула снизу вверх из раковины на кухне потоком, залив паркет у меня в двух комнатах. Я написал в ЖЭКе официальное заявление на чистом украинском языке, и что – оно мне помогло?

– ЖЭК нэ вынэн, и мы ничого робыты нэ будэмо! Хто забыв стояк, нэхай той вам и платыть.

Если бы было надо, я бы мог написать заявление и на aнглийском со словарем, но новый паркет от этого у меня бы все равно не появился...

...В седьмом классе вместо Людмилы Дорофеевы украинский язык и литературу у нас стала вести Галина Климентьевна. И я сразу ей почему-то не понравился. За малейшую провинность она стала мгновенно выгонять меня из класса.

– Володарськый!

Больше ничего говорить ей не надо было. Я вставал, нарочито медленно собирая вещи, а тем временем Синя – Игорь Синяговский с последней парты невозмутимо провозглашал, глянув на часы:

– На двадцатой минуте матча с поля удален Александр Володарский, номер неизвестен!

Дошло до того, что Синя стал принимать ставки – на какой минуте Климентьевна удалит меня на следующем уроке. Рекорд был установлен, когда я пришел в школу, проболев неделю.

– Володарськый, ты прыйшов?

– Как видите, Галина Климентьевна.

– А я за тобою щэ нэ скучила.

– Я тоже не соскучился и могу уйти!

– Ну, иды соби з богом!

И тут голос Синяговского торжественно возвестил:

– На первой минуте матча с поля удален...

На этих словах, чтобы мне не было тоскливо, учительница удалила и самого Синяговского. Кстати, при всех сложных взаимоотношениях незабвенная Галина Климентьевна сохраняла объективность и ставила мне в четверти по украинскому стабильную «четверку», а то и «пятерку».

К чему я все это изложил? К тому, что, если бы я был Галиной Климентьевной, я бы, даже не начиная урока, удалил с поля всех тех, кто спекулирует на проблеме языка. И пусть это принципиальный вопрос. Но уж точно не вопрос жизни и смерти...