У Гундосова засорился унитаз. «Господи, сколько уже про это писалось и в центральной прессе, и в художественной литературе, а унитазы в стране продолжают засоряться», – в отчаянии зажав нос, думал Гундосов. 

Как водится в этих случаях, он вызвал слесаря-сантехника. Ну, вы знаете, что значит вызвать слесаря-сантехника. Об этом тоже часто писали раньше. Любимая тема была у писателей третьей руки. Дай только над сантехником поизгаляться. 

Пришел сантехник и к Гундосову, через три дня. Статный такой, красивый мужчина с усталым разочарованным взглядом синих глаз и копной вьющихся черных волос, с большой дерматиновой сумкой, полной всяких железяк. Гундосов встретил его в нелепом противогазе, неумело сделанном из махровых полотенец. Дышать было нечем. А сантехнику – хоть бы хны. Привычный, он устало сел в кожаное кресло и вытянул длинные ноги в крепких кирзовых сапогах.

– Устал! – коротко пожаловался он Гундосову. – Все надоело! Все! – в отчаянии заломив руки, воскликнул он и в изнеможении закрыл глаза. 

Через час сантехник проснулся и удивленно посмотрел вокруг. 

– А где хозяйка? – спросил он, сладострастно потирая натруженные руки. 

– Я одинок, – с толикой грусти в голосе ответил Гундосов. 

Сантехник придирчиво, взглядом критического реалиста оглядел тщедушную фигурку Гундосова. 

– Ну, что ж, – сказал он тусклым голосом, – будем смотреть ваш унитаз. Что там у вас… Только знаете? Вам не тяжело будет сделать для меня чашечку кофе по-турецки? А то я сегодня прямо какой-то вялый. Только со сливками, если не трудно. И еще, если вас не затруднит, вы мне, пожалуйста, тазик с горячей водичкой приготовьте. Я люблю работать с комфортом. Чтобы, значит, ноги были в тепле. Ничего не могу с собой поделать. Другие как-то умудряются и так работать, без тазика, я же просто не могу. Не получается у меня ничего, если ноги в холоде! А у вас как? 

– Не… Я не привередлив! – ответил Гундосов. 

Он послушно набрал горячей воды в тазик, принес в сортир мягкий стул. Сантехник разулся, размотал коричневые от времени портянки и, сунув ноги в таз, склонился над унитазом, шумно прихлебывая кофе из чашечки. 

– Простите… Не знаю, как вас зовут… – обратился он к Гундосову. 

– Николай! – подсказал Гундосов. 

– Дело вот в чем, Николай. Вы не могли бы мне, пока суть да дело, немного помассировать вон там, в районе спины? Что-то, знаете, вступило. Или вы, как некоторые снобы, нас, сантехников, за людей не считаете? 

– Да нет, почему? – смутился Гундосов. – Считаю. 

– За кого? – строго спросил сантехник. – За кого вы считаете сантехников? 

– За людей! – ответил Гундосов, отчего-то покраснев. 

– То-то! – удовлетворенно хмыкнул сантехник. – А то есть такие чистоплюи – прямо куда уж там! Помассировать сантехнику спинку им, видите ли, ниже достоинства!.. Ага! Вот так. Хорошо! – приговаривал сантехник. – Еще ниже. Ага, вот туточки. Очень приятно. Спасибо вам. Огромное спасиби! Отшень карашё! Гут! Это я так специально коверкаю на немецкий манер слова, чтобы смешнее было. Вы – просто душка. Музыка у вас есть хоть какая-то? А то без музыки работа не в радость! Вы без музыки как сами-то? Можете работать? 

– Вообще-то могу… – сказал мрачно Гундосов и нехотя включил приемник. 

Передавали Делиба. 

– Прекрасно! Чудно! – закрыв глаза от удовольствия, приговаривал сантехник, дирижируя себе ногой. Неожиданно он вскочил. – А давайте танцевать? А? Николай! Вот так просто, без всяческих церемоний! А? Ну же! Колька! 

– Танцевать? – удивленно спросил Гундосов. – Я, право, даже не знаю. Как-то необычно. Танцевать утром… Нет. Я как-то не понимаю этого… И потом: а как же унитаз? 

– А черт с ним, с унитазом! Музыка-то какая! Та-да-ти-и-и-та-да-ти-и-и… А вы со своим унитазом! – легкомысленно воскликнул сантехник и, выйдя на середину комнаты, неожиданно подпрыгнул и сделал антраша. Потом еще одно! Потом покрутил фуэте.

– Ну вы даете! – восхищенно воскликнул Гундосов. – Прямо как танцор какой! Как Таранда! Нет! Как Семеняка! Даже как Ананиашвили! Откуда это у вас? 

– Почему же – как танцор? – отозвался сантехник и сел на шпагат. – Я и есть танцор! Ваш покорный слуга! Танцевал в Мариинке! И в Большом! Опа! – он легко вскочил и картинно раскланялся, растопырив руки. 

– А как же унитаз? – хитро улыбаясь, спросил Гундосов. 

– Унитаз? – огорченно вздохнул сантехник. – Зачем вы так… Вот – омрачили мне настроение… Так вот просто, буквально одной неосторожной фразой! Как это жестоко, мерзко! Ну да ладно! Унитаз, приятель – это проза жизни. Да-да, мой друг. К сожалению, мы, танцоры, вынуждены подрабатывать в нерабочее время. Кто как может. А что делать? Что, вы мне скажите! Ну? Только правду! А ну отвечать, сволочь! В глаза мне смотреть, падла! Кто холдинг пропил? Где, блин, кредиты?! – дико взревел сантехник в каком-то помрачении, но вдруг опомнился, осекся на полуслове и, покраснев, в смущении закрыл лицо руками. – Ой! Ради всего святого! Простите, я увлекся. Я ведь еще и следователем в прокуратуре подрабатываю… Запутался я что-то в этой жизни. Говорит мне мама: Сережка! Всех денег не заработаешь! А я уж втянулся как-то… Да и как, скажите, не подрабатывать, если на одну только дорогу сколько уходит! А надо ведь еще и приодеться! Так ведь? Простите… Я вам тут натоптал… К сожалению, я вынужден бежать! У меня сегодня два допроса в Бутырке и «Жизель» Адана вечером в постановке Григоровича. Приходите! В театр, разумеется. Я Альберта танцую. Вы меня узнаете! – он улыбнулся своей мягкой очаровательной улыбкой и, сделав несколько реверансов, на цыпочках бесшумно выскочил из квартиры, элегантно неся двумя пальчиками за голенища свои кирзовые сапоги…