Не то что бы я так любила общественный транспорт, но мне нравится наблюдать и делать умозаключения. Простенькие, конечно, но какой ум – так он и заключает. По мне, транспорт – это индикатор. Чего индикатор? Я не знаю. Кажется, всего. 

Вот, пишут, в Японии старушкам в общественном транспорте место не уступают. Не принято. Если какой-нибудь наш, воспитанный по старинке, дурачок, неизвестно почему оказавшийся в японском метро, постарается насильно усадить старушку на свое место, она сначала будет смущенно, но бурно отбиваться, а потом замучает поклонами и благодарностями. 

Так что ну их, этих японских старушек. 

Вот наши старушки – они ого-го! Они как припустят за трамваем с двумя набитыми баулами в руках. Водитель ждет. Это индикатор – добрые у нас водители трамваев. А старушки как вломятся в этот трамвай, как начнут дышать со свистом и оглядываться по сторонам… Мало кто это может вынести. Вот им и говорят: 

– Садитесь, бабушка. 

У нас всех старушек называют бабушками. Это индикатор общинности нашего сознания. 

Бабушка садится, причем иногда даже «спасибо» не говорит, а говорит только «уф!»!

И ее можно понять. Она ведь не нарочно. Ей нужно было «скупиться» на дешевом рынке – и все домой, все внукам-правнукам. Чтобы кушали отлично и учились хорошо. Это индикатор самоотверженности наших старушек, которые бабушки. 

Усевшись и отдышавшись, старушки начинают беседовать. 

– Соседка моя Алексеевна совсем умом тронулась. Ничего не понимает. 

– Ну, неужели совсем ничего?

– Совсе-е-е-м! У меня нет горячей воды, в шестой квартире нет горячей воды, во всем доме нет горячей воды. А она говорит, что у нее есть! Нет, это маразм! 

Я примеряю на себя этот маразм – и мне нравится. В этом направлении и нужно двигаться. Ну, нету у тебя чего-нибудь, а ты думай, что есть. Само собой образуется счастье. Индикатор пользы положительного маразма. 

Есть индикатор и отрицательного. Молодой человек догоняет троллейбус, на ходу раздвигает двери руками, втискивает наполовину свое упитанное тельце. Некоторое время, шаркая ногой по асфальту, волочится в подвешенном состоянии и, наконец, утверждается в салоне. 

Наше общинное сознание хором вопиет:

– Ты что, идиот? Ты же под колеса мог попасть! Тебя же переехало бы!

– Это их проблемы, – отвечает джентльмен и великолепным жестом снимает невидимую пушинку с пиджака. Набрался слов. Из телевизора, поди. Он у себя в голове владелец джипа или хотя бы «Таврии». Ему непонятно, откуда эти люди, и о чем они… Это сон. Личико у него с надутыми щечками, и губки – куриной гузкой. Глазки наполнены детской обидой. Почти слезой. И ищут, ищут где бы сесть. Где руль? Где сиденье? В конце концов у одной внуколюбивой старушки лопается сердце и она уступает место «бедному мальчику». И он, представьте, садится!.. В Японию таких старушек, в Японию! 

Общественный транспорт бывает еще индикатором межличностых отношений. 

Необыкновенные вещи происходят, необыкновенные! 

Вот две подруги сорока двух лет. Тонкая изысканная Ида с короткой стрижкой не то серебряного, не то стального цвета. Она презирает «позолоченное серебро». Только естественность! И совершенно неестественная (это с точки зрения Иды) толстушка Ася в футболке-размахайке и коротких штанцах. И красит свою седину, врушка! В брусничный цвет с искрой! На лето они поселились почти бесплатно в Ирпене, а ездят с культурной целью посещать музеи и обозревать архитектурные памятники в Киев. Один день с точки зрения Иды выдался абсолютно некультурным. В транспорте было полно юношей с лицами, раскрашенными в цвета украинского флага. Футбол! Футбол! Ида косилась на них с неодобрением. Футбол, это так… Вульгарно. 

Ася крутила головой, как заводной попугайчик, и прислушивалась к толкам. Ей было все интересно: и на какой минуте забили мяч, и почему Задериноженко не виноват в промахе, просто его слишком рано выпустили на поле после травмы, и всякие нехорошие слова про тренера… Слушать ей было удобно: раскрашенные юноши любезно уступили ей место. Она охотно хлопнулась на сиденье и преувеличенно благодарила. И без того строгое лицо Иды становилось высокомерно-брезгливым. Почему Асе? Почему не ей? Ася ничего не замечала. 

Вечером подруги возвращались в Ирпень последним автобусом. Он был набит до чрезвычайности. И там было темно. Дамы повисли на поручнях. Ехать было долго. Ида стоически терпела. Ася включилась в беседу с крепко сидящими (заранее, наверно, пришли) мужиками. О футболе, а как же! Наслушалась. Она им и про Задериноженко, и про тренера… А голосок пронзительный, ой! В конце концов один мужик во тьме не выдержал и:

– Девушка, садитесь, только заткнитесь! 

Болтушка тут же уселась и благодарно заткнулась. Проспала до самого Ирпеня. 

Утром Ася сделала открытие:

– Ида, посмотри, почему мне все место уступали! В профиль смотри! Во я балда! Надо пузо подтянуть! Или наоборот – не подтягивать? 

Да, у Аси есть привычка стоять пузом вперед. А в футболке-размахайке можно было предположить, что она… Э-э-э… В интересном положении. В ее возрасте, право, это даже лестно. 

– А почему тогда в темноте? – подозрительно поинтересовалась Ида.

– Так это… За мой дар речи. 

С тех пор дамы больше не разговаривали. А без индикатора еще сто лет думали бы, что подруги-подруги. 

 Впрочем, есть у меня подозрение, что все бедные люди будут ходить только пешком. Общественный транспорт вытесняется личным. Личный ведет себя неприлично. 

На переходе типа «зебра» – наш свет, зеленый – пожилой дяденька оттягивает меня назад:

– Стой! 

Я стою. 

На красный с гуденьем и песнями едут три черных лимузина, очень похожие на катафалки, украшенные веночками. Шикарно! И никто им не указ.

Из меня сыплются нехорошие слова. 

Дяденька успокоительно похлопывает меня по плечу:

– Это ж какая драка будет на такой свадьбе! 

Спасибо, дорогой друг. Пойдем пешком. Куда-нибудь подальше. И никаких индикаторов! Так, в глаза посмотреть, о своем потрепаться…