Первый в мире мексиканский радиосериал. Лучшие серии.

137-я серия

– Мария!

– Что, Антонио?

– Мне очень скучно. Давай во что-нибудь поиграем.

– А во что?

– В молчанку.

– Давай, Антонио!

– Оп! Один – ноль в мою пользу.

– Но я же не знала, что мы уже начали…

– Ага! Два – ноль!

– Нет, но так нечестно…

– Три – ноль. Да, я сегодня в ударе.

– Но ведь ты тоже говоришь?

– Так, ну, во-первых, четыре – ноль, а во-вторых, я же ещё и судья и говорил всё это от лица судьи. А как Антонио я молчал как рыба. 

– Так как Антонио или как рыба?

– Ха-ха, пять – ноль!

– Но почему?

– Потому что до этого было четыре – ноль. А теперь уже шесть – ноль. Представляешь, какой я блестящий игрок: я играю, при этом ещё сужу – и всё равно выигрываю у тебя шесть – ноль… Так, Мария, а почему ты молчишь? Мария!

– Но мы же играем.

– Семь – ноль. Сухая! Ха-ха! Всё, игра окончена, можешь говорить. А я пойду поиграю с этим негодяем Мануэлем, нашим вахтером.

– А во что это вы с ним играете?

– Мы ездим наперегонки на лифте.

– Но у нас же только один лифт?

– Ну и что? Мы садимся в этот лифт и едем до восьмого этажа – кто быстрее.

– И что?

– Пока ничья.

142-я серия

– Мария!

– Да, Антонио!

– Мариюшка, у меня страшное, глубокое горе!

– Что случилось, Антонио?

– Я пропил свой талант великого живописца!

– Бедный мой, бедный!.. Подожди, Антонио, но ты же никогда не брал в руки ни кисть, ни карандаш…

– Ну, во-первых, брал. Карандаш последний раз классе в десятом, когда написал тебе записку «Мария, дура, выходи за меня замуж», а ты, дура, согласилась. А кисточку я вообще каждый день беру в руки, когда бреюсь.

– Антонио, но откуда ты знаешь, что у тебя был великий талант?

– Нет, утверждать это наверняка я не могу, я же не пробовал. Но он либо был, либо не был, то есть была пятидесятипроцентная вероятность, что я мог стать Микельанджелом или Паблом Пикассом, и мои картины могли украшать лучшие музеи мира. Но судьба распорядилась иначе.

– А что бы ты писал и в каком стиле?

– Писать я и так пишу, и даже очень здорово! Моей жалобой на нашего сантехника негодяя Диего, где я подробно описывал, что он сделал с нашим унитазом, зачитывался весь жэк. А рисовал бы я в стиле… в стиле красивых картин. Моей кисти могли бы принадлежать такие работы, как «Молодой человек, поедающий колбасу», «Бородатая женщина с гантелью» и акварель «Негодяй Фернандес, падающий с шестого этажа».

– Как, Фернандес разбился?

– Нет, Мария, но мне бы этого очень хотелось. Просто представь себе эту прекрасную картину: негодяй Фернандес, летящий с шестого этажа. Вот я бы её и написал.

– А меня бы ты нарисовал?

– Нет, Мария, ты бы не поместилась ни на одном холсте.

– Бедный мой Антонио, бедный несостоявшийся крупный живописец рубежа двадцатого – двадцать первого веков… А я была бы твоей музой.

– Ты меня бросаешь, Мария?.. Ну наконец-то!

– Почему ты так решил, Антонио?

– Как почему? Каждый художник знает, что жена не может быть музой!..