Был когда-то я вольным поэтом,
Озаренным божественным светом,
И о том рассуждал, и об этом,
Не отказывал сердцу ни в чем.
От суровых властей не завися,
Поднимался я в горние выси,
И прекрасные песни лилися
Из меня сладкозвучным ручьем. 

Но иная эпоха настала,
И, презренного жаждя металла,
Я на службу пошел к капиталу
И наймитом Гусинского стал.
Правдоруба напяливши маску,
Я писал под чужую указку,
Не жалеючи черную краску,
На родную страну клеветал. 

Клеветал, доложу вам, неплохо.
Но настала иная эпоха,
И волшебною палочкой Коха
Я пониже спины получил.
Объяснив, что пришли мы в упадок,
Сорняки он повыдергал с грядок
И навел в огороде порядок,
Но куда-то потом соскочил. 

Чтоб совсем на бобах не остаться,
Вновь решил я кому-то продаться…
Ничего не поделаешь, братцы,
С голодухи уж слабость в ногах.
Не податься ли, думаю, с горя
На канал к Березовскому Боре?
Хоть и пишут о нем на заборе,
Но какой все ж ни есть – олигарх. 

Шапок оземь мы с ним не бросали,
Сразу кровью контракт подписали, –
Там порядок такой на канале,
Объясненья ему не ищи, –
И, не дав докурить сигарету,
Проводил до дверей кабинета:
«Есть вопросы? Надеюсь, что нету.
Ну, отлично! Иди клевещи». 

И на новом работая месте,
Я, в привычном погрязнув бесчестье,
Клеветал с Шендеровичем вместе,
Что ни попадя разом черня.
И притерся уж к новому стойлу,
И привык уже к новому пойлу,
Но взбрело тут намедни Лукойлу
Без кормушки оставить меня. 

В их делах разбираюсь я слабо,
У меня поскромнее масштабы:
Были б только бы бабки да бабы –
Остальное ходи все конем.
Я не знаю, что даже такое
Это самое Оле Лукойе, –
Пусть оставит поэта в покое,
Пусть навеки забудет о нем. 

Осень 2001-го