В жизни каждого из нас бывают моменты, когда вся жизнь проходит перед твоим испуганным взглядом. Ну, про «всю жизнь» это я, конечно, так, ради красного словца, потому что принято так говорить. Но какие-то картинки из прошлой жизни точно возникают. У меня таких моментов было не много. По крайней мере, помню два. Два раза, когда я цепенел от страха и мысленно прощался с жизнью.

Первый раз вообще все произошло исключительно по моей собственной глупости (второй раз, кстати, тоже). Мы тогда большой компанией приехали отдыхать на Байкал, в бухту Песчаную. Я лежал на пляже, приходя в себя после шумных ночных сидений у костра, наслаждаясь одиночеством и байкальской природой. Мое уединение нарушил Витя Федотов. Он подошел, молча постоял рядом, словно что-то обдумывая, наконец выдал причину своего появления:

– Давай слазим на Малую Колокольню. 

Я даже не посчитал нужным что-то ответить. Мне было хорошо – песочек, солнышко, чуть освежающий байкальский ветерок… Что еще нужно для счастья? По-моему, только законченный болван мог добровольно отказаться от этой благодати. И ради чего? Ради более чем сомнительного удовольствия лезть черт знает куда. Тем более на Малую Колокольню (так туристы называли отвесную скалу). К тому же были случаи, когда рискнувшие залезть на нее срывались.

– Не полезешь? – решил все же на всякий случай уточнить Федотов.

– Знаешь, Витя, – лениво щурясь, решил я отделаться от него, – ты у нас летчик, высота – твоя стихия, вот и лезь туда сам, а мне и здесь хорошо. Мы люди земные. Иди, раб божий, с миром, не загораживай мне солнце.

– Как хочешь, – Федотов сделал вид, что ему все равно. – Ире так и сказать, что ты не полезешь?

– Ире? – оживился и заволновался я. – А при чем здесь Ира?! Неужели ты ее уговорил лезть на эту дурацкую гору?! Она что, согласилась?!

Ира, миловидная девушка, приехавшая на Байкал из Москвы, вызывала у меня повышенный интерес.

– Она сказала, что если ты полезешь, то и она тогда тоже...

– А при чем здесь это? Я-то с какого бока? Ей-то зачем эта дурацкая Колокольня?!

– Не знаю, – Федотов с демонстративным равнодушием повернулся, чтобы уйти.

– Подожди, – остановил я его. – А Ира точно собирается лезть? 

– Спроси у нее сам. Если интересно, – предложил он.

Ира, как выяснилось, действительно согласилась лезть на скалу. Правда, вряд ли она ставила условием мое участие в подъеме. Скорее, Федотов это придумал. Зачем-то он пытался всех затащить на гору. Вернее, понятно зачем – ему хотелось показать себя во всей красе и заодно продемонстрировать свое преимущество над другими. Самолюбование и стремление к лидерству проявлялись во многих его поступках. Допускаю, что это как-то связано с профессией, требующей определенных качеств, особенно в экстремальных ситуациях – он летал командиром экипажа на небольшом «АН-24». Наверное, с профессией была связана и его любовь ко всякому экстриму. Особенно связанному с высотой. Именно на высоте ему легче было добиться своего превосходства над другими, в частности надо мной. Я же высоты боялся панически. При малейшем удалении от земли у меня сразу начинала кружиться голова, появлялась дрожь в коленках и безвольно обмякало тело. Зато, как я тогда считал, взамен природа наградила меня таким бесценным качеством, как благоразумие. И вот этого замечательного качества я сейчас был готов лишиться. И лишиться добровольно. Вот что может сделать с трезвомыслящим молодым человеком неудержимое желание завоевать женское сердце. Причем завоевать довольно подленьким способом – а как иначе можно охарактеризовать попытку продемонстрировать те качества, которых у тебя на самом деле и близко нет. То есть выяснилось, что ради жалкого тщеславия и самолюбования я готов пойти на подлог и обман.

До самого последнего момента я еще надеялся, что все как-то рассосется. Ну например, Федотов откажется от своей идиотской идеи затащить меня на скалу (хотя я, конечно, понимал, что это самый маловероятный ход развития событий). Или Ира вдруг передумает (на это я, если честно, сильно надеялся – и за нее было страшно, и за свой позор неловко). Мог, конечно, и я сам признаться, что боюсь высоты, и отказаться от всяческих восхождений… Но ничего этого не произошло – Федотов от своей затеи не отказался, Ира не передумала, я не признался. События развивались по федотовскому сценарию.

Ира полезла на скалу первой. Федотов лез рядом, подстраховывая ее. Потом он должен был вернуться за мной. Я снизу смотрел на хрупкую Ирину фигурку, поднимающуюся по отвесной скале, и уже от одного этого вида у меня кружилась голова и хотелось сесть на землю. Нет, не сесть… Упасть! Прижаться к ней, стать ее частью. Сильнее этого желания было только другое – убежать. Неважно куда, главное, чтобы как можно дальше от этой Колокольни… Хотелось бежать, радуясь жизни, веселому свисту ветра в ушах и, главное, надежной опоре под ногами. Но я продолжал стоять, удерживаемый своим дурацким самолюбием, и ждать, когда Федотов спустится на землю по мою душу. 

Подробности своего восхождения я не очень и помню. Окружающая действительность растворилась, стоило мне только сделать наверх первый шаг, исчезло все. Мой застывший от страха взгляд упирался только в серую неровную стену Колокольни. Душа покинула мое тело, и оно было предоставлено само себе. Я цеплялся мертвой хваткой за все, за что только можно было цепляться, а почувствовав под ногой что-то устойчивое, просто намертво приклеивался к этому. Я всем телом вжимался в скалу, срастаясь с ней так, что при желании меня можно было использовать как точку опоры. Как мне удавалось все-таки продвигаться вверх – загадка. Но против факта не попрешь: я все-таки оказался на вершине. В это сложно поверить, особенно мне самому, но, тем не менее, есть свидетели этого триумфа моей глупости. В том числе и Ира.

И вот, когда высота была покорена, началось самое страшное. Для меня. Меня охватил ужас. Или паника. Не знаю, я путаю эти понятия. Скорее всего, и то и другое. Одно я знал точно: никакая сила не заставит меня спуститься вниз. О достоинстве я уже не думал. Потеря лица меня не волновала. Не пугала даже смерть на вершине. Мучительная смерть от голода и изнеможения. Уговоры Федотова на меня не действовали, я лишь молча в ответ мотал головой. А его угрозы вызывали лишь мою горькую улыбку. Внутренне я был уже готов к тому, что последним моим прибежищем в жизни будет этот кусочек безжизненной скалы. Единственный выход, который я видел, – это вертолет МЧС. Все остальные способы покинуть покоренную вершину я отвергал напрочь. Но коварный Федотов не оставлял мысли вернуть меня на землю. Он прибег к самому эффективному, на его взгляд, в этой ситуации приему: используя мои чувства к Ире, он подключил ее к переговорному процессу. 

Не знаю, что уж они мне такое говорили, что заставило меня радикально изменить планы и попробовать спуститься. Кажется, Ира пообещала выйти за меня замуж. Мое предложение пригласить представителя загса сюда, на вершину, – не нашло понимания. И я согласился пойти на чудовищный риск. Хотя в успех своего спуска не верил. Совсем не верил. Но мое согласие лишний раз подтверждает, на какие безумства мы способны ради женщин.

Мой спуск Федотов продумал до мелочей, проявив незаурядные организаторские способности. К операции по проведению спуска он привлек всех, кого только можно было привлечь. Впереди, подбадривая собственным примером и улыбкой, спускалась Ира, сразу за мной следовал Федотов, отрезая мне путь к отступлению. Внизу стояли расставленные Федотовым группы добровольцев-спасателей с растянутыми на случай чего одеялами наготове. 

Как вы понимаете, раз я сейчас пишу эти строки, все прошло тогда благополучно. Не пригодились даже одеяла. Ира сдержала свое обещание и вышла за меня замуж. И хотя мы спустя какое-то время разошлись, я не жалею о том своем восхождении. Если бы не она, разве я бы когда-нибудь испытал незабываемое чувство победы над собственным страхом, почувствовал прелесть высоты? К тому же мы родили замечательную дочь. 

Второй раз парализующее волю и блокирующее мозг чувство страха я испытал там, где менее всего этого ожидал. Хотя опять же все произошло по моей воле и согласию. И опять же не обошлось без женщины. У нас в редакции газеты, где я в то время работал, появился новый сотрудник – Катя, очень симпатичная дама, с обаятельной улыбкой, прекрасный критик. Одна из немногих, чьи статьи я читал с удовольствием. Впрочем, к рассказываемому мной случаю эти ее заслуживающие уважения качества прямого отношения не имеют. Разве что объясняют ту легкость, с которой я стал жертвой ее обаяния. 

В тот день я уходил с работы чуть позже обычного и в коридоре столкнулся с Катей. 

– Домой? – приветливо улыбнулась мне она.

– Да, пора, – улыбнулся в ответ я. – Сколько можно работать.

– Ты на машине? – поинтересовалась Катя.

– Нет, на метро.

– Хочешь… подвезу?.. – почему-то неуверенно, почти смущенно, предложила Катя.

– Подвези, – я просто расплылся в дурацкой улыбке. Я даже не обратил внимания на эту ее неуверенность. Хотя Катю трудно было отнести к людям нерешительным, скорее, наоборот. 

– Тебе куда? – поинтересовалась Катя, когда мы сели к ней в машину.

– Да выбрось меня у «Белорусской», – назвал я станцию ближайшего метро. 

На Катином лице вдруг появилась озабоченность.

– Извини, я у «Белорусской» не могу.

– Не можешь?! Ты разве не поедешь мимо «Белорусской»?! – вопрос был риторическим – другого пути просто не было. Разве что развернуться и поехать в направлении области.

– Да… но… я не умею там останавливаться… 

Все! Нормальный человек тут же почувствовал бы неладное и покинул авто! Может, какое-то сомнение все же закралось в меня, но безалаберность и непоколебимая вера в авось победили – я остался сидеть в машине как ни в чем не бывало. Во мне даже проснулось любопытство:

– А где можешь?

– «Парк культуры» тебе подойдет?

– Подойдет, – согласился я, хотя, убейте меня, совершенно не понимал, чем «Парк культуры» лучше «Белорусской».

Катя, получив мое добровольное согласие, стала судорожно, пока я не передумал, хвататься за все рычаги в машине и нажимать на все педали сразу. Машина отреагировала соответственно – она рванула с места и тут же застыла… И снова рванула. И снова застыла. Она была похожа на раненого мечущегося зверя, не понимавшего причину своей боли и старавшегося убежать от нее. Она была похожа на разъяренного быка на родео, пытающегося скинуть оседлавшего его накачавшегося виски ковбоя. Наконец машина все же поехала, но как-то странно – боком и почему-то поперек улицы. В нужном направлении и, должен заметить, довольно резво, она стала двигаться только после того, как была пересечена сплошная разделительная полоса. 

– Идиоты! Нет, ну что за болваны! – это были самые нежные из эпитетов, которыми Катя щедро одаривала других водителей. – Одни психи на дорогах! Ну, куда прешь, придурок! Смотреть нужно, безмозглый индюк!..

– Катя, – как можно спокойней и мягче, чтобы не усугубить и без того критическую ситуацию, заметил я, – мы вообще-то по встречной едем.

– Это ты себе, кретин недоделанный, покажи! – продолжала Катя общение с другими водителями, не обращая на меня никакого внимания. Похоже, она просто забыла о моем существовании. Да и вообще обо всем на свете. Она была увлечена ездой, скоростью и неформальной беседой с владельцами других авто. А я к их числу не относился. 

Я смотрел на происходящее как бы со стороны, похоже, мой мозг в целях самозащиты завис, а психика в этих же целях отключилась. Себя я ощущал пассажиром-манекеном при проведении краш-теста на автополигоне. 

Но обо мне Катя все же вспомнила. Хотя станцию метро «Парк культуры» мы прилично проскочили и остановились уже ближе к «Фрунзенской», но все же остановились. Катя резко ударила по тормозам, машина вернулась на положенную сторону и, юзом задев колесами бордюр и прорычав напоследок, замерла. 

– Извини, – виновато улыбнулась мне Катя, – мы немного проскочили твою станцию. Хочешь, попробую подвезти тебя до «Фрунзенской»? 

– Нет! – ожил, превратившись из манекена в человека-пассажира, я и довольно резво рванулся к двери. – Я тут… Пешочком…. Подышу… – объяснял я уже с тротуара.

Катя понимающе кивнула головой и ее машина тронулась, сохраняя все тот же уже знакомый мне стиль. Я шел по загазованной Фрунзенской набережной и улыбался глуповатой счастливой улыбкой всем водителям проезжающих машин. Я не знал, что чувствует человек, вышедший из комы, но мне казалось, наши ощущения должны быть похожими. Я вернулся к жизни и радовался каждому ее проявлению.

Окончательно я пришел в себя от этой поездки гораздо позже, только на следующий день. Я сидел на своем рабочем месте и весело насвистывал себе что-то под нос. Вдруг в монотонный доносившийся с улицы гул врезался звук от несильного столкновения машин. Через секунду еще один.

– О! Катя припарковалась! – выглянув в окно, радостно прокомментировал происходящее кто-то из сотрудников. 

Когда мы с Катей в обеденный перерыв шли в столовую, она призналась:

– Я вчера второй раз в жизни за рулем сидела.

– Да?! – искренне удивился я. – Никогда бы не подумал.

– А что, не похоже? – Катя была заметно польщена.

– Не похоже, – признался я, – я был уверен, что первый. И, если честно, никогда бы не подумал, что у тебя есть права, я подумал, что ты эту машину просто угнала.

Эти два случая я вспоминаю, с одной стороны, со стыдом – за тот страх, который я испытал, с другой, – с умеренной гордостью за то, что справился с ним. И еще раз убеждаюсь в той огромной роли, которую женщины играют в нашей жизни. Причем во всех ее проявлениях.