Когда тряхнул нас глобальный финансовый кризис, сразу вспомнили, что цикличные кризисы при капитализме предсказал Карл Маркс. Мне подумалось: чем черт не шутит – может, взять и прочесть Маркса?

Покойный отец мой рассказывал: как-то на ранней заре перестройки довелось ему ехать в очередную инженерскую командировку, и соседкой его по купе была дама бальзаковского возраста – отменно холеная и изрядно болтливая. Разговор катился себе неспешно, подрагивая вместе с вагоном на рельсовых стыках. Собеседница заметно оживилась, когда вышли они на тему детей. У нее взрослый сын оказался моим сверстником, и уж так-то она им гордилась… И все годы университета исправно получал он Ленинскую стипендию (между прочим, 100 рэ, а обычная была 40), и в аспирантуре кафедра его единогласно оставила, и кандидатскую он защитил через пару лет блестяще, и тут же, не вставая, принялся докторскую усердно строчить…

– Ну, а ваш-то что? – спросила попутчица, закончив исполнение дифирамба своему наследнику.

Отец, может, и хотел бы ответно похвастаться, но крыть было нечем. 

– А мой – в районной поликлинике, обычный участковый терапевт, такая себе рабочая лошадка… 

– И что же, – прищурилась дама, – не захотел заниматься наукой?

– Так даже и не пытался… – обреченно махнул рукой мой папа. – Он в жизни идет по пути наименьшего сопротивления! Считает, видите ли, что в науке и без него случайных людей миллионы! Его, говорит, исключительно практическая медицина интересует…

Собеседница, потеряв ко мне всякий интерес, вернулась к академическим успехам своего сына. Пасьянс раскладывался такой, что и на предстоящей вскоре защите докторской ни одного черного шара не должны были бросить.

– А какая у вашего сына специальность? – вежливо спросил ее мой папа.

Ответ прозвучал гордо:

– Марксистско-ленинская философия!

И тут мой ехидный папа, даже понимая, что может даму таким вопросом и обидеть, не удержался все-таки и поинтересовался чрезвычайно ядовито:

– Скажите, а сын ваш не боится, что в одно прекрасное утро вдруг выяснится, что он – ничего не знает?..

Я понятия не имею, что там попутчица папе ответила. Впрочем, оно и неважно. Так и подмывает в этом месте написать пафосное: «Вскоре на этот вопрос ответила сама жизнь!»

Но я совсем не уверен в том, что жизнь ответила вот так уж однозначно. Она, по-моему, вообще не любит однозначных ответов.

Мне смутно помнится, что кто-то из бородатых классиков сформулировал понятие Основного Вопроса Философии. Лично для меня этот самый вопрос звучит вот как: преподаватели и разработчики марксистско-ленинской философии – что это были за люди? Как можно объяснить их судьбу? Действительно ли они верили в то, что писали и говорили? Ведь их слушали миллионы студентов от Карпат и до Камчатки, тысячи диссертаций защищались… Или все это было грандиозной имитацией, гигантским мыльным пузырем, элементарной идеологической подкладкой под советскую власть – и они в миллионный раз исполняли древний шаманский ритуал, повторяли абракадабру заклинаний, не задумываясь над их смыслом? Или же нет здесь никакой общей судьбы – а есть только сумма множества индивидуальных судеб?

Так или иначе, но кажется мне, что большинство из них вполне вовремя отцепилось от тонущей идеологии, круто переложило жизненный свой штурвал и поплыло себе дальше благополучно. Какие-то личностные их качества должны были предрасполагать к непотопляемости…

А нам от великой идеологии, после девятого айвазовского вала канувшей в пучину, как легендарная Атлантида, остались три фундаментальных постулата, которые и на смертном одре не забудешь:

материя первична, сознание вторично;

единство и борьба противоположностей;

и наконец – переход количества в качество (вот это последнее было как-то понятнее – на заре туманной юности мы эти слова все больше со своей, так сказать, интимной жизнью соотносили).

Моя одногруппница Олечка Филюшкина в этой самой интимной жизни профессором была, если не академиком. Она вообще была чрезвычайно развита едва ли не во всех смыслах: и интеллектуально продвинута, и эстетически, и чувство юмора у нее было отточено просто великолепно. Ну и в том самом вопросе… Природа, кроме многочисленных талантов, рано и щедро наградила Олю темпераментом Кармен и исключительной ветреностью. Количество ее романов и абортов для 18-летней студентки просто зашкаливало. Ну а лично я более всего ценил в Оле качества верного и надежного друга. Так что мы с ней крепко дружили до диплома и многие годы после него. А ничего иного у нас не было, и дружбы было нам вполне достаточно.

В ходе детального изучения вышеупомянутой марксистско-ленинской философии второй курс посвящался диалектическому материализму – сокращенно «диамат» (на студенческом сленге – «диамуть»). Семинары по этому бесконечно тоскливому предмету вел у нас доцент Задорожный. Я бы доцента Задорожного прописывал всем пациентам, имеющим расстройства сна, в качестве универсального снотворного. Семинары его проходили в такой звенящей тишине, что на ее фоне отчетливо слышны были и классический молодецкий храп, и нежное посвистывание девичьих ноздрей, и жужжание невезучей мухи, попавшей в оконный переплет между стеклами. Скрипучий голос доцента Задорожного повествовал о том, как «единичное» переходит в «общее», а из «общего» в дальнейшем выделяется еще и «особенное» – и не было в нашей студенческой жизни ничего отдаленно подобного этой скуке, мертвящей и безнадежной…

Как-то раз эта зеленая тоска и рулады храпения достали Олечку Филюшкину по самое не могу. И задала она доценту Задорожному мучивший ее Основной Вопрос Философии.

– Все законспектировали шестую главу «Анти-Дюринга»? – спросил доцент, начиная семинар.

Группа обиженно зароптала: ну конечно все – как же иначе…

– Все ли понятно вам у Фридриха Энгельса? – поинтересовался Задорожный.

– Мне вот непонятно… – горько вздохнула рядом со мной Олечка и встала, готовясь спросить о сокровенном. Выражение лица ее при этом было совершенно такое же, как у дорогой куклы, умеющей пищать «ма-ма» – та же беспредельная наивность, те же простодушно вздернутые длиннющие ресницы, те же невинно распахнутые голубые глаза и безмятежно-пухлые щечки.

– Я вот тут наперед еще три главы «Анти-Дюринга» законспектировала, ну так мне понравилось… Так вот, в конце девятой главы попалась такая фраза: «Повторять ошибку господина Дюринга и отождествлять субъективное ощущение отдельного индивидуума с объективным опытом всего человечества – то же самое, что сравнивать поллюцию с деторождением…»

– И что же вам неясно? – спросил доцент напряженным голосом.

– Мне слово «поллюция» неясно, – уныло констатировала несчастная Оля, – мне из-за него весь смысл энгельсовской фразы недоступен. Я это слово искала и в «Философском словаре», и в «Философской энциклопедии». В библиотеке книжку нашла: «Словарь терминов, используемых классиками марксизма-ленинизма». Нигде нет, ну нигде…

Каюсь: в этот момент я ощутил такую гордость за свою подругу, что под столом нежно погладил ее по тугому бедру.

– Филюшкина, вы что, действительно не знаете смысл слова «поллюция»? – Задорожный буравил Олю глазами. Он смутно понимал, что на самом деле происходит, но перед ним стояла поистине выдающаяся актриса.

– Ну так вот я же и говорю…

– Знаете, Филюшкина, – произнес глухо доцент Задорожный, – говоря строго, «поллюция» – это как бы не вполне философская категория…

И он довольно кратко и точно изложил значение загадочного термина.

– Ой, ну надо же! – предельно глупо захихикала Оля Филюшкина. – Ну совсем вы меня засмущали, товарищ доцент… А я-то, дура такая, – и «Философская энциклопедия», и «Философский словарь»…

В этот момент щеки ее запунцовели – и как натурально!

Еле дождавшись перерыва, к нашему столу бросились девчонки из группы и жарко зашептали:

– Ты что, Филюша, действительно этого не знала?

Подруга моя усмехнулась, глядя на одногруппниц с выражением явного превосходства. А потом, используя латинскую анатомическую терминологию и тщательно выговаривая каждое слово, высказала все, что думала о девственницах, к тому же еще и напрочь лишенных чувства юмора, о Марксе, Энгельсе, Ленине и примкнувшем к ним доценте Задорожном – куда она их всех скопом посылает.

Заканчивая семинар, Задорожный продиктовал задание на следующий раз и опасливо глянул на Олю Филюшкину:

– У вас вопросов больше нет?

Вот так в тот знаменательный день Оля Филюшкина поставила (и блистательно разрешила!) свой собственный Основной Вопрос Философии… На экзамене доцент Задорожный даже и билета у нее не взял – наверное, испугался очередных вопросов. Сразу в зачетку поставил «хорошо».

А мой Основной Вопрос до сих пор не дает мне покоя, Бог весть почему. Так ты была, великая и объясняющая все на свете марксистско-ленинская философия (в расписании занятий сокращенно – МЛФ), или только приснилась мне в юности? Или только одна буквочка сменилась в аббревиатуре – и теперь МВФ, Международный валютный фонд, определяет и регулирует новую нашу жизнь?

Дай ответ!

Не дает ответа.