Москва! 

Миллионы соблазнов! ГУМ, ЦУМ... Вообще, бум! 

Короче – пришел я на поезд без денег. Сумел только купить пачку печенья, засушенного. 

Вхожу в купе. Сидят: полковник – раз, лысый человек в сатиновых нарукавниках и женщина в очках, гладко причесанная, – три! 

Распечатал с треском пачку, поставил на стол, не без тонкого расчета. 

– Угощайтесь! 

Двое ничего не ответили, полковник говорит вежливо: 

– Ну что вы! Какое там! Разве от жены так уедешь? Навернула там всякого, целый пакет. 

И вот едем уже, мелькают всяческие перелески, а меня все мысль не оставляет: «Ну что такого особенного могла она ему навернуть? Ну, курочку там, холодного мяса, ну, яйца... соль, конечно, в спичечном коробке... Или еще моду взяли – соль в стеклянные трубочки из– под лекарств сыпать. Яйца, сыр, колбаса – вот и все чудеса!» – думаю. 

Тут в коридоре еще бряканье раздалось, поскрипыванье, голос такой зычный, с таким голосом глашатаем быть на площади: 

– Борщ! Горячий борщ! Кто желает горячий борщ! 

Чего, спрашивается, разорался? Ну, борщ... Сто грамм мяса, пятьдесят грамм свеклы, пятьдесят грамм капусты, по штуке кореньев и лука. Сто грамм помидор, столовая ложка уксуса... Чего орать? 

Так нет же – отъезжает дверца, влезает с судками прямо в купе.

– Горячий борщ не желаете? 

– Кореньев и лука-то хоть положили? – спрашиваю. 

– Конечно! – говорит. – Да как же! 

– Да на сто грамм мяса, – спрашиваю, – пятьдесят грамм свеклы выходит? 

– Выходит, – говорит, – даже больше! 

– Ну хорошо, – говорю, – ступай! 

Так нет же – к полковнику пристал. 

– Борща не желаете, товарищ полковник? 

– Да нет, какой там! – полковник говорит. – Разве от жены так уедешь? Навернула там чего-то, целый пакет... 

– Извините, – говорит. Ушел. 

А меня все та мысль не отпускает: «... Ну что такого особенного могла она ему навернуть? 

Ну, баночку сайры, ну, скажем, щука в томате (по консервам если идти), ну, баночка паштета... и все!» 

– Вы что-то сказали? – полковник встрепенулся. 

– Да нет, ерунда... 

«...Ну, скажем, угорь копченый, рубец отварной с кашей, гусь жареный с яблоками. Ну, ладно уж – кладу раков, десятка два, язык холодный кладу... А хрена, наверно, и нет! Да что это за еда, без хрена?» 

Разгорячился так, разжестикулировался! 

Полковник говорит: 

– Чего это вы все время там бормочете? 

– Да так, – отвечаю. – Ничего... 

Вышел полковник покурить, отдохнуть от такого соседа, и тут же на меня сразу других два попутчика набросились. 

Женщина, гладко причесанная, в очках: 

– Как вам не стыдно, молодой человек? Как вы смеете так себя вести со старшим? Мы же видим, как вы на его сверток смотрите! 

Как я смотрю? Обыкновенно смотрю! Свои же люди... 

– И правду говорят, – женщина к нарукавникам поворачивается, – что нахальство – второй талант! 

Тот сразу так кивает, не дослушав. 

Стала рассказывать, горячо, как дворничиха в их доме, подлая, тридцать лет готовилась, ждала момента, и захватила-таки комнату, десять сантиметров! 

Мужчина кивает, с наслаждением. 

– Да, – говорит, – умеют некоторые люди устраиваться! Вот мне тут рассказали... один заведующий пельменной что придумал, умная голова... Были в меню у него: пельмени натуральные – сорок копеек и бульон с пельменями – тридцать девять. Так что он придумал, умная голова? Бульон с пельменями в более дорогостоящие пельмени натуральные превращать! Выпьет бульон – копейка в кармане! Сто бульонов за день выпьет? Выпьет! Рубль в кармане – ежедневно! Лотом, правда, раскрыли как -то. Посетитель один опытный попался: «Что это вы, говорит, мне даете?» Так и тут он выкрутился – представляете? Ревизии идут, а он притворился мертвым! Похоронили его, а в гроб трубочки провели: одну для воздуха, другую, опять же, для бульона. 

– Да-а-а! – говорю я, потрясенный рассказом. – Довольно сомнительная карьера! Какой-то сдвиг у вас в мозгу, дорогие мои! 

Женщина на меня не реагирует. Рассказ же гражданина, чувствуется, в самую точку попал. 

Кивает так, с наслаждением. 

– И не говорите! – говорит. 

– Умеют! – мужчина языком цокнул. 

И что интересно – уверены, что общаются на полную катушку. Что уж кто-кто, а они-то уж знают жизнь, что почем! 

Вместе вздохнули так... выдохнули... 

Сблизились на моей почве! 

– Ну а вы сами-то как? – спрашиваю.

– Мы-то что! – со сладострастной такой покорностью вздохнули. 

– Вот вы, например, – к женщине обращаюсь, – ведь лет еще вам сорок, не больше... 

– Мне, – говорит, – тридцать один год. 

Не смог я скрыть своего изумления. 

– Вы... – говорю, – какую-нибудь косметику используете? 

– Какую косметику! – рукой махнула. 

– Обычную! – говорю. – Что здесь невероятного? Копейки! 

– Конечно, – мужчина говорит. – Нахальство – второй талант! 

Просто злость меня уже душит! 

Тут полковник как раз входит, прокуренный.

Говорю ему, злобно: 

– Так будете вы печенье мое есть или нет? 

Он так удивился слегка и говорит: 

– Да нет – какое там! Жена навернула там всего. Целый пакет! 

– Не считайте меня назойливым, – говорю. – Впрочем, если хотите, считайте... Хотелось бы мне узнать – чего уж такого невероятного могла она вам навернуть, ваша жена? 

И не думал спрашивать, просто любопытно было, а эти вот собеседники довели. 

– Пожалуйста, – говорит. – Угощайтесь! 

Ну, баклажанная икра, конечно, ветчина, довольно свеженькая, грибки в банке. Пирожки с малиной. 

И все ясно. А другой бы так и унес эту тайну в могилу! 

– Записывайте, – говорю, – мой адрес. Будете уезжать, моя жена вам навернет! 

Тот так вздохнул. 

– У нас, у полковников, это не принято, – говорит. 

– Ой! – женщина воскликнула. – Пирожки! 

И ест уже пирожок с малиной, а смотрит на меня неприязненно, как и раньше!