Мой американский друг – японец

Он светился в темноте каким-то неправдоподобно нежным светом и манил к себе, суля блаженный уют. А когда глаза немного привыкали к мраку и начинали различать его мраморно-светлые очертания, хотелось, не включая свет, просто подойти ближе и посидеть. Даже рядом. Просто так. Без всякого дела…

Согласитесь, прочтя эти строчки, вы еще не догадываетесь, о чем я собираюсь написать. Но наверняка скажете: 

– Дешевенькие приемчики, автор, лишь бы рассмешить! Юмор – ниже пояса.

Юмор ниже пояса – это уже тепло… Ну ладно, томить не буду. 

Я встретился с ним в доме моих друзей, у которых  останавливался в Америке.

– Вот, Саня, – сказал Автандил (имя друга изменено до полной неузнаваемости во избежание паломничества гостей), в твоем распоряжении – персональная спальня и не менее персональный санузел.

– Спасибо!

– Погоди благодарить. Посмотри сюда, ты знаешь, что это?

– Дружище, – в моем голосе зазвучала обида, – я, конечно, прилетел не из самой передовой страны, но что это – я отлично знаю.

– Нет, Санечка, не знаешь. Это – настоящий друг человека, японский унитаз. Смотри, тут много разных полезных кнопочек, но разобраться в  них несложно…

Дальше я не слушал. В Америку я взял с собой новый смартфон,  только начал его осваивать,  и то – по необходимости, а тут никакой необходимости я не видел. И вообще, бытовые приборы, у которых больше двух кнопок: «вкл» и «выкл» меня раздражают. Я – не дебил, у меня хорошее техническое образование, и я в состоянии разобраться, но искренне не понимаю – а зачем?.. 

Короче говоря, я прилетел поздно вечером, устал, а друзьям утром надо было на работу, поэтому вскоре все пошли спать. Ночью что-то заставило меня проснуться. Нет, не то, что вы подумали.  Возникло тревожное ощущение, казалось, меня кто-то позвал… Я вышел в коридор. Было темно.  Где зажигается свет в коридоре, мне накануне показывали, но я забыл. Я сделал несколько шагов, и вдруг увидел слева от себя, в глубине  – приглушенное, прозрачно-розовое  сияние.  Хотите верьте, хотите нет, но я впервые понял, что значит расхожее выражение «свет струится». Он, действительно, струился. Хотя и из сортира. И я устремился к нему, как стрелка компаса к северу.  Светилась  крышка «японца», и от нее шло едва уловимое тепло. Я сел рядом, на край ванны. Прислушался. И тут мне показалось, что он – живой.

– Ну как ты, брат? – я словно слышал его электрический, но приятный  голос. – Прилетел издалека, впервые в Нью-Йорке – немного не по себе?

– А ты как думаешь?

– Понимаю… Я и сам тут, вдали от родины…

Конечно, на самом деле он молчал, но сейчас, когда я впервые в жизни оказался так далеко от дома, от своих родных, мне было грустно... Обычно по ночам я далеко не всегда встаю. А тут поднимался каждую ночь, а иногда – два раза. Сами знаете, как не хочется в темноте вставать, а мне вставалось легко и радостно. Меня тянуло к нему, как тянет к старому и верному другу. 

– Ну как ты, брат?..

– Ничего, освоился. В Нью-Йорке так много интересного: парки, музеи, люди…

– Да…А я нигде так и не был. Все время здесь,  на одном месте…

Думаете – я все  придумал, фантазия разыгралась. А почему этого не могло быть? Роботов еще не научились оснащать человеческим интеллектом, но, быть может, он способен испытывать эмоции… По Нью-Йорку я, в основном, гулял один. Друзья – на работе. Вечерами, рассказывая о своих впечатлениях, я боялся их утомить. Рабочая неделя –  в разгаре, они уставали и без меня. К ночи дом затихал, а мне, из-за разницы во времени,  часто не спалось. Я пытался заговорить с роскошной сиамской кошкой хозяев, но она шарахалась от меня. Ничего не поделаешь – языковой барьер. И я тянулся к свету. И к теплу тоже…

Наступила  последняя ночь моего пребывания в Штатах. Хозяева снова легли спать, а я не ложился. Утром мне нужно было ехать в аэропорт. Я тревожился. Пошел к нему, моему другу. И вот  – нажимаю самую главную кнопку чудо-унитаза, и никакой реакции. Только маленькая капля, словно слеза, скатилась по его мраморной стенке. Нажимаю еще – и снова слеза. Я понял – он оплакивает наше неизбежное расставание. Оплакивает,  как умеет. Однако я пришел в ужас. Сломал друзьям дорогую вещь. Вот так окончание дружеского визита!.. Я долго стоял над ним. Что-то крутил, пробовал починить, говорил с ним, умолял, взывал к совести, и к утру он снова заработал. Будто простил... Мы расстались, а я не стал рассказывать хозяевам о том, что произошло. Они бы просто посмеялись надо мной. На это чудо японской инженерной мысли  гарантия  – двадцать лет. Он не ломается. 

Дома я нашел все на привычных местах. Чуть покосившийся еще при установке от умелых ручек нашего сантехника коллега японца, работает исправно, но шумновато и, как обычно, холоден.  Иногда вечерами, в нередкие минуты одиночества, когда моя юная дочь увлекается бурной личной жизнью неизвестно где, а жена – тихим семейным счастьем на кухне у телевизора, я вспоминаю своего японского друга, и на душе у меня – теплеет... А чтобы  финал стал оптимистичней, завершаю рассказ трехстишием  моего приятеля, хоккуиста-любителя, Александра Николаева:

Холодное сиденье унитаза
Утром ранним
Сижу и для любимой согреваю.

Как я их достал

Какую фразу я чаще всего слышал в Америке? «Ноу прОблем!» Чтобы ты ни сделал, какую неловкость не допустил, в ответ  –  широкоформатная улыбка и два слова:  «Ноу проблем!» Признаюсь, вскоре изрядно  раздражать меня стала эта лексическая парочка – ну не роботы же они все, а люди. Значит, что-то должно их выводить из себя! И однажды я все-таки этих американцев  достал! Причем не одного, а человек сто сразу. И началось все в самолете американской авиакомпании, которая доставляла меня из Далласа в Нью-Йорк. Это был мой первый перелет внутри Америки, и то, что рядом не оказалось соседа, я счел хорошим предзнаменованием. Взлетели, вижу  – разносят по салону напитки. Присматриваюсь –  одним просто чего-то наливают и дают. А другим наливают, а потом берут у них кредитку, и явно деньги снимают. И дело даже не в моей скаредности –  просто кредитка моя, вполне годная для расчетов в моем родном киевском «Сильпо», в Америке, как успел я выяснить ранее, признаков финансовой жизни не подала.  А прямо спросить стюардессу –  что у вас,  мэм, на подносе «за бесплатно», а что  – за бабки,  я не могу по двум причинам:  во-первых, гордость, а во-вторых,  сомнение в том,  что,  если «без сахара – виз аут шугэ», то правильно ли будет сказать про бесплатно  – «виз аут мани»? Короче, чтобы никаких неожиданностей,  громко заказываю стюардессе: «Вотер!».  «Оунли вотер, сэр?» Нет, говорю: «Виз айс!» За лед-то вряд ли платить надо...  В общем, потягиваю я этот безалкогольный ледяной коктейль и решаю пока мы летим продолжить осваивать свой новый смартфон, и его многочисленные возможности. И тут вспоминаю, что перед самым отъездом закачал мне сын в него «битлов», вставляю наушники, закрываю глаза и отключаюсь, кайфуя. 

«Естудей… Еллоу субмарин… Мишел…»  Проходит минут двадцать, я почти засыпаю, и вдруг, чувствую, чья-то рука робко касается моего плеча. Открываю глаза,  на меня смотрит женщина из другого ряда. Не понимаю, что она хочет, вынимаю наушники, и тут слышу, как моя музыка громко разносится по салону на весь самолет. То есть, я эти долбанные наушники-то вставил,  но не до упора. И пусть не двадцать минут, но добрых четверть часа доставал весь коллектив близсидящих американских авиапассажиров хитами Пола Маккарти и  компании. И впервые эта американка не сказала «Ноу проблем», вообще ничего не сказала, а только посмотрела на меня так, как посмотрела бы любая наша через пять секунд. И под этим уничижительным взглядом, я начинаю судорожно тыкать своим широким пальцем в экран, но ливерпульская четверка не замолкает. Тогда я в ужасе тыкаю в экран уже всей пятерней, долго тыкаю, как подслеповатая старушка, неумело пытающаяся отключить звенящий телефон  в оперном театре, и наконец… В итоге, в Нью-Йорке, когда мы выходили из салона, та леди демонстративно освободила проход, чтобы я вышел из самолета раньше нее. Видимо, на всякий случай...