Гораций и немцы

Семейный альбом

Александр Володарский

Меня должны были назвать красиво – Людочка. Мама хотела девочку  – один сын у нее уже был. Когда попытка родить то, чего хотели, не удалась, надо мной нависла страшная угроза. Дело в том, что моего старшего брата пошел, как тогда говорили, «записывать» в ЗАГС мой папа. И записал, дав сыну гордое и редкое для наших краев имя. Настолько редкое, что за всю жизнь такого имени я больше не встречал. И настолько гордое, что все о нем слышали, а реально человека с таким именем никто не видел… Моего старшего брата зовут Гораций. Так в метрике записано и во всех документах. Чтобы я не стал Овидием или Марциалом, записывать меня пошла мама и дала мне имя, которым не побрезговала мама Дюма-отца, Дюма-сына, про маму Пушкина нечего и говорить. Чтобы покончить с именем, помню, как пришел к нам домой агитатор  – пригласить на выборы. Раз пять он переспрашивал брата, как его зовут, скрипя зубами и мозгами, пробовал повторить, сбивался, а потом, уходя, обернулся и, страдальчески морщась, произнес:

 – Гараткин, не забудьте паспорты!

Невдомек ему было, что дома все называли брата просто Гарик. 

Несмотря на поэтичное имя, мой брат – убежденный технарь, и деятелей искусства он называет деятелями паскудства. Мне это не нравится, хотя в чем-то он прав. Впрочем, искусство в его лучших проявлениях он уважает, но спектр его оценок неширок. Все, что ему не нравится или находится за пределами понимания, брат называет одни словом – «галиматня!». 

Мы с ним вообще разные. Я вешу под 100 килограммов, а он – под 70, он Лигу чемпионов смотрит утром в записи, а я ночью – в прямом эфире, для него опера – «галиматня», а я недавно пошел с женой в оперный театр и все оперу «Набукко» (на итальянском языке, в четырех действиях) от начала до конца отсидел. 

Так что когда многие в 90-х уезжали, я остался, а он рванул. Вот и живем: я в Украине, а мой брат  – на ПМЖ в Германии. И раз в год приезжает он ко мне на два месяца  – отдохнуть от немцев и новые книги почитать. Читает он намного больше и быстрее меня. Поэтому я книги покупаю и подсовываю ему на проверку. А в последний приезд брат сам Хармса с полки снял. Начал читать про вываливающихся старух и тут же отложил:

 – Галиматня!

Тогда я дал ему послушать, как Хармса Юрский читает. А Юрского мой брат уважает. Послушал он и говорит:

 – Вот! Это же только со сцены и можно читать.

А я говорю, мол, Юрский же перед чтением со сцены это глазами прочел, и не один раз… Поэтому, если брат что-то припечатывает – «галиматня», я сразу понимаю: ни на что традиционное это не похоже, надо обязательно взглянуть. 

Комната для гостей и мой кабинет – у меня одна и та же комната. И дислокация такая: я работаю за столом у компьютера, а за моей спиной Гарик лежа читает либо на своем ноутбуке играет в покер. Время от времени он заглядывает мне за спину на экран монитора и участливо спрашивает:

 – Что пишешь, брат? Для кого? А тебе за это заплатят? 

Прикиньте, что было бы с Чернышевским, если бы Добролюбов пять раз в день вопрошал его: «Коля, что делать?», а Огарев постоянно пытал Герцена его же сакраментальным: «Саня, кто виноват?». Вот и во мне каждый такой опрос вызывает непреодолимое желание разбить кувалдой компьютер, чтобы никто не видел, что я делаю. Однако потом я успокаиваюсь и понимаю: просто таким образом брат выражает мне свое искреннее сочувствие. 

Гарик старше меня на одиннадцать лет. Поэтому он часто рассказывает всякие истории, которые я не помню. Однажды он был вынужден взять меня на рыбалку. Мне было лет шесть, идти было далеко и жарко. Брат нес удочки, а мне поручил нести краюху черствого хлеба для подкормки. Когда мы пришли на место, он разложил удочки и обратился ко мне:

 – Хлеб давай! Сейчас размочим и рыбок покормим.

 – Какой хлеб? – не понял я. – Нет у меня никакого хлеба!

Оказалось, пока мы топали, я машинально сжевал всю подкормку. Братскую экзекуцию я помню слабо, но с тех пор мучное я, к несчастью, по-прежнему люблю, зато на рыбалку – время не трачу. Кстати, я тогда папе пожаловался, и он дал брату по шее, сказав золотые слова:

 – Своих детей будешь бить, а моих  – не трогай!

Он меня и не трогал, даже заботился. Как-то раз я во дворе упал и прибежал с ревом: пальчик болит. 

 – Перелом! – ахнула мама.  – Надо срочно сделать рентген!

Мама пойти со мной не могла: ждала ученицу, – и попросила брата. Когда мы возвращались из поликлиники, мама выглядывала нас с балкона.

 – Ну как?! – нетерпеливо выкрикнула она.

Гарик поднял голову, отвесил мне щелбан и мрачно ответил:

 – Ничего у этого идиота нет!

Тогда я обиделся, а теперь благодарен: мне кажется, что его слова меня хранят, и я мечтаю всю жизнь прожить с таким диагнозом…

Еще я брату за жену благодарен. Первую-то я без него выбирал, зато когда шли выборы второй, он активно вмешался... Любила меня в молодости одна девушка. Был у нее высокий лоб и большие черные глаза чуть навыкате. И была она близка к цели, но тут, на ее беду, пришел ко мне вечером брат. И как назло – выпивши, на работе у него что-то отмечали. А девушка как раз торт принесла к чаю. Сама испекла и кремом сверху украсила. Посмотрел на нее мой брат и с пьяных глаз спрашивает: 

 – А почему у этой бабы  – бараний взгляд? 

В общем, смутившаяся от присутствия Горация девушка положила торт на диван, затем забыла и прямо в свой торт села. Больше я ее не видел, и был ли действительно у нее взгляд, каким охарактеризовал его брат, не припоминаю. А у моей нынешней супруги была только ямочка на правой щеке и еще красивый черный купальник, который ей тетя из Болгарии привезла. Увидел ее мой брат на пляже трезвый и провидчески изрек: 

 – Эту можно брать! 

Я взял. И не очень сильно жалею...

В общем, понятно уже, что мы с братом похожи, как гвоздь на гвоздику. Однако есть у нас родовая черта, которая бережно передается из поколения в поколение. Дед мой был такой, отец такой, и мы с брательником такие же, аж противно. Честные мы. Можно сказать, патологически честные. Иногда до тошноты. Я, например, всегда продавщице деньги возвращаю, если она мне лишнюю сдачу дает. Однажды оброненное портмоне мужику вернул – все равно в нем ничего не было. Но брат мой еще честнее. Конечно, здесь эта черта ему сильно жить мешала, вот он и подумал, может, ему честность в Германии пригодится…

Появился на свет мой брат в самом конце войны, потому немцы считают его жертвой национал-социалистического режима. В связи с чем платят пособие и оплачивают медицинские услуги. А моему честному брату принимать у них эти деньги было западло, и он долго просил у немцев дать ему какую-нибудь работу, в смысле «арбайтен», чтобы «яйки» и «млеко» на свои, заработанные честным трудом, покупать. И допросился. Назначили его садовником в немецкий дом престарелых. «Садовник Ганс». Немцы его так называли. Потому как «садовник Гораций» образованного немца, даже если он уже в маразме, может напрячь. И обязанности у садовника Ганса были простые: цветочки на клумбе полить, кустики подрезать и, самое главное, проехать в конце дня по коридору и вывезти на улицу тачку с использованными памперсами. 

В тот день, быть может, перекормили контингент арбузами, точно не знаю, но памперсов в тачке оказалось с верхом. И по весу потянула она изрядно. И вот катит мой братан осторожно тачку, стараясь никого из встречных немцев ненароком не переехать, и вдруг из-за угла вылетает на него бабулька по имени Хильда Циглер в инвалидном кресле с моторчиком. А в этом коридоре, у самого поворота к лифту, в холле телевизор стоял. Большой и плоский, чтобы всем немцам, даже слабовидящим, хорошо было видно. И брат, избегая столкновения лоб в лоб, совершает резкий вираж, и заносит его вместе с тачкой в сторону. Тачка переворачивается, груз – на него, и тут оглобля этой тачки протыкает экран телевизора, как булавка бабочку, – насквозь. На последний стон телевизора повыскакивали из своих келий любознательные питомцы этого заведения: кто так же на кресле, кто на костылях, кто на своих двоих… Откопали садовника Ганса, на котором лица не стало, и давай утешать: мол, херр Ганс, либер фройнд, с кем не бывает, прошлый садовник вообще лифт разворотил. И главврач его успокаивать стал, но в этот момент взыграла у моего брата честность.

 – Я его разбил, я его и куплю! – торжественно молвил он.

И невзирая на то, что ему все: и друзья, и соседи, и жена, и дети говорили: «Не надо, Гораций!» – пошел мой брательник в магазин бытовой техники и на всю зарплату садовника купил дому престарелых новый телевизор, лучше и больше прежнего. И теперь в немецком городе Крефельде, что в земле Северный Рейн-Вестфалия, в богоугодном заведении стоит телевизор моего брата, по которому смотрят немецкие пенсионеры, включая целую и невредимую Хильду Циглер, новости из нашей земли и наверняка диву даются: какие люди у нас живут и какие дела творят… И скучают они, благодарные, по садовнику Гансу, и я скучаю, благодарный ему за то, что он у меня есть. Вот такая галиматня…

 

Фонтан рубрик

«Одесский банк юмора» Новый одесский рассказ Под сенью струй Соло на бис! Фонтанчик

«эФка» от Леонида Левицкого

fontan-ef-army.jpg

Книжный киоск «Фонтана»

«Фонтан» в соцсетях

  • Facebook – анонсы номеров и материалов, афоризмы и миниатюры, карикатуры
  • Google+ – анонсы номеров
  • YouTube – видеоархив

 

 

Авторы