Два противополо­жных чувства охватывают посетителя, как только он переступает порог музея: благоговение перед мастерством художника и нестерпимая жажда узнать, из чего он все это изготовил.

До лета 1998 года только в музее города Аахена, что на севере Германии, не было ни одной таблички «Руками не трогать». Законопослушные бюргеры за двести лет существования музея ни разу не подумали, насколько это серьезное упущение. А может, и стоило подумать...

28 июня автобус Мелитопольского автопред­приятия № 2514 стоял на углу улиц И. Гете и Ф. Шиллера. В салоне сидела группа уставших челноков-мелитопольцев, которая уже успела набить и упаковать баулы товарами местного производства и ожидала остальных, еще продолжавших рыскать по шопам с думой о нуждах отечественного потребителя.

– Вот не понимаю я эту ненасытность, – громко сказала Люся Капустянская, женщина 54-го размера, или, как бы она сама себя определила, «дама два икса эль». – Лично я больше двух своих весов никогда не беру!

– Люсенька, если бы ты взяла три своих веса, в Германии бы товара не осталось! – заржал Коля Багмут, круглолицый мужик лет сорока с радостными глазами ребенка, впервые увидевшего «Киндер-сюрприз».

– Тебе, Люся, легко говорить, – вступила в разговор бывший архитектор Алла, – ты своими кроссовками за час затоварилась и свободна, а если у людей бельевой профиль? Эти колготки сколько ни запихивай – кажется, что еще пихать и пихать!

– Я вообще не догоняю, чего вы нервничаете? – заявил Леша Поликарпов, бригадир группы в вечно-голубом турецком спо­ртивном ко­стюме. – Отправление в пять, сейчас три. Чем париться в автобусе, пошли бы культурно прогулялись по Европе.

– Леша, только не тебе про культурные прогулки говорить, – заметила Люся Капустянская, – ты же кроме стамбульского базара других достопримечательностей не видел.

– А кто вас в Каире в гробницу водил?

– Ой, там так классно было! – вспомнил Коля Багмут, откусывая засохший за время путешествия бутерброд с салом. – Фараон в золотых ш узах лежал. Я там еще на плите штопором нацарапал: «Мелитополь-96».

– Нашел на ком царапать, это же Рамзес Четвертый, – устало проговорила образованная Алла. – С вами вечно пойдешь куда-то, а потом краснеешь.

– Ну и не ходи! – вскочила вдруг Капустянская. – А лично я сейчас пойду и схожу в какой-то интересный немецкий музей.

– Не ты пойдешь, а я вас поведу! – заявил Леша Поликарпов. – Потому что без меня вас будут искать, как тогда в гробнице.

Через минуту вдоль по Шиллера двигалась пестрая группа будущих экскурсантов. Впереди резкий Леша Поликарпов, за ним улыбающийся Коля Багмут, Люся Капустянская, на ходу наносившая макияж, и архитектор Алла с хрупким мужем Шуриком, который был известен тем, что мог от Мелитополя до Шанхая не произнести ни слова.

– Дороговата дойче культуриш! – объявил Леша Поликарпов, выйдя из музейной кассы. – Двадцать марок с носа, граждане.

– Может, скажем, что мы делегация студентов-инвалидов? – предложил находчивый Коля Багмут.

– Можешь сказать только, что ты студент, – заметила Люся Капустянская, – как инвалида тебя и так пропустят!

Достойно ответить не дала Коле архитектор Алла:

– У нас дома есть отличный альбом по немецкому искусству, – сказала она и посмотрела на мужа, который после упоминания о двадцати марках за музей стоял потерянный, будто в семье случилось нечто непоправимое. – Так что мы с Шуриком лучше подождем вас у фонтана.

Люся и Поликарпов иронически переглянулись, и только добрый Коля обернулся у самого входа и крикнул:

– Не переживайте, я за вас в книге отзывов распишусь!

– Только не штопором, – прошипела Люся, и они вошли в первый зал.

К искусству все трое приобщались по-разному. Люся вначале внимательно вглядывалась в немецкие пейзажи, но вскоре однообразие германской природы стало ее утомлять, и она принялась наблюдать за пожилой рыжеволосой немкой в брючном костюме и ее долговязым лысым спутником в шортах. Как выяснилось впоследствии, это были единственные в тот час, кроме мелитопольцев, посетители музея – супруги Шульц из Гамбурга.

Леша Поликарпов на экспонаты практически не смотрел. Он больше интересовался обоями, паркетом, ручками на дверях и окнах.

Самым заинтересованным зрителем, во всяком случае со стороны, выглядел Коля Багмут. Выбрав тот или иной экспонат, Коля то прогибался, чтобы охватить вид снизу, то чуть ли не вплотную, словно принюхиваясь, придвигал к нему свое лицо. Однажды он даже подозвал коллег по бизнесу к скульптуре девушки, восторженно протянувшей ладони к солнцу, и, указав на ближайшую ладонь, спросил:

– Как думаете, поместятся на ней три слова: «Николай Петрович Багмут»?

В какой-то момент мелитопольцы и чета Шульцев, которые всюду пропускали их вперед, мягко приговаривая: «Битте!», оказались в небольшом зале, видимо, задуманном местными краеведами как зал германской славы. Среди его главных экспонатов были конная статуя Фридриха Барбароссы на охоте с чучелом то ли худого сокола, то ли жирного ворона на руке, рояль, на котором как-то раз играл Бетховен, любимый сервиз философа Канта на шестьдесят персон, из новейшей истории – крупный фрагмент Бер­линской стены с фреской-портретом Горбачева и восковая фигура микробиолога Коха, суровый вид которого наводил на мысль, что пресловутая палочка скончалась от одного его взгляда.

Несмотря на слабую привлекательность микробиолога Коха, первым делом Коля Багмут направился именно к нему. Дело в том, что однажды Коля увидел по телевизору фигуры музея мадам Тюссо. С тех пор его крайне интересовало, как они устроены и можно ли в домашних условиях, не ожидая благодарности потомков, изготовить собственную статую из воска на тот случай, если он, Николай Багмут, натворит в жизни нечто значительное.

– Четко все-таки немцы лепят! – восхитился Коля, пытаясь заглянуть в микроскоп ученого, и тут же заметил рядом еще одну фигуру – бледной седой старушки в кресле.

– Маргарет Тэтчер! – обрадовался Коля, не обратив внимания, что старушка мало похожа на железную леди.

В этот момент ласковый луч местного солнца пробился сквозь готический витраж и ярко осветил фигуру дамы в кресле.

«А не потечет ли бабушка от жары?» – подумал любознательный Коля и провел натруженной рукой вдоль ее бледной шеи.

Госпожа Ева Крюгер за тридцать пять лет работы в Аахенском музее не раз слышала о маньяках, которые покушаются на произведения искусства, но что она сама, скромный смотритель, станет объектом посягательства, достойная женщина даже не предполагала. Поэтому от Колиного прикосновения она возмущенно вскочила и дрожащим голосом вскрикнула: «Вас ист дас!».

Увидев ожившую восковую фигуру, Коля испуганно отдернул руку и угодил локтем прямо в солнечное сплетение великому победителю микроорганизмов. Манекен Коха мгновение пошатался на негнущихся ногах, словно раздумывая, куда преклонить свою восковую голову, а потом рухнул на ми­рную жительницу Га­мбурга фрау Шульц. Верная немецкая жена, и в трудную минуту не расставаясь с мужем, еще крепче вцепилась в его рукав и стала увлекать супруга за собой. Гюнтер Шульц, в прошлом баскетбольный центровой Гейдельберг­ского университета, вытянувшись на все свои 195 сантиметров, молча вонзился во фрагмент берлинской стены.

Леша Поликарпов, однажды уже приваленный тюком с мануфактурой в греческом порту Пирей, при виде падающей на него стены вспомнил ощущение погребенного и с нечленораздельным возгласом «Ни ху!» вспрыгнул на постамент к Фридриху Барбароссе.

Ввиду отсутствия Поликарпова стена упала на буфет философа Канта, и его любимая посуда посыпалась на Люсю Капустянскую, обилием осколков подтверждая ее недавнюю мысль: «И как это его жена мыла столько тарелок?».

В этот момент Коля Багмут вышел из оцепенения и начал смутно догадываться, что происходящее движение людей и предметов каким-то образом связано с ним. В самоотверженном броске он попытался словить огромную супницу философа и, проехав с ней по паркету, нечаянно подсек своим телом смотрительницу Еву Крюгер. Та повалилась на любимый рояль Бетховена, рояль хлопнул крышкой, а сокол короля Фридриха спикировал клювом вниз на темя Коли Багмута и на время погасил его светлое сознание...

Тем не менее представьте, что мелитопольский автобус отправился домой ровно в 17.00 со всеми участниками торговой экспедиции на борту, включая Люсю Капустянскую, Лешу Поликарпова и Колю Багмута. Разбирательство в полицей­ском участке было коротким и цивилизованным.

Ответственным за материальный и моральный ущерб был признан директор музея доктор Цубербиллер за то, что не обеспечил свое учреждение табличками «Руками не трогать». Всем пострадавшим подарили альбом с видами Аахена, а Коле Багмуту даже передали личное извинение бургомистра за плохо прикрепленное чучело сокола.

Правда, супруги Шульц предлагали мелитопольцам остаться, чтобы вместе добиваться в суде компенсации в сто тысяч марок, но Люся Капустянская ласково возразила: «Что вы, фрау, у нас места в Мелитополе на рынке на полгода вперед проплачены!».

С тех пор в Аахенском городском музее появились таблички «Руками не трогать», причем возле каждого экспоната, на немецком и русском языках.