1

В шесть лет я нашел на улице пятьдесят копеек. 

– Что ты будешь делать с этой денежкой? – спросил меня мальчик Петя, заботливо поправив рукавчик курточки на той моей руке, в которой я зажал монетку. 

– Дам маме, и она завтра купит мне «Эскимо» на палочке!

– Дай мне, и я куплю тебе эскимо сегодня, – ласково предложил Петя, которому в девять лет уже хватало образования, чтобы быстро прикинуть навар: «Эскимо» стоило одиннадцать копеек. 

– Нет, – интуитивно ответил я, – я дам денежку маме!

Это был последний раз, когда интуиция меня не подвела. С тех пор всю свою жизнь из нескольких возможных вариантов я безошибочно выбирал самый ошибочный. Впрочем, кроме интуиции, Всевышний еще многим забыл меня наградить, поэтому я не обижаюсь, но жить с этим как-то надо. Кстати, мальчика Петю с тех пор я встретил всего один раз – в списке отечественных миллионеров журнала «Форбс»... 

2

Эскимо на палочке впервые появилось в начале двадцатого века, а история, о которой пойдет речь, началась гораздо раньше, когда погожим весенним днем 1833 года киевский военный генерал-губернатор граф Александр Дмитриевич Гурьев брезгливо принял бумагу от купца Сулимы и прочел:

«Ваше сиятельство! Для постройки дома на отведенной мне в Киеве земле, ниже немецкой кирхи на Лютеранской улице, покорнейше прошу – утвердить сей фасад с позволением устроить по оному дом и о сем учинить рассмотрение и определение».

Если бы такую бумагу подали мэру Киева сегодня, он бы вообще не врубился, о чем речь, а граф Гурьев прочел и тут же обратился к своему помощнику:

– Любезнейший, снесите-ка сей план городскому архитектору господину Станзани. Пусть доложит, не нарушит ли постройка сия архитектурный ансамбль города? 

Да, в девятнадцатом веке подобные вопросы еще волновали городское начальство. Нас же с женой в конце двадцатого века волновал вопрос не менее важный – жилищный. Соединив свои судьбы, мы решили соединить и принадлежащие нам две однокомнатные квартиры в разных районах. «1+1=3». Даже знаменитый математик Перельман не взялся бы доказать это равенство, зато наш маклер Миша Перельмутер охотно взялся подобрать нам обмен, потому что эта сомнительная с точки зрения математики формула на рынке обмена квартир вполне работала. Сработала она, кстати, и в нашей семье – нас вот-вот должно было стать трое. Детская – ребенку, кабинет – мне, гостиная – гостям, кухня – жене – нечто такое подыскивал нам Перельмутер. Заря приватизации и купли-продажи жилья в те годы только занималась… 

3

А тем временем, возвращаюсь я к тем далеким временам, Аким Акимович Сулима разрешение получил и дом построил. Здание стояло как бы на гребне, а примыкавшая к нему усадьба спускалась террасами по склону Винтовой горы к Бессарабской площади. Шестиколонный портик, треугольный фронтон со скульптурами, купол, арки и лестницы должны были радовать хозяина. Но если градостроение тогда процветало, то медицина заметно отставала, как, впрочем, и сегодня. Поэтому вскоре недвижимость сия перешла в собственность безутешной вдовы купца Сулимы, которая тут же утешилась и вышла замуж за генерала от артиллерии Ловцова. Факт ее замужества особого отношения к делу не имеет, просто когда еще представится случай употребить выражение «генерал от артиллерии»?..

4

– Есть вариант от Миши! – сказала в тот вечер моя жена. – Центр города, Печерск, Энгельса, 16. 

– Хорошо, пойдем и посмотрим его завтра! – сказал я.

– Нет, сегодня! Такой шанс надо ловить немедленно! 

– Черт! – выругался я и начал одеваться…

5

А новый дом на Лютеранской киевляне в середине девятнадцатого века обходили десятой дорогой и называли «сулимовкой». По ночам с чердака доносился загадочный хохот. От здания стали отваливаться камни, а прохожие по ночам замечали в окнах верхнего этажа белую фигуру. Призрак скаредного купца Сулимы, говорили соседи, бродит по комнатам, и жаба давит его неприкаянную душу: денежки-то он за дом строителям заплатил, а пожить там хозяином – не успел!

6

Было холодно, шел злой и мокрый ноябрьский снег. На остановке я поскользнулся и чуть не упал под колеса подъехавшего автобуса. Мне показалось, будто кто-то толкнул меня в спину…

7

Скоропостижно, не успев насладиться семейным счастьем, почил в бозе и генерал Ловцов. Квартиранты избегали селиться в доме с дурной славой, и предприимчивая генеральша Ловцова-Сулима торжественно открыла в здании на Лютеранской благотворительное заведение. Открытие было приурочено к посещению Киева Александром II. То есть царь, теоретически, мог посетить богадельню. В наше время мне известен лишь один случай посещения подобного заведения высоким должностным лицом. Это был Остап Бендер в ранге инспектора пожарной охраны... 

8

Уже совсем стемнело, когда мы с женой поднимались по улице потенциального лютеранина Фридриха Энгельса к дому номер 16. Хозяин квартиры встречал нас у парадного. Мы зашли… У окна, словно обезвреженный компетентными органами призрак, безучастно сидела фигура в белом. Однако это был не Сулима, а жена хозяина. Она сидела молча, заплаканная, и с нами даже не поздоровалась. Я догадался, что хозяева разводятся и делят жилплощадь...

9

В конце девятнадцатого века дом на Лютеранской разделили. В одном флигеле заработал приют для вдов, в другом – пансион для малоимущих учениц Фундуклеевской гимназии. Но однажды ночью здание внезапно загорелось. То ли какая-то нечисть закурила в постели, то ли малоимущие ученицы бурно обмывали казенную стипендию с малоимущими учениками. Дул страшный ветер, огонь вот-вот грозил перекинуться на близлежащие дома и лютеранскую кирху. Очевидцы сказывали, будто видели, как буквально перед самым пожаром бушевал в окнах призрак купца Сулимы и хохотал страшно, а после ухал и свистел, недовольный нерасторопными пожарными и орущими спросонья вдовами. 

10

– Вы только посмотрите на эту прелесть! – хозяин с гордостью демонстрировал нам с женой высокие потолки с потрескавшейся лепниной и покосившийся камин с изразцами, а я с тайным ужасом прикидывал, сколько всему этому лет, и как я буду это ремонтировать, когда оно законно развалится…

11

Документы свидетельствуют: в восстановлении дома Сулимы принимали участие многие. Так, отставной поручик Гудыма подарил кафель на две печи, статский советник Эйсман – тысячу штук кирпича, а инженер Толли – 75 рублей на ремонт комнат. Мне в будущем и неизбежном капитальном ремонте помочь было решительно некому, а стройматериалы за полтора века несколько подорожали... 

– А за третью комнату вы можете даже и не платить, она в жэке неучтенная, – радовал меня хозяин, – а еще есть подвал, сарай, можно сделать отдельный вход в квартиру со двора. В общем, вам и думать нечего, это будет не дом, а ваше родовое гнездо, причем в центре города. 

Жена сдержанно сияла изнутри. Ей, архитектору по образованию, это необычное старинное жилище явно нравилось, а я ощущал безотчетный панический ужас. 

– Мы подумаем, я утром перезвоню, – сказал я, страстно желая вырваться наружу. 

Мы вышли на улицу. Снег продолжал идти, тьма сгустилась, редкие прохожие, все в белом, могли напоминать призрак купца Сулимы, если бы я о нем тогда знал. Не в курсе я был, что и улица Энгельса была когда-то (как, впрочем, и нынче снова) Лютеранской. И дом номер шестнадцать стоит на том же месте, все так же спускаясь к Бессарабке... 

Позднее мы обменяли свои «однушки» и получили-таки свою «трешку» на Оболони, но пилила меня супруга двадцать с лишним лет: 

– Ты все испортил, надо было меняться, пожить там пару лет, а потом загнать эти апартаменты втридорога кому-нибудь под офис! Ну почему ты наотрез отказался?!

– Не знаю… Интуитивно…

Кто впоследствии, в разгар становления нашего дикого капитализма, загнал эти апартаменты втридорога, я понятия не имею. Сегодня в этих стенах, в престижном районе столицы Украины располагается крутая клиника пластической хирургии. А статью известного киевоведа Кальницкого про дом Сулимы я лишь недавно случайно встретил в Интернете под рубрикой «Десять гиблых мест Киева» и показал жене. Она прочла и впервые за долгие годы посмотрела на меня с плохо скрываемым уважением.